– Я лучше всякого врача знаю, что нужно для выздоровления моего сына! – надменно сказал сэр Томас. – От врачей же требуется только поставить его на ноги, – несколько непоследовательно добавил он. – Но, увы, это невозможно.
– А что у него за болезнь? В агентстве на эту тему высказались очень невнятно.
– Это я там наговорил, – смущаясь, сказал сэр Томас. – Напустил туману, так сказать. Побоялся, что обычная сиделка не станет заниматься Френсисом.
– Итак, что с ним, сэр?
– У него гемофилия, – помрачнев, сказал сэр Томас. – И частичный паралич нижних конечностей. Он может умереть в любой момент.
– Он это знает?
– Да. Поэтому энтузиазма в его лечении не ждите.
– Как несправедливо.
– Это божья воля, мисс. Нам остаётся только смириться.
– И чем же провинился ребёнок, что его бог с рождения наказал? – саркастически спросила я.
– Не богохульствуйте, мисс, – серьёзно сказал сэр Томас.
– Как же врач советует его лечить, сэр? – Я решила оставить в стороне теологические споры – бесполезная трата времени.
– Охранять от перенапряжения и от всего, чем бы он мог случайно пораниться. В случае же, если такое произойдёт, не дай бог, он прописал специальную микстуру для промывания ран и примочки для свёртываемости крови. Потому я так тревожусь о его здоровье…
– Что посадили его в кресло и заточили в высокой башне без возможности выхода, как Рапунтцель?
– У неё не было гемофилии, – сурово сказал сэр Томас. – И вас я пригласил не критиковать лечение, назначенное уважаемым врачом, и не осуждать методов, к которым прибегает отец.
– Слушаюсь, сэр. – Я сделала книксен и смиренно сложила перед собой руки, опустив голову. Кто меня за язык тянул высказывать своё мнение? Моё дело – ходить за больными. А снисходительность, несвойственная по отношению к сиделкам, видимо, притупила мою всегдашнюю осторожность и нелюбопытство. Меня поставили на место. Что ж, постараюсь не забывать, где оно находится. Но ведь, в конце концов, чтобы эффективно ухаживать за больным, нужно знать его болезнь. А то можно, по незнанию, навредить.
– Если бы у вас были дети, вы бы меня поняли, – устало сказал сэр Томас. – Прошу вас, не обижайтесь на меня. Мой сын очень мне дорог. Оба моих сына, – добавил он.
Я постаралась не выказывать удивления, продолжая стоять всё в той же смиренной позе. Воистину, странный работодатель: джентльмен, а занимается торговлей; хозяин, а беспокоится, что бы его прислуга не обиделась; отец, а носится с сыном, как курица-наседка. Хорошо. Дело его. Мне вовсе не зачем ломать голову над странностями его характера. Мне надо расположить к себе своего подопечного и его цербера, не говоря об остальной прислуге в доме. По опыту знаю, что мелкие пакости служанок, распространяемые слухи и злоба могут осложнить и без того нелёгкую мою работу. Потому, первым делом, наутро я постараюсь наладить контакт на кухне, что, признаюсь, мне показалось делом нелёгким. Но, надеюсь, моё спокойствие и скромность, а также брошенный вскользь намёк о моей временной работе, успокоят, хотя бы отчасти, миссис Стоун. Что до мисс Райт, то с ней бы я была бы неизменно вежлива, догадываясь, что за слугами в этом доме приглядывает она.
Моя первая встреча наедине с моим подопечным произошла, как мне думается, вполне удовлетворительно. Поскольку я встала рано и уже успела наскоро перекусить, то направилась к нему в комнату в то время, как слуги собрались в людской, а сэр Томас и мистер Стивен – в столовой.
Войдя, я, к моему удивлению, застала мистера Френсиса в его кресле. Правда, одет он был в коричневую шёлковую пижаму и ночной колпак. Не выказывая эмоций, я поздоровалась и попросила разрешения раздвинуть шторы на его окнах. Он буркнул что-то вроде «будьте любезны». Я прошла через комнату, подняв по дороге потёртый томик Аристотеля, и раздвинула тяжёлые и, как оказалось, пыльные шторы.
– Вы читали Аристотеля? – вдруг спросил он, наблюдая за моими манипуляциями.
– Нет, сэр, – спокойно сказала я.
– Ну, ясно, – пробормотал он, как бы говоря, что от человека моего сословия и тем более от женщины нечего ожидать понимания философии древнего грека.
– Но я читала Геродота и Плиния, – спокойно добавила я, взбивая подушки. – А «Жизнь двенадцати цезарей» меня позабавила.
– Позабавила?
– Его описания несколько… поверхностны. И пристрастны, сэр.
– И где же такая женщина, как вы, находит время и место для столь странного времяпровождения? – язвительно спросил он, пока я снимала с него пижаму и катила его к ванной комнате. Я не сомневаюсь, он просто хотел вывести меня из себя намеренными оскорблениями. А может просто проверял меня. Признаться, книгу эту я прочитала не полностью, пока пациент, которому её принесли родственники, спал или был на процедурах.
– Такую женщину, как я, – спокойно отвечала я. – учит улица и сама жизнь. А время для удовольствий находится само. Если всё время жаловаться и стенать, то не хватит времени даже поспать или поесть.
Он насуплено замолчал. Я тоже не горела желанием разговаривать. Я молча обтирала его губкой, затем аккуратно расчесала. После этого помогла ему одеться.
– Ваш отец выказал надежду, что мы подружимся, – произнесла я, зашнуровывая ему ботинки. – Однако мне так не кажется. Дружба не возникает из одного повеления дружить. И деньги её не привлекают. Потому, для спокойствия вашей семьи, сэр, давайте будем вести себя вежливо. А вне её – как вам угодно.
Я встала, наблюдая недоверчивое выражение на его лице.
– Так вы не будете лезть ко мне с разговорами про моё здоровье и причитать по всякому поводу?
– За вашим здоровьем смотрит врач, сэр. А причитаний мисс Райт и миссис Стоун, пожалуй, будет достаточно. Если вам угодно, я могу вообще молчать – мне нетрудно.
Тут он впервые улыбнулся. Странная это была улыба: нижняя часть его лица словно озарилась светом, в то время как серьёзные глаза с нависшей надо лбом чёлкой как бы оставались в тени.
– И вы мне позволите заниматься, чем хочу?
– Если при этом вы себя не пораните.
– Тогда принесите из библиотеки мне гомеровскую «Трою».
– «Иллиаду», вы хотели сказать?
Он хмыкнул.
– Нет. Лучше германские мифы о Перуне.
– Перун был славянским языческим богом. Не германским сэр, – спокойно сказала я.
Он снова хмыкнул.
– Тогда жизнеописание Генриха Восьмого и девяти его жён.
– У Генриха Восьмого было шесть жён.
Он хмыкнул в третий раз.
– Ладно. Проверку вы прошли. Аристотеля мне пока хватает.
– Как вам угодно, сэр, – произнесла я, и направилась к столику у окна. Я не знала, как и когда завтракает мой подопечный. Миссис Стоун сама разрешила этот вопрос, внеся поднос с завтраком.
– А, мистер Френсис, вы уже встали, – удивлённо произнесла она, метнув на меня подозрительный взгляд.
– Конечно. И мисс Рест развлекла меня своими глубокими познаниями в греческой философии, – язвительно сказал мистер Френсис, ехидно поглядывая на меня.
Миссис Стоун непонимающе переводила взгляд с него на меня. Я же спокойно раскладывала книги и бумаги на столе. Если выпадет свободная минутка, я могу отдаться своей страсти рисовать. Я была неплохой художницей, могущей двумя-тремя штрихами изобразить человеческое лицо. Рисовала я только карандашом, потому как краски долго сохнут, масло пачкается, а с холстами одна морока.
