Хозяин

Он выжидающе посмотрел на Лину, она снова кивнула. Уход от ответа не допускался.

– Хорошо, – заключил он и принялся расстегивать пуговицы на рубашке.

Догадавшись, что последует дальше, Лина зажмурилась и медленно осела на пол. Она тряслась от страха и продолжала затыкать рот, чтобы снова не раскричаться. Ей больше не казалась заманчивой близость с этим типом. Несмотря на всю его привлекательность, теперь он был для нее самым страшным уродом. Даже похуже Мишки Ерёменко, прыщавого жиртреста-одноклассника, над которым все издевались – включая саму Лину и Машу, которая, возможно, уже была мертва.

– Я понимаю, что для девушки очень важен первый раз, так что только от тебя зависит, насколько гладко все пройдет. Я буду нежен, если ты будешь хорошей девочкой. Или я сделаю все грубо, если мне что-то не понравится. Неизменным остается одно – я это сделаю. Договорились?

Лина молча рыдала на полу, стараясь подавить всхлипы.

– Договорились? – он пнул ее ногой.

– Угу, – пропищала она, закивав головой.

– Ну и хорошо, – он облизал губы и с улыбкой поднял Лину за плечи.

Она вся тряслась, как от тика. Его это только забавляло. Он взял ее руку, приложив усилие, чтобы оторвать ото рта, и провел ею по своему обнаженному торсу.

– Нравится?

– Угу, – Лина закивала, зажмурившись и не смотря на сержанта.

– Ты глазки-то открой.

Лина продолжала стоять с закрытыми глазами и молилась, чтобы все это оказалось просто ужасным сном.

– Смотри! – закричал он.

Лина пересилила себя и посмотрела на голую грудь сержанта и живот, по которому он продолжал водить ее рукой. Он с наслаждением наблюдал за девушкой напротив, уверенный в своей привлекательности. Когда ему это показалось достаточным, он скинул расстегнутую рубашку, привлек к себе Лину и начал гладить ее по спине. Потом забрался под юбку и продолжал наблюдать за ее реакцией. Она вся скукожилась, пыталась исчезнуть. Вот тогда Лина готова была бы умереть, но все еще не могла поверить, что это происходит на самом деле. Что это происходит с ней. Что она, еще вчерашняя школьница, сидевшая за партой, стоит перед полуголым незнакомым парнем, который трогает ее в тех местах, к которым не прикасался никто посторонний. А главное, что все это происходит против ее воли, против желания, против всех представлений о том, как это должно было бы быть.

Она пыталась вяло сопротивляться, но за каждое лишнее движение получала по лицу. Когда Лина осталась без одежды, сержант потащил ее на кровать и, нависая над ней, как колосс, принялся расстегивать брюки. Лина впервые в жизни видела перед собой совершенно голого мужчину. И впервые в жизни она совершенно не хотела видеть перед собой совершенно голого мужчину. Он склонился над ней и принялся целовать в обездвиженный рот, в котором запрятался вопль ужаса.

– Ты, может, еще и не целовалась никогда? – хмыкнул сержант, оторвавшись от вялого языка Лины. Она нерешительно помотала головой, оставляя на его усмотрение интерпретацию ответа. Тот решил, что перед ним совершенно неопытная девчонка, и стал наставлять ее: – Просто повторяй за мной.

Лина продолжала бездействовать.

– Я, по-твоему, лежу, как труп? – сурово спросил сержант.

Она помотала головой.

– Тогда и ты не должна. Ясно?

Она медленно кивнула.

– Если бы мне нужен был труп, я бы уже придушил тебя.

Он снова принялся ее целовать. Активно работал языком, но все было без изменений. Тогда он ударил ее так, что у неё искры из глаз посыпались, и на мгновение все потемнело.

– Посмотри, что ты наделала! – рявкнул парень, показывая на причинное место, начавшее терять стойкость.

Лина взвыла, отвернувшись от увиденного. У нее в голове не укладывалось, как можно к этому прикасаться по доброй воле.

– Сука! – снова ударил ее сержант.

Пусть лучше изобьёт её, пусть выбьет сознание – но в здравом уме и твёрдой памяти она не даст ему надругаться над собой, засунуть в себя уродливый кусок мяса. Она принялась вырываться и пыталась сопротивляться его новым нападкам, кричала и старалась выскользнуть из его мощной хватки. Тогда насильник повернул ее на живот и придавил всем телом, лишив возможности двигаться.

– Я же сказал, что я все равно это сделаю, сука! – прорычал ей в ухо сержант и приступил к намеченному.

Лину будто резали острым ножом. Перемалывали внутренности. Но страшнее была боль не физическая.

– Нравится? Тебе нравится, сука?! – повторял парень, ускоряя темп.

Лина выбилась из сил и безвольно плакала. Мечтая исчезнуть, испариться, будто никогда и не было девочки по имени Лина, которую мама с папой не дождались с выпускного.

Хозяин не появлялся вот уже три дня. Лина себя успокаивала тем, что сейчас сбор урожая, и он очень занят. Но раньше его это не останавливало. В прошлые годы он заглядывал к ней каждый вечер. Расслаблялся в её обществе. Лина боялась, что он нашел себе кого-то там, на свободе. Она гнала эти мысли, не могла выдержать такого предательства. Он был ее единственным. И все говорило о том, что и она у него одна. Сам хозяин утверждал именно это, и Лина не видела смысла ему не верить.

Дни здесь тянулись медленно и не отличались разнообразием. Порой Лина успевала поспать пару раз за сутки, а то и все три. Так что ее расчеты со временем были не совсем верны. Она бы запуталась и в годах, если бы не праздники, которые хозяин исправно устраивал, не забывал ни об одной важной дате. Он всегда дарил подарки и приносил угощения, готовил сам, с любовью. Иногда он вел себя очень мило, и со стороны можно было подумать, что это обычная семейная пара – если не брать во внимание тот факт, что жена замурована в подвале за металлической дверью.

Главной датой в Линином маленьком мирке была их годовщина. Годовщина их знакомства, начала отношений. Годовщина ее пребывания здесь. В этот день она узнавала, что прошел еще год с того самого дня, который перевернул все в ее жизни. Это не просто встреча со знаковым человеком, не получение высокооплачиваемой должности или расставание с верным другом. Это событие, которое изменило ее жизнь до неузнаваемости. Лишило всех близких, друзей, родных и врагов. Отобрало все, что было так привычно и нормально. И подменило на комнатушку, ставшую для Лины целым миром. За его пределами была лишь неизвестность, теперь пугавшая больше, чем все, что ей приходилось терпеть от хозяина,. Хозяина ставшего единственным близким, другом, родным и врагом.

Каждая годовщина оказывалась большим испытанием. Всякий раз Лине сложно было совладать с противоречивыми чувствами. Она оплакивала все, что потеряла. Но и радовалась тому, что приобрела. В этот знаменательный день хозяин проводил с ней больше времени, чем обычно. Скрашивал ее печаль от грустных мыслей. Лина уже плохо понимала, чего лишилась – зато прекрасно видела, что приобрела. Начиная размышлять над этим, она успокаивала себя тем, что рядом с ней такой мужчина, как хозяин. Но стоило ей перестать думать, и скорбь вновь охватывала ее сердце. Беспричинная, для нее иррациональная, но вполне ощутимая скорбь о прошлой жизни. Которой не будет уже никогда. Не будет, даже если однажды хозяин и решится выпустить её на волю.

Порой Лина думала о том, что бы она делала, подари он ей свободу. Сначала она фантазировала о жизни снаружи. Но потом поняла, что не смогла бы и шагу ступить отсюда, даже если бы хозяин не запирал ее железную дверь ни на один из замков.

Лина закончила с вязанием свитера и положила его в корзину для готовых вещей. Пару лет назад она сплела её из ивовых прутьев, что принёс ей хозяин. Когда тот впервые доверил ей спицы, Лина решила, что это шанс на спасение. Ей было не одолеть его голыми руками. Она пыталась. И не раз. Но острые спицы могли послужить неплохим оружием. Так ей казалось. Услышав скрежет открывающихся замков, она затаилась у двери. Хотела атаковать на поражение. Сердце колотилось, кровь пульсировала в висках, сдавливала голову до боли и угрозы потери сознания. Дверь отворилась. Медленно и осторожно. Лина ждала. Но хозяин все никак не появлялся. Ожидание было невыносимым, и тогда она решилась выглянуть наружу. Стоило ей немного просунуть лицо в проем, как она мгновенно почувствовала сильный удар в лоб – отшатнулась и выронила спицы.

– Еще раз что-то такое задумаешь, я загоню тебе эти спицы в зад, – рявкнул хозяин и ступил на порог комнатушки. – Я все вижу. Помни это.

Так Лина окончательно поняла, что находится под наблюдением, и спрятаться ей не удастся. Тогда она решила взять хитростью и спустя какое-то время начала делать вид, что больше не хочет сбежать. Поначалу хозяин с опаской наблюдал за нею, но вскоре решил, что пленница наконец-то все осознала и сдалась. Именно такого результата он и добивался, а значит, верил, что однажды это произойдет. Почему не сейчас?

Он пришел после тяжелой смены и устало развалился на кровати. Лина расторопно стянула с него обувь и принялась массировать ноги. Он это любил. Она нет. Но скрывала отвращение. Он мычал от удовольствия, наслаждался прикосновениями рабыни.

– А теперь соси, – решив, что массажа достаточно, приказал хозяин.

Лина скрепя сердце принялась за дело. Хозяин откинулся на подушку и положил руки под голову.

– Я же знаю, что тебе нужно, – пробормотал он, закрывая глаза. – Все вы похотливые сучки.

Убедившись, что хозяин не смотрит, Лина выхватила спицу из-под кровати и нанесла ему удар в живот.

Настроившийся на добротный минет бедолага взвыл от боли и неожиданности. Но все пошло совсем не так, как на то рассчитывала Лина. Спица оказалась слишком тонкой и гладкой, рука скользила по ней, как по маслу – удобно схватиться не представлялось возможным. Равно как и причинить весомый урон.

Разъяренный хозяин ногами оттолкнул свою рабыню. Вытащил из живота спицу, вошедшую всего на полдюйма.

– Тупая мразь!!! – рявкнул он. – Ты очень пожалеешь об этом! Очень!!!

Хозяин встал с кровати и двинулся на Лину. Она пыталась сопротивляться, но даже раненным, он был гораздо сильнее ее. Он принялся избивать Лину ногами, остервенело пинал в живот и голову.

– Ну что, сука, уже жалеешь? Или тебе еще мало?!

Лина задыхалась, корчась на полу после побоев. Но хозяину показалось это недостаточным, он вошел в раж, а прилив адреналина притупил боль в животе, из которого струилась темная кровь. Он стянул с неё шорты с трусиками и изнасиловал в задний проход. Нужно было причинить как можно больше боли. Лина не выдержала мук и потеряла сознание. В таком состоянии хозяин и ее оставил.

К тому моменту, когда он доверил ей инструменты, для обработки лозы для корзинок, у нее не осталось воли к сопротивлению. Она ни разу не попыталась воспользоваться ими не по назначению.

За каждый проступок Лину ждало наказание. С течением времени у нее выработался условный рефлекс не делать того, за что придется отвечать. Она была запрограммирована на послушание. Сначала алгоритмы давали сбои. И хозяин настойчиво исправлял их побоями, насилием и лишением пищи. Но в итоге он добился своего – Лина стала покладистой. И даже если грозный хозяин обращался с ней как с собакой, она ластилась к нему, как кошка.

Казалось, у нее не было иного выхода. И Лина выбрала путь наименьшего сопротивления, когда не осталось сомнений, что это самое сопротивление бесполезно. Но она не принимала никаких осознанных решений. Все произошло само собой, и стойкость лопнула, как виноградина, зажатая меж двух заскорузлых пальцев. Теперь вопреки всем поступкам хозяина, должным вызывать гнев и ненависть, у Лины появилась к нему болезненная привязанность – которую она считала любовью. Будучи на свободе, Лина много раз слышала о стокгольмском синдроме, но всегда считала его не более чем мифом. Мифом, не имевшим никаких логических объяснений и фактических доказательств. Ведь надо быть полным идиотом, чтобы проникнуться к своему обидчику. Так она считала раньше. А теперь была готова стать идиоткой, лишь бы выжить.

Делать было нечего. Вязать больше не хотелось, Лина выполнила все задания хозяина. В комнате – чистота, как и в голове, свободной от мыслей. Она разделась и легла в кровать. Надеялась забытья сном, хотя спать не хотелось. Она смотрела на старую стену с засаленными обоями, не менявшимися с ее самого появления в этом богом забытом месте. Лина давно привыкла спать при свете – выключателя в комнате не было. Лишь несколько раз за все девять лет, благодаря редким перебоям электричества, она оставалась в кромешной тьме. И темнота эта безумно пугала. Только вид привычных вещей успокаивал Лину. И лицо хозяина, одновременно внушавшее благоговейный ужас.

Из полудремы ее вырвал скрип открывающейся двери, и Лина тут же уселась на кровати, готовая к любой команде хозяина.

– Ты соскучилась по мне, моя девочка? – улыбнулся тот, закрывая дверь.

Лина закивала и чуть слышно произнесла:

– Да… очень…

Ее лицо озарило неподдельное счастье, а глаза засветились любовью. Первое время долгие разлуки с хозяином лишь возвращали ей разум и понимание того, куда она попала. Лина почти физически могла ощущать, как чувство любви уходит, как наваждение покидает ее тело и душу. И каждый раз при возвращении хозяина ей приходилось привыкать вновь, снова проходить через круги ада, страх и отвращение лишь для того, чтобы опять в него «влюбиться». Когда же пришло осознание, что это замкнутый круг, разлуки стали только усиливать чувства, потому что их потеря перестала приносить облегчение. Она только приумножала муки в и без того нелегкой жизни. Лина приспособилась. Приспособилась к этим нечеловеческим условиям с помощью чувства, которое многие называют болезнью. И в некоторых случаях ничем иным его называть не приходится.

– Я тоже соскучился, – нежно поцеловал ее хозяин.

Сегодня он был в хорошем настроении, и это сулило прекрасное время в его обществе. В такие моменты Лину уже ничто не беспокоило, и она вилась вокруг него, внимала каждому слову и прикосновению. Он уже давно понял, что Лина стала безобидной, и перестал быть начеку. Не опасался очередной спицы, всаженной в живот, когда он меньше всего того ожидает. Но, несмотря на это, хозяин продолжал запирать ее. Сам верил, что в этом давно нет необходимости, но так было спокойнее. Им обоим. Ему – потому что он понимал, что Лина может захотеть видеть его раньше, чем он сам того пожелает. Ей – потому что гораздо проще с чем-то мириться, когда нет иной альтернативы. Она уже не знала другой жизни и знать не хотела. И скорее боялась, что та ей понравится, нежели иначе. У нее была ее каморка, рукоделие и хозяин. Что еще нужно для счастья?

Он тоже не знал, что еще могло быть нужным женщине, поэтому не считал необходимым давать больше того, что уже предоставил.

На хозяине были брюки и белая рубашка с расстегнутым воротом. Он давно не приходил в форме. Хозяин перестал надевать ее после одного случая, когда сильно избил Лину и замарался кровью. Это было еще в самом начале их истории, и с тех пор она ни разу не видела на нем кителя и погон. Несмотря на многочисленные россказни о своей работе, ее покровитель никогда не говорил ничего конкретного. Возможно, это было профессиональной привычкой, заставлявшая скрывать детали, которые не стоит знать посторонним. Даже спустя все эти годы он все еще избегал конкретики в отношении своей личности. Лина до сих пор не знала ни его имени, ни возраста, ничего, что могло бы помочь ей отыскать его, окажись она за пределами своего заточения.

Прошло несколько месяцев с тех пор, как Лина попала в рабство. Она ни разу не говорила со своим хозяином, если не считать вынужденных фраз, служивших ответами на вопросы. Оставить их без внимания можно было только ценой здоровья. Хозяин пришел грустный и молча уселся на стул. Лина исподлобья наблюдала за ним, не говоря ни слова.

– Я никогда не хотел просто сделать тебе больно, – после долгого молчания сказал он.

Лина прислушалась, но не шелохнулась.

– Для вас все кажется нормальным… вы гуляете, трахаетесь напропалую, не задумываясь о том, что будет чувствовать тот, кому вы достанетесь… если бы я опоздал, ты бы стала такой же, как все эти швали, трясущие своими дырками, как пряниками, перед всяким отрепьем. А разве такой ты хотела бы быть, а, Лина?

– Нет, – ответила та. Она не помнила, чтобы называла ему свое имя. Но он с самого начала знал его. Вполне возможно, она сообщила его при знакомстве, которого совсем не помнила. Но оставалась надежда и на то, что он узнал его от Маши. Могло ли это означать, что он не убил ее? Вряд ли… ведь с его взглядами на жизнь и строгими требованиями к женщинам он не стал бы мириться с такой, как она. Маша не была девственницей, и хозяину бы это вряд ли понравилось.

– Вот и я о том же! – оживился он. – Ведь ты должна понимать, что я о тебе забочусь, дурочка.

Со стороны хозяин казался вполне нормальным. Но уверенность и фанатизм, с которыми он вещал совершенно абсурдные для Лины вещи, убеждали ее, что он невменяем. А ведь со временем именно эта уверенность и заставила её поверить ему. Он так рьяно отстаивал свои идеи, что Лина невольно задумалась, вдруг за этим нечто большее, нежели просто безумие.

– Когда-нибудь ты поймешь, что я прав. Я надеюсь, что это произойдет как можно скорее, и нам обоим не придется так сильно мучиться. Понимаешь?

– Угу, – Лина кивнула, хотя с трудом улавливала суть его слов.

– Я правда не хочу, чтобы ты страдала. Я хочу сделать тебя счастливой. Ты должна это понять. Должна. Подойди ко мне, зайка, – хозяин нежно улыбнулся, что на первых порах было редким явлением.

Лина медленно подошла к стулу, уже зная, что последует дальше. Она ненавидела это, но все реже сопротивлялась. Она знала, что хозяин в любом случае сделает свое дело вне зависимости от того, будет она сопротивляться или нет. Отличие заключалось в том, что при повиновении она не оказывалась избитой.

– Я же люблю тебя, – притянул к себе Лину хозяин и усадил на колени. – Когда-нибудь ты поймешь это и тоже меня полюбишь. Вот увидишь. Скорее всего, ты меня уже любишь, просто не знаешь. Но я помогу тебе поскорее понять это.

Из глаз Лины потекли слезы, ее била мелкая дрожь, но она сидела в молчаливом ожидании, мысленно убеждая себя, что все это происходит не с ней.

Это кто-то другой сидел на коленях у этого ненормального. И кому-то совершенно другому, а вовсе не ей, он залезал под юбку и хозяйничал в трусиках этой совершенно незнакомой девочки, которой Лина абсолютно не являлась и к которой не имела никакого отношения.

Она продолжала безмолвно повторять себе: «это не я, это не я, не я…» – а он гладил кого-то другого по влажному от слез лицу, думая, что делает этой другой приятно.

– Тебе нравится? М? Нравится? – спрашивал он, нависая над какой-то незнакомой Лине девушкой, распластанной на полу.

Та другая девчонка кивала, чтобы он ее не ударил. А он верил ее лжи и ускорял темп. Он не разрешал той несчастной закрывать глаза и отворачиваться, заставлял смотреть на его вспревшее тело. Он красовался перед ней, зная, как напрягаются его мускулы при каждом движении.

Незнакомая Лине девочка чувствовала, как на ее грудь, живот и лицо опускалось что-то влажное и ослизлое. Она ощущала это на губах и неимоверным усилием заставляла себя сдержать рвотный позыв. Ведь она, Лина, помнила, как хозяин злился, если ее тошнило от спермы. Когда подобное случилось впервые, он пытался заставить ее вылизать все, что она сблевала. Тогда Лина отказалась, за что хозяин избил ее до полусмерти.

– Сходи в душ, – сказал он, удовлетворенный и довольный собой. – Только не долго.

Сам лег на кровать и закурил сигарету.

– Эй, ты скоро?! – крикнул он, когда ему показалось, что Лина слишком задержалась.

– Иду, – ответила она, смывая слезы.

– Не одевайся, – приказал он.

Лина безвольно опустилась на пол душевой, спрятала голову в руках. Спрятала себя от того, что с ней случилось, и от того, что этот тип намеревался повторить снова, как только она выйдет из ванной.

– Ляг рядом.

Он похлопал по кровати.

Его голое тело все еще блестело от пота. Лину передернуло. Ей нужно было к нему прикоснуться. Она повиновалась. Хозяин обнял ее и повернулся лицом. Лина неподвижно лежала на спине в ожидании его последующих действий.

– Мне нравится запах твоего тела, – сказал он. Хозяин всегда заставлял Лину мыться до и после близости, если считал, что она недостаточно чистая. Но к себе он относился менее требовательно, хотя уличить его в неопрятности было сложно. Всегда чистые волосы, умыт, помыт, побрит, одежда – свежа и выглажена, если только он не приходил прямиком с работы или с огорода. Но и тогда от него не несло, как из подворотни. Это мало радовало Лину, она в любом случае не переваривала его запах, потому что он напоминал ей о самых ужасных моментах ее крохотной жизни. – И мне нравится, когда ты такая, – он замолчал.

– Какая? – нерешительно спросила Лина, чтобы отвлечь его от поцелуев, покрывавших ее губы.

Он улыбнулся. Это было первое, что Лина произнесла по доброй воле, и что не выглядело руганью или мольбой.

– Тихая, – ответил он, – послушная, покладистая. Такая, какой должна быть настоящая женщина.

Заинтересованность Лины оказалась для хозяина первым свидетельством того, что скоро ее удастся сломить. И не только благодаря страху, но и по иным причинам, прочившим светлое будущее. Видя, что она снова молчит, он вернулся к своим поцелуям. А она принялась судорожно соображать, о чем еще можно спросить, чтобы если не прервать, то хотя бы отсрочить неминуемое.

– Как тебя зовут? – пролепетала Лина, не сумев придумать ничего поумнее.

Тот отстранился, изучающе разглядывая ее.

– Хозяин, – произнес он после долгой паузы и, поняв, что ему нравится, как это звучит, сказал: – Теперь ты будешь называть меня «хозяин». Поняла?

– Да, – выдавила Лина.

– Не правильно, – шлепнул он ее по щеке. – Еще раз. Поняла?

– Да… хо-зя-ин… – уже пожалев о своем вопросе, процедила Лина .

С тех пор это имя прочно засело в ее голове. Ссо временем даже в мыслях она стала называть его не сволочью или скотиной, не мразью или дегенератом, а только Хозяин и никак иначе.

– Как прошел твой день? – спросил хозяин, расстегивая рубашку.

– Я ждала тебя… – потупив глаза, ответила Лина. Со временем требования смягчились, и хозяин больше не ждал, что после каждой фразы она будет добавлять его «имя».

– Умница, – он поцеловал ее в лоб. – Ты все сделала, что я просил?

– Да, – Лина кивнула и расторопно указала на корзину с готовыми вязаными вещами и коробку с украшениями из бисера.

– Когда я уйду, сядешь за шитье. Нужно три платья сорок четвертого размера с пятьдесят шестой страницы третьего тома и один костюм с сорок второй максимальный, для жиртрестов. Все запомнила?

– Да, – закивала Лина и быстро записала задание в блокнот.

Хозяин мельком глянул в ее заметку и довольно улыбнулся.

– А пока у тебя более важное задание, – сказал он, стягивая майку, у меня спина жутко затекла, тебе придется постараться.

Лина усердно разминала ставшее родным тело. Она знала его каждую клеточку, каждую родинку. Когда-то бывшее противным, оно превратилось в предмет поклонения и обожания. За него Лина беспрестанно благодарила судьбу. Впервые оно не вызвало у нее отвращения после того, как хозяин не появлялся гораздо дольше обычного. Это было около семи лет назад, тогда Лина все еще думала о свободе, но уже мало верила в то, что ее мечты станут явью. На нее давно был наложен запрет самоудовлетворения, и она с трудом справлялась с потребностями тела. Запасы еды уже кончались, а хозяина все не было. Лина начала бояться, что он не придет вовсе, и она умрет с голоду. Но он пришел. И впервые она поймала себя на мысли, что рада его появлению. Именно в тот день, увидев его обнаженным, она в самый первый раз не испытала и намека на отвращение. Стоило ему прикоснуться, как наваждение исчезло. Но начало было положено. И с тех пор раз за разом ее отношение менялось, превращаясь из ненависти в то, что зовется любовью. Говорят, между этими чувствами всего один шаг, но Лине пришлось преодолеть огромный путь. Путь, полный страданий, непонимания и отчаяния. Сперва хозяин был очень жесток и совершенно непонятен Лине. Но потом он изменил свою тактику – нежность действовала куда эффективней насилия. О нём он, впрочем, не забыл до сих пор.

Когда спина пришла в норму, хозяин удовлетворил свою похоть и покинул Линину обитель. Она принялась за шитье, радуясь, что сегодня он закрыл всего на три замка.

После того, как хозяин изнасиловал Лину впервые, он оставил ее на кровати, избитой и обнаженной.

– Ничего, – рассуждал он, пока одевался, – ты еще научишься. Сначала все не умеют.

Она всхлипывала, не в силах пошевелиться.

– Ну чего ты плачешь? – склонился над ней хозяин. – Все было не так уж и плохо. Мне понравилось, не переживай. Ты у меня самая лучшая.