Книга Реинкарнация. Роман - читать онлайн бесплатно, автор Валерий Николаевич Ковалев. Cтраница 3
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Реинкарнация. Роман
Реинкарнация. Роман
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Реинкарнация. Роман

В это время затрезвонил телефон, заведующий снял трубку.

– Вы ошиблись гражданин, – послушав, сказал в нее. – Это Симферопольский Дом ребенка.

После чего брякнул ее на рычаг, махнув нам рукой, – свободны. И снова углубился в газету.

Так я был легализован в новой жизни. Сиротой Лазарем Донским. В учреждении социального типа.

Потекли безрадостные дни. Взрослого ума в юном теле.

Шесть раз в сутки нас кормили манной кашей за казенный счет, меняли пеленки и мыли; раз в неделю возили на взвешивание с осмотром, а еще делали какие-то прививки, и все это время (кроме сна) я думал.

О своем будущем и месте в новой жизни.

С учетом места взращивания и прошлых знаний в этом вопросе, радужными они не казались.

Здесь меня продержат до трех лет, а затем передадут в сиротский приют. Где дадут какое-никакое образование. А потом в большую жизнь. На стройки народного хозяйства. Что категорически не устраивало. «Светлое будущее» мы проходили. Больше не хотелось.

– А где ж твой патриотизм? Спрашивал во мне в такие минуты чекист.– Нужно крепить мощь и безопасность государства.

– И блюсти Закон, – поддакивал прокурор. – Опять же, Кодекс строителя коммунизма.

– Какая мощь?! Какой закон?! – возмущался внутри моряк. – Это все теперь принадлежит олигархам!

– Точно! Поддерживал его шахтер, тихо ругаясь матом.

Я прислушивался ко всем четверым, но знал, что правы последние двое.

Снова верить, напрягаться и пахать, чтобы потом оказаться в капиталистической России? Где, как говорят в известных кругах, «один смеется, сто плачут»?

– Вот вам хрен! – лежа в распашонке, сжимал я кулачек левой руки и хлопал по локотку правой, – Мы пойдем другим путем, как завещал товарищ Ленин!

Постепенно в мозгу складывался и этот самый путь, а точнее план. По опыту оперативных разработок, в свое время. Учили меня будь здоров, да и практика была изрядная.

Для начала ничем особенным себя не проявлять. Младенец – и младенец. Как глубоко законспирированный агент. Легший «на дно». Или подводная лодка.

Когда же пойду в первый класс, где начну учебу, показать высокие знания и попасть в школу – интернат для одаренных сирот. Такие были в СССР в Москве, Ленинграде и, кажется, Киеве.

Оттуда поступить на языковый факультет Высшей школы КГБ в Москве, где я когда-то учился, закончить его и определиться в Особый отдел советской группы войск, дислоцирующихся в соцстранах. Или, если повезет, в загранрезидентуру ПГУ, смотрящим*.

А потом по умному исчезнуть, свалив «за бугор». Где самореализоваться. Тот кто владеет информацией – владеет Миром. А у меня была информация о будущем. Стратегическая. До момента кончины.

От столь захватывающих перспектив шли пупырышки по коже, Лазарь Донской начинал довольно пускать слюни, болтать в воздухе ручками с ножками и агукать (я вам всем покажу, курвы!).

Как известно каждому оперативнику, следователю или прокурору, успешная реализация любого плана кроется в точно выверенных деталях.

На первом этапе для меня таковыми были: глубокая конспирация, активное биологическое развитие и воссоздание в памяти всех случившихся в мире важных событий конца двадцатого – начала двадцать первого веков; на втором, превращение в ребенка – индиго*, со всеми необходимыми мне последствиями.

Как говорится в современной русской пословице «куй железо не отходя от кассы», что я и принял к исполнению.

Для начала стал требовать больше каши, начиная орать, когда пайковая заканчивалась. Усатая нянька, ее звали Петровна, как правило бурчала «перебьешься» и требование не выполняла. А вот молодая – Люся, наоборот.

– Кушай, кушай маленький, – ласково говорила она, меняя опорожненную бутылочку на полную.– В этой жизни надо быть сильным.

– М-м-м, – довольно чмокал сирота, высасывая дополнительные калории.

Результаты не замедлили сказаться. Я активно набирал вес с ростом, что регулярно отмечалось на осмотрах.

– Шахтер будет, или металлург, – заявлял Лев Ильич (он же Айболит), и одобрительно шлепал объект по голой попке.

– Вот уж хуюшки, – хитро узил я глаза, пытался уцепить его ручонкой за бороду.

А когда просыпался по утрам, под пение Гимна из радиоточки в коридоре, выполнял комплекс укрепляющих мышцы упражнений. Благо ночная нянька всегда куда-то исчезала, а собратья по сиротству мирно сопели носами в своих кроватках.

Как итог, по достижении шести месяцев меня перевели в ясельную группу, где поползав три дня, я встал на ноги, а на четвертый сцепился за погремушку с годовалым орлом. Нянька вовремя растащила.

Здесь же я впервые влюбился. В девочку Таню, старше меня месяца на три. Она была с золотистыми волосиками, голубоглазая и всегда грустила. Стоя в стороне или сидя на паласе, сложив на животике ручки.

Как знакомиться я знал, для чего спер из кармана задремавшей воспитательницы шоколадную конфету (нам таких не давали, только по праздникам карамельки), проковылял к Тане и сунул ей в ладошку, – ня!

– Оля-ля, – удивленно вскинула девочка бровки, рассматривая подарок, затем развернула пальчиками бумажку, откусила половину, а вторую протянула мне. Что-то чирикнув.

Мы с удовольствием сжевали конфету, измазавшись в шоколаде, в результате моя кража была вскоре вычислена воспрявшей от сна потерпевшей, и злодей, получив шлепок по казенной части, был водворен в угол. Все по Макаренко.

Таня тут же проковыляла туда, чмокнула меня в щеку и встала рядом.

– Едва ходить научились и уже такое! – сделала большие глаза педагог. – Куда мы катимся?

Уже в это время, с нами начали первые занятия. Учили самостоятельно пользоваться горшком и умываться, некоторым человечьим словам и ходить парами в строю, взявшись за руки. А еще петь хором, типа «ля-ля-ля», под аккордеон в игровой комнате.

Поскольку для Лазаря это были семечки* и он быстро все усвоил, от занятий мальца освободили и стали развивать дальше. Еще с двумя такими. Разрешив им малевать цветными карандашами на бумаге индивидуально.

Это время, как и после отбоя, в кроватке, я стал использовать для воссоздания в памяти знаменательных мировых событий, о которых знал из прошлой жизни. Для использования их в будущем. Естественно в меркантильных целях. А как иначе? Служить государству, в любой его форме, я больше не желал, как и всякому другому хозяину. Целью была свобода с независимостью, при достойной материальной базе. Все почти по Марксу. Или Томмазо Кампанелле. С его «Городом солнца».

Память у меня осталась профессиональной, с учетом прошлого рода занятий.

И даже улучшилась, принимая во внимание омоложения организма.

С помощью внутренних составляющих воссоздалось практически все необходимое. С датами, местами и содержанием. Все это я привычно систематизировал и упрятал в глубины мозга. До поры до времени.

Между тем, спустя несколько месяцев, новая жизнь нанесла будущему «человеку Мира»* первый удар на любовном фронте. Девочка Таня мне коварно изменила. Хотя до этого наши чувства росли и ширились. Мы часто играли вместе, ковыляли по комнате взявшись за руки и шепча друг другу нежные слова типа «цаца» и другие, не поддававшиеся расшифровке.

В группе был мальчик, которого изредка навещала бабушка, приносившая для внука гостинцы: шоколадные конфеты, пирожные и даже фрукты

После одного такого посещения, возвращенный со свидания воспитательницей Женя, так звали мальчика, державший в руках мандаринку, подошел к нам с Таней (мы изучали устройство куклы). Затем, улыбаясь во весь беззубый рот, протянул оранжевое чудо моей пассии*.

Та широко раскрыла глаза, издав крик восторга, осторожно приняла, и ответно улыбнулась.

Мне это не понравилось, я пнул соперника ногой, тот заплакал и упал, а Таня, подойдя ко мне вплотную, раздельно сказала « ти кака».

С этого момента она стала отдавать предпочтение Жене, у которого регулярно появлялись сладости и фрукты. Так я впервые в новом качестве, познал женское коварство.


Глава 4. Как Лазарь стал Никитой


Шел год тысяча девятьсот шестьдесят первый. Лазарь Донской, то бишь я, учился в третьем классе школы-интерната для сирот №3 города Симферополя.

Давно почил в бозе отец всех советских детей товарищ Сталин, Страной правил Никита Сергеевич Хрущев.

Вершились очередные стройки коммунизма, везде, где можно, сеяли кукурузу, а я воплощал в жизнь очередную часть своего плана. Настойчиво и целеустремленно.

Получалось неплохо.

Воспитанник Донской был круглый отличник, лучший спортсмен младших классов и отличался примерным поведением.

Это, при наличии прошлого багажа знаний и навыков, было совсем не трудно и даже увлекательно. Но приходилось себя сдерживать. Я мог, естественно, больше, но делать этого пока не хотел. По известным причинам.

Однако ребят с высоким уровнем знаний, в интернате было достаточно. Советская школа, как известно, в то время была лучшей в мире. Не то, что потом, в новой России. При дегенератах Фурсенко с Ливановым*.

Нужно было проявить себя еще в чем-то, и я это реализовал. Записался в музыкальный кружок на курс баяна с гитарой и через пару месяцев их освоил. Вместе с нотной грамотой. Как когда-то, когда был Валеркой Ковалевым.

Тот неплохо лабал* на этих инструментах и даже орал песни в одном из ВИА* в Донбассе, пока не загребли на флот. Там стало не до музыки.

Спустя еще некоторое время я, в числе других дарований, выступил на концерте в честь очередной годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции, где мне поручили аккомпанировать на баяне исполняемую школьным хором «Песнь о Ленине».


День за днем бегут года -


Зори новых поколений.


Но никто и никогда,


Не забудет имя: Ленин!


пуча глаза и краснея щеками, с чувством выводили сироты.

Физрук, он же по совместительству дирижер, страстно взмахивал палочкой, а я, изо всей силы растягивая меха, уверенно брал нужные аккорды.

В первом ряду, среди приглашенных, рядом с заведующим сидел высокий чин из облоно*, и нам было предписано произвести на него впечатление. В противном случае хор мог быть лишен сладкого.


…Ленин всегда живой,


Ленин всегда с тобой,


В горе, в надежде и радости.


Ленин в твоей весне,


В каждом счастливом дне,


Ленин в тебе и во мне!


выдал последний куплет хор (в зале возникла тишина), потом чин стал хлопать, и он разразился бурными аплодисментами

– Есть сладкое! – расплылись в улыбках исполнители, а заведующий, расслабившись, промокнул бритую голову платком и украдкой взглянул на начальство. Оно было довольно.

Затем воодушевленный хор спел еще несколько патриотических песен; старшеклассник и местный поэт Жора Буев, завывая, прочел стих о советском паспорте, настала очередь танцевальной группы.

Поскольку жили мы в Крыму, где базировался Черноморский флот, как и следовало ожидать, она сплясала матросское «Яблочко». Я же, пыхтя, вновь растягивал меха и довольно удачно.

Когда мероприятие закончилось и всех отвели на праздничный обед с арбузами и виноградом, меня после него вызвали к заведующему.

В кабинете, кроме него, были гость из облоно и какая-то импозантная дама в строгом костюме с депутатским значком на пышном бюсте. Все чуть поддатые.

– Ты у нас в каком классе, мальчик? – томно вопросила сидевшая на диване дама, покачивая стройной ногой в остроносой туфле.

– В третьем – скользнул я по ней взглядом. – Потом перейду в четвертый

– И как тебе здесь живется? У Василия Кузьмича? – икнул начальник из облоно. Запахло коньяком (я помнил запах).

– Как у родного отца, – ответил Лазарь.. – Нас здесь хорошо кормят, учат и воспитывают. То была правда. Брехня, что в советских интернатах для сирот, дети жили в нищете. Я тому свидетель.

– Он у нас не только музыкант, но еще отличник и спортсмен, – довольный ответом прогудел заведующий. – Можно сказать, талант. В смысле, одаренный.

– Тогда давайте подумаем о его будущем, Юрий Генрихович, – обратилась депутатша к областному чиновнику. – Мы обязаны поддерживать таланты.

– Ну как отказать представителю народной власти? – масляно взглянул на нее тот. – У нас в интернате для одаренных детей как раз есть место. Считайте оно его. А вы – взглянул на Котова, – готовьте документы.

– Вот оно! – внутренне заликовал я. – Все по плану!

– А теперь иди, Лазарь, – благосклонно кивнул мне заведующий. – После тихого часа вас поедут в кино. На «Чапаева».

Выйдя из кабинета, я сделал в пустынном коридоре сальто-мортале*, а затем вприпрыжку побежал вперед. Жизнь казалась прекрасной и удивительной.

На заходе солнца, в летнем кинотеатре, мы смотрели кино, про легендарного героя Гражданской войны. Василий Иванович лихо вел бойцов в атаку, Анка расстреливала из пулемета «психов», ординарец Петька целовал ее в щечки. Поскольку секса в стране тогда еще не было.

Наступило очередное лето, воспитанник Донской перешел в четвертый класс, ожидая радостного известия.

Его не было.

А потом по интернату прошел слух, что в заведение для одаренных отправляют Сашку Петровского, того самого, к кому приходила бабушка. Он был троечник и лентяй, а кроме того, ругался матом.

– Как же так? – возмутился я и отправился к заведующему.

Тот все подтвердил, отворачивая глаза и барабаня по столу пальцами.

Как оказалось, бабушка Петровского в молодости была сподвижницей Коллонтай*, в связи с чем предпочтение было отдано ее внуку.

Это была первая несправедливость в этой жизни, что меня здорово обидело.

Внутренние составляющие тоже расстроились и стали давать советы.

– Рви отсюда за бугор, – рекомендовала чекистская. – Я расскажу, как все сделать без шума и пыли.

– Не вздумай. Лучше напиши явку с повинной, тебе поверят, – возражала прокурорская.

– Не сепетись, – советовали шахтерская с морской. – Учись. А то опять загремишь в забой или на подводную лодку. Тебе что? Больше всех надо?

Я внял гласу пролетариата.

И чтобы загасить обиду, а заодно отвлечься от дурных мыслей, вплотную занялся физическим трудом. Который, как известно, помогает. В то время за «Железным занавесом» (так именовали нашу страну заокеанские друзья), во всех школах культивировалось трудовое воспитание. По уже упомянутому мной, Макаренко.

Там имелись учебные мастерские и даже подсобные хозяйства, где детей, обучали трудовым навыкам. В постсоветской России сие похерили. С подачи демократов с либералами. Мол, нарушение прав ребенка.

Поскольку подсобного хозяйства в нашем интернате не имелось, я стал трудиться после уроков дополнительно в столярной и слесарной мастерских. Сбивая табуретки, а также вытачивая болты напильником.

А затем в жизни Донского свершился поворот. Меня усыновили.

Такое в нашем заведении случалось. И сироты завидовали счастливчикам.

В тот майский день, орудуя в поте лица киянкой*, я вершил очередную табуретку, и меня вызвали к заведующему. Заставив умыться и облачиться в выходной костюм: солдатского образца шерстяную гимнастерку с блестящими пуговицами, затянутую кожаным поясом с бляхой, широкие штаны и тупоносые ботинки.

– С чего бы это? – размышлял я, цокая подковками по коридору.

В кабинете заведующего, который был явно не в себе, на диване сидел представительный, средних лет мужчина, в шляпе и с орденскими колодками (не иначе фронтовик), а рядом с ним молодая особа. В креп-жоржетовом платье с золотой брошью и редикюлем* крокодиловой кожи на коленях.

– На мое «здрасьте», пара величаво кивнула головой, а заведующий ткнул дрожащим пальцем в стоявший в центре стул, – присаживайся.

Я сел, ожидая, что будет дальше.

Пара молчала, оценивающе рассматривая меня, словно амебу* под микроскопом. В кабинете возникла пауза.

– Послушай, Лазарь, – откашлялся в кулак заведующий. – Как ты отнесешься к тому, чтобы стать сыном этих уважаемых людей (подобострастно взглянул на пару).

«Нафиг мне это надо» подумал я, но вслух сказал, – не знаю и пожал плечами. Сработала чекистская привычка.

– А ты знай, мальчик, – начальственно прогудел мужик в шляпе. – Мы бы могли стать тебе достойными родителями.

– Соглашайся, малыш, – поддержала его жена. – Вилен Петрович слов на ветер не бросает. А я буду тебе мамой (повлажнела глазами).

– Вилен Петрович крупный партийный руководитель, – присоединился к ним Котов. – И это для тебя честь. Вырастишь настоящим коммунистом.

– Не знаю, – снова сказал я, начав болтать ногами. А потом шмыгнул носом. – Подумать надо.

– Вот-вот, – с облегчением сказал заведующий. – Иди, Лазарь, думай. Можно? – покосился на гостей. Те молча кивнули.

Спустя час, когда чета уехала, меня снова доставили на беседу к Котову.

Тот нервно расхаживал по кабинету.

– Садись, – указал мне на диван, после чего сообщил следующее:

Вилен Петрович Волобуев был вторым секретарем Крымского обкома партии, а его жена – Элеонора Павловна, директором сети ресторанов. Чета имела благоустроенную квартиру в Симферополе и охотничий домик близ Фороса*, а вот с детьми возникла незадача. Таковых в наличии не было.

– Перед тобой открываются такие возможности, пацан! – убеждал меня Котов, вздымая вверх руки. – Будешь кататься как сыр в масле! Получишь достойное образование!

– А почему у него такое непонятное имя? – спросил я в промежутке, когда заведующий, устав ораторствовать, стал пить воду из графина.

– Вилен, – это Владимир Ильич Ленин, дурак! Аббревиатура! И, брякнув графин на тумбочку, утер рукавом губы.

– Мне б такое предложили, на коленях пополз, – плюхнулся он за стол, уставившись на меня просящим взглядом.

– Соглашайся, Лазарь. Иначе меня за твой отказ турнут. Ты же так и останешься сиротой. Всеми позабыт, позаброшен.

– Хи-хи-хи, – сжал коленями руки я, вспомнив, что такое говорил Попандопуло из Одессы. В фильме «Свадьба в Малиновке».

– Ты чего? – округлил Котов глаза. – Издеваешься?

– Будь по вашему, Василий Кузьмич, – поднялся я с дивана. – Когда собираться?

– Ну вот, молодца! – вылезя из-за стола, по слоновьи протопал ко мне заведующий и пожал руку. – Я в тебе не сомневался.

Потом вернулся назад, снял с рычага трубку и завертел диск. В ней запищало, а потом щелкнуло

– Он согласен! – вытянулся во фрунт*. – Слушаюсь, товарищ секретарь! Будет исполнено!

И колесо завертелось.

На следующее утро, после завтрака, аккуратно подстриженный и в новой форме, я, вместе с Котовым на его стареньком «Москвиче-Олимпия», прибыл в отдел ЗАГСа* Центрального района Симферополя, где нас уже ждали.

Предупредительная, бальзаковского возраста дама (насколько я понял, начальница), провела нас в свой личный кабинет, уставленный букетами цветов и шампанским, где потрепав Лаврентия по подбородку «какой хороший мальчик!», пригласила присесть. Тут же оформив на усыновленного свидетельство о рождении

– Непорядок, – пробубнил во мне прокурор. – А где же все предшествующие этапы? Явное нарушение закона.

– Не зуди, – осадил его чекист. – Это тебе ни хухры-мухры. Сам секретарь обкома. Понимать надо!

– Вроде инкогнИто? – вопросил шахтер.

– Ну да, – хмыкнул моряк. – Типа подлодка в автономке.

После этого заведующая встала, торжественно сообщив, что я теперь Никита Виленович Волобуев, вслед за чем вручила Котову зеленую, с гербом книжицу.

Засим мы чинно распрощались (начальница пожала мне руку) и вместе с Котовым вышли наружу. В яркое солнце, чириканье воробьев и запах цветущих глициний на бульваре.

– Хочешь мороженое? – спросил заведующий, кивнув на девушку в белом фартучке, у голубой тележки под тентом.

– Ага, – сказал я, облизнувшись. В интернате нас мороженым не баловали.

Мы подошли, Котов купил мне эскимо за двадцать две копейки, после чего мы уселись рядом на скамье под ливанским кедром.

Я лизал забытую сладость, облитую шоколадом, а заведующий извлек из кармана пачку «Дюбека», продул папиросу и закурил.

– Ну как тебе новые имя и фамилия? – выдул вверх струйку дыма.

– Имя вполне, – отогнал я налетевшую осу. – Как у Хрущева. И Виленович ничего, в смысле Ленин. А вот фамилия, я бы сказал, не того. Как в анекдоте.

– В каком еще таком анекдоте?

– Хотите расскажу?

– Валяй, – поддернув широкую штанину, забросил ногу на ногу Котов. – Я послушаю

– Значит так, – куснул я подтаявшее эскимо и шмыгнул носом.

– Приходит актёр в провинциальный театр устраиваться на работу. А там ему полный отлуп: мест нет, хороших ролей нет, свободен!

– Да мне хоть бабу Ягу,– говорит. Я на все согласен

Отвечают, – ничего нет. Ну, разве роль оруженосца Волобуева… но так это полный бред. Вы же сами понимаете. Такое никто не сыграет.

– А что за роль? – интересуется актер. – Я самого Ленина играл вообще-то, в Урюпинске.

Ему: – да бросьте! Заслуженные пробовались, не потянули… или Вы не слыхали про Волобуева?

– Не, – отвечает, – не слыхал. Поясните.

– Ему поясняют, что роль это эпизодическая. В финальной сцене нужно выйти на сцену, протянуть главному герою меч и сказать: "Волобуев! Вот Ваш меч! ". Но над ролью довлеет тяжкое проклятие.

Впервые в нашем театре Волобуева ставили в 1896 – м году в бытность посещения августейшими особами. Подлец – гимназист, которому доверили вынести меч, то ли из шалости, то ли случайно, возопил: "Волохуев! Вот ваш меч!!" Ну, случился большой скандал. Режиссера в Сибирь сослали, труппу разогнали, гимназиста выпороли.

Другой раз, уже при Советской власти, пьесу эту вновь ставили. Актёр, игравший оруженосца, очень волновался, и конечно, тоже брякнул: "Волохуев!"

– Кхы-кхы-кхы! – подавился дымом Котов. – Волохуев! Ну, бля, умора!

– Ага, так и брякнул,– доев мороженое, сказал я, утирая липкие пальцы о штаны. После чего продолжил.

– Ну, этому актеру и говорят, – режиссера расстреляли, труппу в лагеря. И при Сталине ещё ставили, тоже ничего хорошего не вышло. Сейчас вот молодой главреж пришёл, хочет ставить. Его отговаривают все, и за роль оруженосца никто не берется.

– Я согласен,– настаивает актер, и его оформляют на роль. Ведь самого Ильича играл, не шутка…

– А можно мне еще мороженое? – хитро покосился я на Котова, слушавшего открывши рот, к нижней губе которого приклеилась погасшая папироса.

– Конечно, – выплюнул он окурок. – Здорово излагаешь. И тут же выполнил мою просьбу.

– Ну, так вот, – стал сдирать я с батончика серебряную фольгу.

– Репетиции идут – все хорошо, прогоны – отлично. Город с трепетом ждёт премьеры. В ее день – аншлаг зал полон. Первый акт, второй – все как на иголках. Финальная сцена.

Выходит Оруженосец Волобуева с мечом. А публика – то местечковая, своя, все легенды знает. Короче, мертвая тишина.

Оруженосец собирается с мыслями… сам трепещет… и, отчетливо артикулируя, произносит «Волобуев!..

В зале пятиминутная овация! Зал встает!! На сцену летят цветы!!!

Актер пафосно наслаждается своим триумфом, воздев вверх руки и кланяясь. А потом расслабляется (овация стихает), подмигивает главному персонажу и к куполу взлетает «Волобуев! Вот ваш х..!!».

Заведующий, отвалившись на изгиб скамейки, начал оглушительно ржать, с асфальта вспорхнула стая голубей, а девушка у тележки закричала «мальчик прекрати выражаться!»

– Ну, ты даешь! – утер Котов выступившие на глазах слезы. – Откуда такой взял? Впервые слышу.

– Так у меня ж одаренность, – метнул я в урну палочку от честно заработанного эскимо, и мы опять засмеялись

– Забавный анекдот, надо будет рассказать на педсовете в районо*, – сказал заведующий, после чего взглянул на наручные часы и встал со скамейки. – Поехали.

По дороге я рассматривал красивый город в зелени и цветах, думая, что Котов в общем – то неплохой мужик, хотя и чиновник.

Не ворует, как многие такие же в будущей России, и по мере сил воспитывает новых ударников труда, свято веря в коммунистические идеи.

Потом были экзамены за истекший год, которые Волобуев успешно сдал, а спустя три дня пятикласснику выписали вещевой аттестат, и я собрал подаренный интернатом фибровый чемоданчик. Несколько пар хлопчатобумажных носков, новых маек с трусами, а также другую хурду*, полагающуюся сиротам, уходящим в большую жизнь пролетарского государства.

Когда простившись с педагогами, давшими выпускнику обязательное напутствие, я пожимал руки своим приятелям, к нам подошла Таня (она здорово похорошела) и отозвала меня в сторону

– Слушай, Никита, а давай снова дружить и переписываться, – хитро блестя глазами, сказала она, сунув мне в руку краснобокую мельбу*.

– А как же Сашка Петровский? – понюхал я душистое яблоко.

– Фи, – сморщила носик Таня, взмахнув пушистыми ресницами – У него только бабушка-революционерка. А у тебя такой папа!

– Вот она, настоящая дочь Евы, – подбросил я в руке библейский плод, совративший первого человека.