– Лучше живой.
Грушенька протягивает Сергею махровый халат.
– Живой источник уже приготовлен. Изволь испробовать.
Сергей набрасывает халат. Грушенька берет его за руку и выводит из гостиной…
Возвращается. Ставит на стол две порции омлета, кофейник, сливки, кладёт рукопись. Возвращается Сергей, свежий, чисто выбритый, волосы влажные.
– Ни убавить, ни прибавить.
– Это как понимать?
– Мой завтрак. Как ты догадалась?
– Интуиция. Садись. Угощайся. – Наливает кофе. – Со сливками?
– Да. – Сергей берет рукопись. – А это на закуску?
– Да.
Сергей смачно ест омлет, запивает кофе и просматривает рукопись. Затем прекращает есть и пить и весь погружается в рукопись.
– Вот это да! Это же совсем другое блюдо. Когда ты успела?
– Пока ты сладко спал.
– Да-а-а. Вот это блюдо! Даже не генсековское, царское…. Ты со всеми своими героями такие фокусы проделываешь?…
Грушенька закрывает ему рот ладошкой.
– Не кощунствуй. Ты не все. Ты единственный. Таких больше в мире нет.
– Ну а раньше были?
– Я не живу ни прошлым, ни будущим. Я живу настоящим. А весь мой сегодняшний день ты заполнил без остатка.
– Неужели?
Грушенька долго молча смотрит на Сергея.
– Что это ты на меня странно как-то смотришь?
– Мне страшно за тебя.
– Почему?
– У тебя внутри живет не укрощённый зверь. Сегодня ночью он на какой-то миг вырвался наружу.
– Ну и как? – На лице Сергея появляется то ли виноватая, то ли ироническая улыбка.
– Не смейся над моей пророческой тоскою. – Грушенька проводит рукой, словно пытается стереть улыбку с его лица. – Это было какое-то безумие. Такого со мной еще никогда не было.
– Со мной тоже. – Соглашается Сергей. – Где ты этому всему научилась? Это даже не танец, а некое древнее, дикое, необузданное языческое действо. Так что ты тоже не горлинка.
– У меня бабка была колдунья, знахарка. Это от неё. И начинала я свою карьеру стриптизершей в ночном клубе. – При этом воспоминании лицо её как-то гаснет.
Когда я входила в транс, весь зал заходился в экстазе. Потом на меня положил глаз издатель одной крупной ежедневной газеты и сделал своей секретаршей.
– И…
– И! А ты как думаешь? Он что, ангел небесный? И стала я входить в премудрости второй древнейшей профессии. Ничего особенного. Не боги горшки обжигают. И оказалось, что у меня хорошо работает не только то, что ниже пояса, но и то, что повыше. А так как я шаманка и кулинарка, то и блюда стала готовить ароматные, с перчиком. И сейчас я известный и независимый журналист.
– А я независимый финансист. В этом наши судьбы схожи.
– В каком смысле?
– Все мы, нынешние, вышли из грязи в князи.
– Из грязи. Это точно. – Соглашается Грушенька. – И барахтаемся в грязи, но иные из нас всё-таки иногда поглядывают на звёзды.
– На эти? – Сергей кивает на деревянную ширму.
– Не ерничай. Эти – отражение. «По ночам ко мне прилетают звёзды. Я открываю окно и впускаю их в комнату. И тогда…»
– Случается волшебство.
– Ты что-то на меня как-то странно смотришь?
– Действительно, есть в тебе что-то колдовское. От черного Лебедя.
– А в тебе что-то звериное, волчье.
– Так я же Волков. В переводе с древнего, волков сын.
– Да. Фамилия обязывает. Но мне страшно за тебя. Не дай Бог, начнется охота на волков.
– А она никогда и не прекращалась.
– Вот, вот. – И опять тень тревоги появилась на лице Грушеньки. – Вокруг тебя какая-то наэлектризованная аура. И она, как громоотвод – молнии, притягивает опасности. Когда я была маленькая, всё время искала опасности. Приставала к матери: «Мама, где опасности?» И вот сейчас прикоснулась к обнаженной опасности. И обожглась. Господи, береги себя, я тебя заклинаю.
– У тебя Богатое воображение. – Сергей пытается уйти от опасной темы разговора. – Тебе всё это почудилось.
– И зверь почудился?
– Ну, зверь. – Сергей зевнул. Но зевок получился какой-то искусственный. – В каждом из нас сидит зверь.
– В каждом из нас – прирученный зверь. А в тебе – яростный и живой. Не дай Бог вырвется наружу – быть беде. Я буду молиться за тебя. – Грушенька как-то по детски осеняет его крестным знамением. Сергей невольно улыбается этому жесту.