Крипплстроу рысцой приблизился к нему, откинул со лба клок волос, водворил его на место и произнес:
– Да, сударь?
Он работал у старика Дерримена, помогая в чем придется по саду и огороду, и так же, как его хозяин, не претендовал на мужественную внешность и привлекательность вследствие сильно искривленного позвоночника и необыкновенного устройства рта, который растягивался только в одну сторону, отчего улыбка получалась какой-то треугольной.
– Ну, Крипплстроу, как дела? – покровительственно спросил его Фестус.
– Помаленьку, сударь, не так чтоб очень плохо. А как вы поживаете?
– Отлично. Давай-ка почисть мне сапоги: видишь, это военные сапоги, – я поставлю ногу на скамейку. Этот свиной хлев моего дядюшки не место для порядочного солдата.
– Хорошо, сударь, мистер Дерримен, я почищу. Да, конечно, это не место, сударь.
– Какая скотина пала в этом году у моего дядюшки, Крипплстроу?
– Сейчас скажу, сударь. Помнится, мы потеряли трех цыплят, одного голубя и одного недельного молочного поросеночка, а всего она их принесла десять штук. А больше я что-то ничего не припомню, сударь.
– Да, огромный падеж скота, ничего не скажешь! Вот старый мошенник!
– Нет, не очень много скота, сударь. Старый… как вы изволили сказать, сударь?
– Так, ничего. Он там сейчас. – Фестус мотнул головой в сторону дома. – Вонючий скряга.
– Хи-хи! Ай-ай-ай, мистер Дерримен! – сказал Крипплстроу, с восторженным осуждением покачивая головой. – Образованные господа не должны говорить такое. А вы еще и офицер к тому же, мистер Дерримен! Вы там у себя в коннице не должны забывать, что в ваших жилах течет кровь прославленных предков и вам не след дурно отзываться о них.
– Он скупая скотина.
– Верно, сударь: признаться, он малость скуповат. Это уж так повелось – многие старые, почтенные господа скуповаты. Ну, Бог даст, он не забудет вас в своем завещании, сударь.
– Надеюсь, не забудет. А что, здешний народ говорит что-нибудь обо мне? – спросил молодой человек, в то время как Крипплстроу продолжал возиться с его сапогами.
– Да, сударь, случается, что и говорят иной раз. Говорят, что наша добрая матушка-землица вырастила хороший кусок мяса и костей для нашей территориальной конницы… словом, все сходятся на том, что вы очень красивый малый, сударь. Хотелось бы мне так же мало бояться французов, как вы. Я ведь состою в местном ополчении, мистер Дерримен, и, поверите ли, каждую ночь вижу во сне, что защищаю родину от неприятеля, и этот сон совсем не доставляет мне удовольствия.
– А ты смотри на это веселее, как я, тогда мало-помалу привыкнешь и совсем перестанешь думать. Красивый мужчина – это еще не все, понимаешь ли. Да-да. В армии найдется кое-кто не хуже меня, а может, и лучше.
– И потом, еще говорят, что вы сумеете умереть как настоящий мужчина, когда падете на поле брани этим летом.
– Когда паду на поле брани?
– Ну да, да, так точно, сударь. Ох и горемычная ж судьбина! Ежечасно буду я молиться за упокой вашей души, когда вы будете гнить в своей солдатской могиле!
– Постой, – сказал наш воин, проявляя некоторое беспокойство. – Почему это они решили, что я должен погибнуть?
– Ну как же, сударь: по всему видно, что конница будет пущена вперед.
– Вперед? Вот и дядюшка говорил то же самое!
– Ну да, по всему видно, что так. И, уж конечно, ее скосят под корень, как былинку. И вас, бедняжку, такого молодого, такого храброго, заодно с остальными!
– Послушай, Крипплстроу, это же просто дурацкая болтовня. Как может конница быть пущена вперед? Да никто не будет пущен вперед. Какое нам, коннице, дело до высадки Бонапарта? Мы будем находиться в каком-нибудь безопасном месте, охраняя ценности и драгоценности. Ну, послушай, Крипплстроу, видишь ты хоть какой-нибудь резон в том, чтобы пускать конницу вперед? Ты думаешь, они и в самом деле могут это сделать?
– Да, сударь, боюсь, что могут, – сказал жизнерадостный Крипплстроу. – И я знаю, что такой храбрый воин, как вы, будет только рад случаю показать себя. Это же такое почетное дело – смерть в ореоле славы! Я, по чести, желаю вам этого от всей души, да и всем так говорю… Правду сказать, я даже молюсь об этом по ночам.
– О! Черт бы тебя побрал! Никто тебя об этом не просит.
– Нет, сударь, никто, я сам.
– Конечно, мой меч выполнит свой воинский долг. Но хватит болтать! Убирайся отсюда.
Угрюмо насупившись, Фестус возвратился в комнату дядюшки и увидел, что Энн собирается уходить. Он хотел было тотчас же отправиться вместе с ней, но она уклонилась от его предложения, и он подошел к окну и, барабаня пальцами по ставне, наблюдал, как она пересекает двор.
– А, ты еще не ушел, племянник? – спросил старик фермер, с опаской косясь на Фестуса одним глазом. – Ты видишь, в каком я плачевном положении. И хоть бы чуть полегчало. Потому и не могу я принять тебя так, как бы мне хотелось.
– Не можете, дядюшка, не можете. Но я не нахожу, чтобы вам было хуже, нет, будь я проклят! Вам еще не раз представится случай оказать мне хороший прием, когда вы поправитесь. А если вам кажется, что вы начали сдавать, почему бы не развеяться, не пожить где-нибудь в другом месте? Здесь у вас такая сырая, мрачная дыра.
– Верно, Фестус. Я и сам подумываю о том, чтобы перебраться в другое место.
– Вот как! И куда же? – с любопытством спросил удивленный Фестус.
– В мансарду, что в северной части дома. Там, правда, нет камина, да на что он такому горемыке, как я.
– Недалеко же вы собрались.
– Недалеко. Так ведь у меня нет ни единой родной души на десять миль в округе, а ты сам знаешь, что я не могу позволить себе арендовать помещение, за которое придется платить.
– Знаю, знаю, дядюшка Бенджи! Ладно, не расстраивайтесь. Как только эта суматоха с Бонапартишкой уляжется, я вернусь и позабочусь о вас. Но когда родина призывает к оружию, надобно повиноваться, если ты настоящий мужчина.
– Какой высокий боевой дух! – восхищенно заметил дядюшка Бенджи, придавая соответственное выражение своему лицу. – Я вот никогда этим не отличался. И откуда только это у тебя, мальчик?
– С материнской стороны, должно быть.
– Верно, так. Ну, береги себя, племянник, – сказал старик фермер, внушительно грозя пальцем. – Береги себя! В наше воинственное время твой боевой пыл может увлечь тебя прямо противнику в пасть, а ведь ты последний в нашем роду. Помни об этом и не позволяй своей отваге завлечь тебя слишком далеко.
– Не тревожьтесь, дядюшка, я буду держать себя в руках, – самодовольно заявил Фестус, раззадоренный против воли словами старика. – Разумеется, я буду бороться с собой сколько смогу, но рано или поздно натура должна взять верх. Ну, я пошел. – И, мурлыча себе под нос «Лагерь “Брайтон”», пообещав в самом непродолжительном времени наведаться снова, Фестус удалился, исполненный уверенности в себе, и чем дальше его уносили ноги, тем больше оживлялся старик дядюшка.
Когда же массивная фигура молодого кавалериста скрылась за дверью прихожей, дядюшка Бенджи проявил живость, противоестественную в человеке, столь обремененном недугами: стремительно вскочив с кресла без помощи палки, несколько раз подряд широко и беззвучно разинул рот, словно умирающая от жажды лягушка, – обычный для него способ дать выход своему веселью. Затем, словно шустрая старая белка, взбежал вверх по лестнице на чердак и припал к слуховому окну, из которого открывался вид на равнину за оградой фермы и тропинку, ведущую к деревне.
– Так-так! – воскликнул старик, подавляя визгливый смешок и приплясывая на месте. – Он побежал за ней. Она его зацепила!
На тропинке действительно появилась Энн Гарленд, а позади на некотором расстоянии размашисто шагал, спеша догнать ее, Фестус. Заметив его приближение, Энн пошла быстрее, но и Фестус прибавил шагу и догнал ее. По-видимому, он окликнул ее, потому что она обернулась, и он, поравнявшись с ней, зашагал бок о бок, после чего оба скрылись с глаз. Старик фермер еще с минуту производил какие-то телодвижения, словно на радостях водил по воображаемой скрипке смычком, а затем, внезапно посерьезнев, снова спустился вниз.
Глава 7
О чем они говорили, когда шли полем
– Вы часто ходите этой дорогой? – спросил Фестус, лишь только поравнялся с Энн.
– Я прихожу за газетой или когда еще что-нибудь понадобится, – ответила Энн в растерянности, стараясь угадать, случайно или намеренно он здесь появился.
