– Может и так. Но вы считаете, что можете судить о моих способностях?
– Я имею на это основания – я умнее вас.
– Что ж, может тогда вы знаете, что делать при лечении сифилиса, сэр?
Он удивлённо замолчал. Нервно сглотнул и не своим голосом спросил:
– Откуда вы знаете?
– Знаю. Знаю, как применять купорос или йод. Возможно, я не знаю подробностей философии Канта, но я знаю, как сделать, чтобы сломанные кости срослись более или менее ровно. – Я хотела добавить ещё про жгуты при кровотечениях, но прикусила язык.
Он заметно расслабился и насуплено замолчал.
– Однако вы имели в виду что-то другое, не так ли, сэр?
– Не ваше дело, – буркнул он.
Я пожала плечами, и в молчании продолжала собирать его вещи. Самым трудным было найти шахматные фигурки. Я не играла в шахматы и плохо представляла, какими именно они должны быть и сколько.
Наконец, оглядев пол и стол, я больше не увидела ничего лишнего. Мистер Френсис достал из кармана халата ещё две фигурки и положил их на стол.
– Вы играли когда-нибудь в шахматы? – внезапно спросил он.
– Не было возможности, сэр, – сказала я, затачивая карандаши. Интересно, кто точит ему карандаши и чинит перья?
– А хотите научиться?
– Сделайте одолжение, сэр – удивлённо сказала я.
Он разложил на столе доску и расставил фигурки. Следующий час он с упоением объяснял мне названия фигур и принцип игры. Признаться, мне было довольно сложно понять, почему одни фигуры ходят так или иначе. Однако, игра меня заинтересовала. Как я поняла, суть игры была в том, чтобы предугадывать ходы противника и не дать ему догадаться о своих собственных. Когда нас стала звать к обеду недовольная миссис Стоун, я была сильно захвачена игрой.
Отвезя мистера Френсиса к нему в комнату, где миссис Стоун суетилась с обедом для него, я спустилась на кухню. По дороге меня перехватил мистер Стивен и недовольно сказал, что меня ждут в столовой. Я вежливо поблагодарила и присоединилась к нему и сэру Томасу.
Следующие несколько дней были для меня как сиделки весьма странными в этом доме. Несмотря на убеждённость мистера Френсиса, доктор Пити не приехал через два дня. И противоречивый характер моего подопечного требовал от меня всех моих душевных сил, чтобы быть неизменно вежливой и спокойной и не дать ему по голове при очередной его грубости или унижении.
Впрочем, натыкаясь всегда на мою холодность к его колкостям, он вскоре оставил попытки вывести меня из себя. Чему я была чрезвычайно рада. Он вдруг ударился в другую крайность: во что бы то ни стало решил заняться моим образованием. Однако делал он этим в соответствии со своим характером: перескакивая с предмета на предмет, нетерпеливо требуя ответа недоразъяснённого урока. Так же он читал и книги: сегодня мы говорили об Аристотеле, а назавтра он требовал моего ответа о теориях доктора Фрейда, которого я знала только по скандальным публикациям в прессе. И если бы не моя крепкая память и умение сопоставлять и анализировать, у меня в голове была бы форменная каша. Больше хлопот, однако, мне доставляла шахматная игра. Мало знать, как ходит офицер или конь. Нужно уметь заставить их ходить так, чтобы противник, который тоже знает, как они ходят, был запутан и побеждён. Пока же каждый раз побеждённой оказывалась я. Хотя, возможно, это было от того, что раньше я никогда не играла в шахматы.
Однажды, омывая в ванной своего подопечного, я заметила покраснение кожи его ног и как он невольно сморщился, когда я плеснула на них немного перегретой водой.
– Вы, что ли, ошпарить меня хотите? – пробурчал он.
– Сэр, если вы можете чувствовать свои ноги, есть вероятность, что вы сможете ими пользоваться.
– Вы хотите сказать, что я смогу ходить? – он заинтересованно посмотрел на меня из-под насупленных бровей.
– Я не врач, сэр, – охладила я его пыл. – Но я уже сталкивалась с подобным. Благодаря ваннам и массажу можно вернуть чувствительность конечностям. При условии, что нервные окончания не повреждены. Но об этом вам подробнее скажет врач. Кстати, вы говорили, что он должен был приехать.
– Должен, чёрт его дери, – буркнул мистер Френсис. Перспектива обрести свободу передвижения сделала его ещё более нервным и нетерпеливым. Скоро темпераментом он сравняется с братом. Мистер Стивен, вроде бы, ничего эдакого не делал. Но вокруг него всегда была суета и кутерьма, которая утомляла всех, кроме него. Хотя сам он суетился не меньше. Правда, результатов это приносило до скудности мало по сравнению с затраченными усилиями.
– Ваш врач не говорил, когда он вас навестит, сэр?
– Этот старый козёл подхватил где-то простуду, – пробурчал мистер Френсис. – И пока не вылечится, к нам не заявится.
Я знала о докторе Уильяме Пити весьма мало. Мне не доводилось работать с ним. Но слышала я о нём весьма лестные слова. Это был энтузиаст своего дела, не оставлявший, впрочем, старых проверенных способов лечения. Он был талантливый химик, сам создававший пилюли и микстуры для своих больных. Чем приводил в отчаяние общество фармацевтов, которые из-за него теряли возможную прибыль. Доктор Пити не был специалистом в какой-то одной области, его интересовало всё. Злопыхатели говорили, что, если человек знает всё, то досконально он не знает ничего. Возможно, что это и так. Но доктор Пити ставил на ноги своих больных, не обращая внимания на слухи вокруг своего имени. Я была бы рада воочию увидеть этого врача, а так же посоветоваться с ним по поводу лечения мистера Френсиса. Я не собиралась спорить с доктором – у меня нет необходимой квалификации, я всего лишь сиделка. Но мне думалось, что мои наблюдения будут ему интересны как врачу.
Доктор Уильям Пити приехал через два месяца. Всё это время я делала лёгкий массаж ног мистеру Френсису, взяв на себя риск самоуправства. Я просила его делать несложные упражнения. Как то: шевелить пальцами ног и напрягать мышцы икр. Поначалу у мистера Френсиса получалось плохо, и это выводила его из себя. Он даже имел хамство запускать в меня мочалкой или шахматными фигурками, не говоря уже о непрекращающейся брани. Однажды я пригрозила ему, что вообще перестану с ним заниматься, ограничиваясь только рамками работы и обязанностями сиделки. Он надулся на довольно продолжительное время. Я же, со своей стороны, угрозу выполнила. Шахматные поединки, массаж и литературные чтения были мной безжалостно отринуты. Изнывая от безделья и возможности упражнять на мне свой интеллект, он сдался. Правда, ворчать и браниться он меньше не стал, но, по крайней мере, больше не смел запускать в меня первое, что попадало ему под руку.
Доктор Пити осмотрел мистера Френсиса, остался доволен увиденным и сказал, что здоровье больного удовлетворительно. На моё скромное замечание о массаже, ваннах и физических упражнениях он сказал, озабоченно покачивая головой:
– Я склонен думать, что, благодаря вам, паралич может со временем пройти. Но вставать с кресла и ходить… Вы знаете, что, учась ходить, дети набивают себе шишки и разбивают носы? Боюсь, что в случае с мистером Френсисом это будет смертельно. Я, конечно, поговорю с его отцом, предупрежу, что первые шаги мистер Френсис будет делать в моей клинике: там пол и стены специально обиты, чтобы люди не поранились.
– Это сумасшедший дом, сэр? – прямо спросила я.
– Я бы так не сказал, – поморщившись, ответил он. – Это клиника для нервнобольных.
«Сумасшедший дом, как его ни называй, остаётся сумасшедшим домом», – подумала я. Но вслух, разумеется, ничего не сказала.
– Правда, боюсь сэр Томас будет против.
– Почему? – Меня чрезвычайно удивило подобное предположение.
– Более мнительного человека я не встречал даже среди своих пациентов, – ответил доктор Пити. – Он боится за своего сына так, как будто раньше сам уже стал причиной какого-нибудь недуга.
Интересное предположение.
– Но вы же врач – вы можете настаивать.
– Боюсь, если я буду слишком сильно настаивать, сэр Томас откажется от моих услуг.
– Значит, нам надо всё сделать самим, а его поставить перед фактом.
– А вы авантюристка, – улыбнулся доктор Пити.
– Я просто хочу поставить больного на ноги, сэр, – серьёзно сказала я. – Конечно, это входит в ваши обязанности, не в мои. Но я не считаю, что мистер Френсис настолько болен, чтобы держать его в четырёх стенах. Я сиделка. А не нянька. Мои услуги нужны больным. А не мнительным родителям.
– Понимаю. – Улыбка врача погасла. – Что ж, я поговорю с сэром Томасом. Пока ограничимся вашим предложением массажа. Про остальное – только тогда, когда я буду видеть результаты.
– Вы врач. Я только выполняю ваши распоряжения, сэр.
Разговор доктора Пити с сэром Томасом состоялся вскоре после обеда. Подробностей я не знаю, однако озабоченное выражение лица его несколько разгладилось после краткого посещения мистера Френсиса. Сэр Томас вызвал меня, и долго с пристрастием расспрашивал о том, как мы с мистером Френсисом проводили время, как я делаю ему массаж и прочее. Однако он ни разу не спросил о том, каково его настроение, о чём он думает, что любит читать. Мне даже показалось, что он даже боится ближе узнать своего сына. Возможно, он сам боялся, что его сын обвинит его в своей болезни? Потому и расспрашивал меня вместо того, чтобы спросить его самого. Даже наша маленькая размолвка с мистером Френсисом не заинтересовала его, пока я сама не упомянула об этом. Но и тогда его интересовало только то, что я продолжала выполнять свои обязанности. Я заверила его, что мои эмоции не сказались на моём профессионализме. Он потребовал, чтобы я в дальнейшем придерживалась предписаний врача и его указаний. Подавив собственный протест, я обещала сделать всё так, как требуется.
Наши занятия с мистером Френсисом медленно, но верно стали давать результаты. Я не знаю, в чём была причина паралича, но он постепенно отступал. Полгода моей службы подходили к концу, и мистер Френсис потребовал от отца продлить мой контракт. Сэр Томас согласился, однако сначала посоветовался с врачом. Насколько я поняла, доктор Пити уверил его, что я не причиню вреда его сыну своей работой. Меня весьма удивила просьба мистера Френсиса. Конечно, мне и самой было интересно с этим странным молодым человеком. Но на свой счёт я не обольщалась. Скорее всего, он прекрасно знал, что мало кто будет мириться с его непростым характером. А ему ещё и доставляло удовольствие «образовывать низший класс». И как только он узнал, что мой новый контракт подписан, он тут же потребовал меня к себе продолжать делать ему массаж и ванны. Миссис Стоун была весьма недовольна нашими занятиями. Во-первых, получалось, что я заняла её место при мистере Френсисе, а во-вторых, как мне казалось, от этого она чувствовала себя ненужной и потому злилась.
Мистер Френсис становился всё более нетерпеливым, напоминая своего порывистого брата. Он всё чаще выказывал желание встать с кресла. Только сила моих убеждений и его собственные неудачи, когда он пытался владеть конечностями без моего наблюдения, оставляли его в прежнем положении. И всё же, я чувствовала, что моих сил может не хватить. И, если мистер Френсис встанет с кресла сам и набьёт себе шишек и поставит синяков, меня вообще могут рассчитать, а его привязать к креслу верёвками. Впрочем, не самая удачная моя фантазия: верёвки могут повредить больше, чем синяки и шишки. Наконец я поставила чёткую дату, когда мы вдвоём с мистером Френсисом встанем с кресла. Я видела, с каким нетерпением он ждал её, как изнурял гимнастикой свои плохо гнущиеся ноги.
В один из дней я застала миссис Стоун за рюмкой бренди на кухне. Наверное, в этот день ей нужно было выговориться, и я узнала, что, когда мистеру Френсису было лет семь-восемь, его отец, решив проявить отцовские чувства, затеял с ним игру, чему мистер Френсис противился. Уже тогда обычные мальчишеские забавы, игры и времяпровождение не нравились ему. Он отдавал предпочтение библиотеке. Признаться, я его прекрасно понимаю. Но мистер Томас был непреклонен, желая вырастить из своего первенца здорового и крепкого юнца, в будущем отличного солдата, что совершенно противоречило характеру мистера Френсиса. Результатом стала глупая игра на качелях, с которых мистер Френсис свалился так неудачно, что распорол себе ногу острым камнем и получил тяжелой седушкой по голове. Увидев море крови, которая всё никак не останавливалась, мистер Томас впал в панику. Доктор Пити, срочно вызванный впавшим в истерику отцом, в конце концов, остановил кровь. Но мальчик был очень слаб, так как потерял её слишком много. Отец две недели продержал его в кровати, а когда ребёнок встал, было видно, что ходит он с трудом. По мне – ничего удивительного. Иногда за два дня мышцы настолько расслабляются, что приходится вспоминать, как ходить. А тут – две недели. Но, впавший в мнительность отец решил, что от удара качелями по голове, он что-то повредил ребёнку, и тому грозит паралич ног. Тем более, что доктор Пити ничего определённого сказать не мог: он слишком мало наблюдал мальчика после того, как тому было позволено встать с постели. Видя колебания врача и истолковав их к своей выгоде, сэр Томас, вместо того, чтобы позволить ребёнку разрабатывать свои ноги, излишне отдыхавшие две недели, усадил его в кресло. Признаться, мне показалось, что он пошёл по более лёгкому пути: если бы мистер Френсис упражнял свои ноги, он бы неминуемо поранился. А видеть второй раз реки крови или гадать, не отсохнет ли от синяка конечность, было, видимо, выше душевных сил сэра Томаса. Потому он привязал ребёнка к креслу и поместил на самый верхний этаж, чтобы тому было труднее спускаться вниз. Мистер Френсис, как я поняла, поначалу был только рад, что его оставили в покое. Но потом положение инвалида стало его тяготить. Однако пойти против запрета отца он не посмел. Ну а позже атрофия мышц сделала невозможным самому вставать с кресла. И неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы не моя наблюдательность. Я не стала говорить миссис Стоун, что пытаюсь поставить её молочного сына на ноги. К чему? Она, как и сэр Томас, была бы в ужасе. И чего доброго начала бы винить себя в том, что не занялась тем же, чем я, раньше. В наши упражнения была посвящена только миссис Райт. Хотя, не исключено, что остальные слуги тоже были в курсе: в больших домах прислуга любит поболтать о хозяевах.
Получив, таким образом, подтверждение мимолётным мыслям доктора Пити, я начала понимать маниакальную мнительность сэра Томаса. Я пыталась всё это объяснить мистеру Френсису, но тот угрюмо отмалчивался.
