Ошибка разбойника
– Добрый вечер, сеньор, – голос оказался мелодичным. – Простите, я не припомню наше знакомство, наверное, я была слишком мала, когда вы представились моему отцу.
«Чёрт, сразу намекнула, что я её вдвое старше, – с досадой подумал кабальеро и тотчас сообразил: – Не бедная ли дворяночка? Как я сразу не догадался – с такой-то осанкой!». Bслух он произнёс:
– Добрый вечер… Сеньорита? – Про себя: «Если я ошибся, и она всего лишь простолюдинка, то очень скоро поплатится за свою дерзость». Затем, отметив, что обращение «сеньорита» девушка приняла как должное, продолжал: – Я приехал повидать сеньора Алонсо Рамиреса, местного идальго и лейтенанта в отставке.
– Это мой отец, кабальеро, – девушка улыбнулась сдержанно, не забыв, как откровенно её разглядывал проезжий сеньор. – Наш дом здесь же, на площади. Если угодно – идите за мной, мне как раз пора.
Вернувшись ненадолго к колодцу и забрав небольшой кувшин, красавица попрощалась с подругами и, не оглядываясь на сеньора, спокойно пошла к воротам ближайшего дома. Молоденькая дворянка чуть покачивала бёдрами, но не нарочито, на восточный манер, а ровно на грани привлекательности, не теряющей благопристойность.
Дон Стефано залюбовался её походкой и безупречной осанкой, изяществом фигуры… Дочь идальго при ближайшем рассмотрении оказалась ещё более юной, чем он подумал вначале – от силы семнадцать.
У ворот сеньорита обернулась и столь же учтиво произнесла:
– Я передам отцу, что его хочет видеть…
– Дон Стефано Аседо дель Соль.
Кивнув, девушка проскользнула во двор, а кабальеро стал размышлять, как вести себя с ней. Похищение виделось ему невозможным даже не потому, что отец девушки поднимет шум, но из-за убеждений дона Стефано. Различие между благородным сословием и простолюдинами было для него важно настолько, что даже рискнув на пиратский захват эспанского судна (очень уж большой ожидалась добыча) и, к досаде своей, обнаружив в каюте молодую дворянку, жену капитана, дон Стефано убил её, не позволив бесчестить. Kоманде он отдал двух служанок, с которыми матросы всласть позабавились, прежде чем бросить их за борт. Другое дело, если удастся склонить девицу к побегу, соблазнив её посулами и подарками. Красота сеньориты разожгла сладострастие кабальеро, и он не собирался отказывать себе в удовольствии.
Долго тешить себя планами обзавестись свеженькой любовницей ему не удалось. Старый слуга открыл калитку, и навстречу гостю вышел крепкий седобородый мужчина лет около пятидесяти. Хотя руки его явно знали крестьянский труд, он сохранил военную выправку.
– Добрый вечер, кабальеро. В Хетафе рады гостям, жаль, они последнее время нечасты в наших краях. Алонсо Рамирес, к вашим услугам. Прошу, проходите.
Войдя в дом вслед за хозяином, дон Стефано отметил опрятность двора, сада и комнаты. Девушка была уже внутри, сидела с шитьём у окна, но встала навстречу гостю, когда отец представил её:
– Моя дочь Инес.
Кабальеро поклонился очень учтиво, втайне сожалея о том, что принял дочь дворянина за крестьянку и выдал отнюдь не почтительный к ней интерес. По приглашению пожилого хозяина гость сел за стол спиной к девушке, вернувшейся к своему шитью. Старуха-служанка принесла вино, воду и простые закуски: несколько ломтей солонины, зелень и хлеб.
Пока кабальеро размышлял, как лучше приступить к интересующему его делу, хозяин заговорил первым:
– Вы, должно быть, сын дона Алехандро Аседо дель Соль?
– Да. Вы были знакомы?
– Около месяца. Ваш отец незадолго до окончания войны с франками добился перевода в полк дона Эстебана де Суэда, где имел честь служить я, а вскоре после взятия мятежной Лурсии и заключения мира он вышел в отставку.
Сеньоры Сегильи, служившие в армии в одно время, высоко ценили свой статус и связи. В прежние годы они нередко устраивали встречи, на которых держались на равных, невзирая на чины, происхождение и богатство. Однако последняя война закончилась без малого двадцать лет назад, поэтому сыновья офицеров всё чаще выбирали службу в суде или управлении города. Многие молодые дворяне и вовсе предпочитали жить в своё удовольствие на родительское наследство, обходясь без почёта и влияния, которые могла бы принести им должность. С годами богатство и знатность вновь становились важнее заслуг.
Дон Стефано наносил визиты сослуживцам покойного отца, но они проходили формально. Кабальеро не слышал долгих рассказов, теплоты, ярких воспоминаний… С другой стороны, и сам дон Алехандро не любил вспоминать военную службу, на которой получил чин капитана, но не снискал высоких наград.
Из вежливости кабальеро сделал паузу, ожидая обыкновенных любезностей, но отставной лейтенант удивил его.
– Я знаю, ваш отец давно умер. Жаль, мы ни разу не виделись после войны. Он был очень умным и проницательным человеком. Мы на прощание по душам с ним поговорили, не скажу, чтобы дружески, больше того, – идальго слегка усмехнулся, – мы повздорили, но всё-таки пожелали друг другу удачи. Уверен, дон Алехандро сделал это так же искренне, как и я…
От неожиданности дон Стефано замер, и, затаив дыхание, слушал рассказ, взглядом впившись в лицо хозяина. Отец был единственным человеком, которого кабальеро любил.
Заметив сыновье волнение гостя, идальго улыбнулся ему очень тепло:
– Вы с ним похожи, но, наверное, немало взяли и от матери.
Взгляд отставного лейтенанта скользнул по высокой и сильной фигуре дона Стефано. Его отца пожилой офицер помнил таким же высоким, широким в плечах, но уже расплывающимся и надломленным. Злоязычный, жаждущий наград и бывший по большей части в дурном расположении духа, дон Алехандро не пользовался большой популярностью среди офицеров. Его супруга не считала нужным сопровождать мужа и редко бывала в компании полковых дам. Сын унаследовал телесную мощь, черты лица, но выглядел подтянутым, собранным и – вдруг подумал идальго – хищным. Судя по походке, служил во флоте, но скорее был капером, раз не представился военным званием. В голове промелькнули воспоминания военных лет…
Мира с франками ожидали в ближайшее время. Их король отступился от города Лурсии, захваченной его сторонниками из мятежных эспанцев. Зная, что за измену ждёт жестокое наказание, бунтовщики защищались отчаянно, подставив под удар горожан, далеко не все из которых стремились стать подданными франкского короля. По обычаям войны и приказу командования, город был отдан на разграбление, но полковник дон Эстебан де Суэда, возглавлявший успешный штурм, категорически запретил насилие над безоружными обывателями.
Схваченные изменники были повешены, городская казна и имущество зачинщиков бунта конфискованы, а назначенные репарации собраны в том же порядке, что обычный налог. Сумма, полученная королевской казной, возможно, оказалась больше, чем вышла бы при грабежах, но командующий армией, герцог Альда, настаивавший на суровом наказании города, был в ярости. Ни один из офицеров полка дона Эстебана не был награждён ни повышением, ни деньгами, и те из них, кто рассчитывал поправить свои дела, открыто высказывали недовольство.
Вечером после известия об отказе награждать офицеров лейтенант Рамирес, возвращаясь с дежурства в дом, где квартировал, застал капитана Аседо дель Соль за бутылкой вина. Глаза дона Алехандро были уже мутными, и он угрюмо сказал:
– А, лейтенант! Вы восхищались великодушием нашего полковника. Что теперь скажете?
– То же самое, – твёрдо ответил лейтенант. – Эспанский город остался не разграблен эспанскими же солдатами – это достаточная награда.
– Да, конечно… Полковник благороден и безупречен! Подтвердил репутацию своего рода и, когда унаследует замок и титул, вернётся домой грудь колесом. Для лурсийцев он герой и спаситель, прошу заметить – он, а не мы с вами.
– Зачем вы принижаете…
– Я принижаю? В чём я не прав? Дон Эстебан – наследник богатой и знатной семьи, барон де Суэда – и титул, и должность, ему легко быть великодушным. Но вы, лейтенант! Вы можете позволить себе больше думать о лурсийской черни, чем о благополучии своей прекрасной жены?
Лейтенант, теряя терпение, хотел уйти, но дон Алехандро встал, распрямил спину, правда, ему пришлось сразу опереться кулаками на стол, и насмешливо продолжал:
– Вы, почти голодранец, посмели жениться на красивейшей девушке с пустячным приданым, и на что при вашей благородной бедности будет потрачена её красота?
В душе Алонсо Рамиреса вспыхнул гнев, но он ещё был способен сдержаться и холодно произнёс:
– На что вы намекаете?
– Только на то, что происходит со всеми красивыми женщинами, с бедными – в первую очередь, – с мерзкой улыбочкой, с какой говорят о доступных особах, пояснил дон Алехандро.
Потеряв голову, лейтенант ударил кулаком в ухмыляющееся лицо человека, посмевшего задеть честь его Тереситы. Наверное, из-за своей мощи капитан, хотя был изрядно пьян, смог устоять на ногах. Угрюмо глядя на оскорбителя, насмешник сумел взять себя в руки и продолжить:
– Годы забирают красоту даже лучших из женщин, бедность – первая им помощница. А вы, лейтенант, что подумали?
Поняв, что выставил себя полным болваном, лейтенант ответил ровным голосом:
– Дон Алехандро, прошу меня извинить, и я готов дать удовлетворение, когда вам будет угодно.
– Поединки запрещены, да и… – глаза капитана, ненадолго вспыхнувшие, вновь помутнели, он хотел махнуть рукой, но в последний момент передумал и нанёс ответный удар. Кулак у него был тяжёлый, но, видимо, сеньор дель Соль не хотел всерьёз повредить человеку, над которым посмеялся и при этом сделал его виноватым. – Будем считать, что мы поквитались.
– Вам лучше отправиться спать, капитан.
– Учите меня ещё! – дон Алехандро возвысил голос, но потом тяжело сел на свой стул. – Я скоро выйду в отставку… На военной службе ловить больше нечего.
– Удачи вам, капитан!
– И вам, лейтенант, и вашей достойной супруге. С вашим упрямством вам только на удачу и можно рассчитывать.
Воспоминаний как вспыхнули, так и растворились. Пожилой идальго зажёг свечу и предложил гостю:
– Не хотите ли выпить на ночь травяной отвар? У нас в Хетафе есть такая привычка для лучшего сна. Хотя если рано встаёшь, то и без отвара спишь, как убитый. Но, может быть, ночевать в таверне будет не так удобно, как вы привыкли.
– Охотно.
На сей раз угощение – сваренные в мёде сливы – поставила на стол дочь хозяина, она же разлила по кружкам отвар и села с мужчинами. Держалась Инес приветливо, но без кокетства, а дон Стефано всё ещё переживал услышанные впервые за много лет тёплые слова об отце, сказанные без напускной любезности искренним и порядочным человеком.
Почувствовав, что гость будет рад услышать больше воспоминаний, пожилой идальго поведал некоторые детали давнишней ссоры:
– Мы с доном Алехандро завели старый спор о том, стоит ли жестоко наказывать жителей взбунтовавшегося города, или следует проявить милосердие. Не мы его начали, не нам его было и завершать – решает всё равно командир. Но мы, представьте себе, доспорились до пары кулачных ударов.
– Вы подрались с моим отцом? – чуть не заикаясь, спросил дон Стефано.
Подобные разговоры были мало того, что непривычны – немыслимы! Но идальго говорил с дружелюбной улыбкой, нимало не заботясь о дворянских условностях.
– Причём не на шпагах! – отставной офицер засмеялся. – Успели позлиться, наговорить лишнего, а я попался на его колкость. Дон Алехандро, светлая ему память, ловко поймал меня на слове, и мне пришлось извиниться. Там мы остыли и… – идальго сделал небольшую паузу, вновь глядя в прошлое, – пожелали друг другу удачи.
Помолчав некоторое время, дон Стефано с чувством произнёс:
– Благодарю за рассказ, идальго.
– Я тоже благодарю вас за повод вспомнить прошлое. Стемнело уже, вам лучше идти устраиваться на ночлег.
Кабальеро спохватился, что не успел расспросить сеньора Рамиреса о налоговых льготах, но сейчас они мало его беспокоили. Впрочем, дело есть дело.
– Я, пожалуй, задержусь на денёк. Вы позволите навестить вас ещё и завтра?
– Вечером. С утра я в поле.
– Жаль, что дворянам приходится пахать землю, как…
– Греческим царям, которыми образованные сеньоры всегда восхищаются.
Дон Стефано опешил. Он, конечно, знал античную мифологию, но никогда не размышлял о низменных привычках древних героев. Не найдя что ответить, встал, собираясь откланяться.
Поднялись и хозяева. Идальго был на полголовы ниже дона Стефано, а сеньорита – среднего для женщины роста – рядом с внушительной фигурой кабальеро казалась миниатюрной. При прощании он подумал: «Трудно, конечно, решить, насколько семнадцатилетняя девушка похожа на пожилого отца, но лоб она наверняка унаследовала от него, и глядят оба одинаково спокойно и весело».
8. Праздные фантазии и размышления о делах
Рассказ об отце сильно сбил кабальеро с его обычно делового настроя и приглушил сладострастие, распалённое прекрасной Инес. Долго ворочаясь перед сном на жёсткой кровати в простой комнате убогой таверны, дон Стефано впервые за долгое время вспоминал покойных родителей. Между ними никогда не было ладу. Отец ворчал: «Твоя мать думает, что купила меня с потрохами». А мать зло бросала: «Твой никчёмный отец если не напился, то проигрался, чаще – и то, и другое». Надежды отца на военную карьеру не оправдались. Получив чин капитана – в большей степени благодаря своему происхождению и богатству родителей, чем заслугами, – дон Алехандро не смог подняться выше, а, промотавшись, решил поправить дела женитьбой на внучке купившего дворянство торговца, которая оказалась женщиной требовательной и сварливой. Оба разочаровались в своём браке. Сеньор дель Соль отдыхал от домашних неурядиц на попойках и за карточным столом, а супруга вечно его попрекала. Впрочем, сеньора, пока позволяло здоровье, твёрдой рукой управляла поместьем, иначе долги дона Алехандро могли довести до передачи родовых земель под опеку короны, что случалось редко и считалось позором. Возможно, у сослуживцев остались о покойном капитане не самые лестные воспоминания, поэтому его сыну почтенные офицеры почти ничего не рассказывали, ограничиваясь формальным: «Помню, служили в…»
Засыпая, дон Стефано заново переживал сегодняшний вечер, вспоминал благодушного идальго, которого жизнь вовсе не баловала, но который меньше всех на свете вызывал жалость, и его удивительно красивую дочь. На ум пришли рассказы об обычаях далёкой страны, где знатные и богатые мужчины поддерживают связи в кругу своего сословия, вступая в брак с девицами из равных по положению семей, но при этом вправе ради удовольствия брать второй женой не столь знатную девушку. Вторая супруга становится уважаемой дамой, её дети – младшими, но законными, а её родная семья считает для себя отнюдь не зазорным отдать дочь в младшие жёны человеку более высокого положения. Жаль, что в Эспании нет этой милой традиции. Тогда было бы не так скучно жениться на дочке коменданта, а получив Инес, кабальеро сохранил бы добрые отношения с её отцом, беседовать с которым оказалось куда интереснее, чем с доном Бернардо.
Воображение разыгралось. Дон Стефано, забрав юную сеньориту в свой замок, нанял бы ей учителя танцев и этикета, а близость отложил на несколько месяцев, когда отголоски детскости, чуть заметная угловатость движений исчезли бы окончательно. Девушка успела бы привыкнуть к жизни в богатом доме, перестала дичиться своего мужа – или правильнее сказать хозяина? – не суть важно.
Дальнейшие фантазии были уже непристойными для страны, где мужчинам полагается только одна жена. Перевернувшись на другой бок, кабальеро с сожалением усмирил воображение и, наконец, заснул.
***
Утром дон Стефано был полон сил. Простой деревенский завтрак оказался аппетитным и вкусным, лошади отдохнули. Кабальеро решил в сопровождении слуги объехать окрестности и наведаться в соседний городок – Тагону, расположенную в десяти милях и перехватившую выгодную торговлю у захиревшего Хетафе.
Широкая дорога вела вниз, немного в сторону от большого тракта. Хетафе расположено удачнее, но тагонцы не упустили случая воспользоваться бедой соседей. Чем ближе к Тагоне, тем меньше было заброшенных полей, а сам городок активно застраивался. В тагонской таверне не удивились знатному гостю, в отличие от Хетафе.
Дон Стефано перед поездкой поинтересовался, кто из его сегильских знакомых владеет землями недалеко от Хетафе, и, пережидая жару на террасе таверны, расспросил о них хозяина, а между делом, будто со скуки, когда и какие в Тагоне проходят ярмарки, сильно ли беспокоят продавцов и покупателей воры. Толстый харчевник охотно болтал:
– Грех жаловаться, сеньор! Как в Хетафе случилась беда, хлеб к нам везут, лён, шерсть, вот уж год как поблизости устроили большую прядильню для льна, наняли ткачих, а в этом году… – он со значением понизил голос, – в Тагону удалось сманить купцов, торгующих тяжеловозами. Эти хитрецы решили выгадать на пошлине за своих лошадок и покупателей известили. Так что ближайшая ярмарка будет на славу!
– Какой ещё лён? – гость удивился. – В Эспанию лён морем привозят, торговцы, конечно, добираются до Тагоны, но много ли?
– О, сеньор не знает ещё! В горах зима куда дольше, много воды, и можно выращивать лён! Два года назад учёный сеньор добился разрешения посадить лён на земле, принадлежащей короне. Он убедил господ при королевском дворе, что владеет секретом правильного выращивания лучших сортов, привёз аж из Индии семена, но ему нужно время для опытов и деньги для устройства участков специально под лён…
Тонкое льняное полотно ценилось в Эспании немногим ниже, чем шёлк, и, в отличие от шёлка, лён давал возможность производить ткани на любой кошелёк – от батиста до парусины. Использовались и семена, из которых выжимали масло, а жмых шёл на корм скоту.
Кабальеро так удивился, что стал расспрашивать без обиняков, а толстяк расхвастался, будто сам выращивал этот лён:
– …Казна щедро финансирует опыты, образцы выкупает втрое дороже, чем привозные ткани. Мы надеемся, что со временем наш учёный сеньор наладит дело по всей Эспании, все узнают про нашу Тагону!
– Можно ли купить какие-нибудь изделия? Лучше всего батистовые платки с вышивкой или кружевами в подарок благородным сеньорам.
– Конечно, ваша милость! – в стремлении услужить харчевник стал величать гостя особо почтительно, как забыли уже крупные города, но по старинке обращались в глубокой провинции. – У нас все наперебой покупают кто платки, кто полотно на рубашку и клянутся – нипочём не отличить от привозных! А платят дороже, чем за привозные, потому что это ведь наш собственный лён, тагонский, вот-вот разойдётся по всей Эспании и принесёт нам хороший доход, особенно если король поднимет пошлины на привозной!
– Нипочём не отличить… – задумчиво протянул кабальеро.
Дон Стефано сделал себе заметку хорошенько разузнать о поощряемых короной опытах по выращиванию в жаркой Эспании льна, перевёл разговор на тяжеловозов, которые, как он обронил словоохотливому хозяину, очень нужны поместью Соль.
Вскоре прибежал лавочник с несколькими платками отменного качества. Расхваливая свой товар, продавец рассказал и о тщательно охраняемых участках, где работает учёный сеньор, о мялках и прядильнях под его же началом, о том, в какой нынче моде местный лён и что богатые сеньоры, даже дворянки, наперебой похваляются готовностью и умением сшить мужу рубашку из настоящего тагонского льна.
Чем дольше кабальеро слушал о местных чудачествах, тем сильнее его разбирали сомнения во всей этой истории. Зато рос интерес к секретным участкам, куда дон Стефано решил наведаться, не позаботившись о позволении загадочного учёного.
В целом Тагона не разочаровала промышлявшего разбоем дворянина. Ярмарка ожидалась богатая, торговые сборы солидными, жители, к которым удача заглянула не так уж давно, беспечными. Возле ратуши, куда торговцы вносили пошлины, дремали только двое стражников.
Оставив слугу – одного из членов банды – разузнать детали внесения платы за торговые места и дорогу к загадочному опытному участку, дон Стефано добрался до Хетафе как раз к тому времени, когда крестьяне вернулись домой, но ещё не стемнело. Поужинав в таверне, кабальеро навестил уже знакомого ему идальго.
В этот вечер сеньор дель Соль оказался не единственным гостем. На террасе, где сеньор Paмирес велел поставить кувшин вина на небольшой стол, кабальеро приветствовали пожилой крестьянин и сухонький, седой, как одуванчик, священник. Свои гостьи были и у сеньориты – несколько девушек, устроившихся вместе с хозяйской дочерью за вышиванием. Для них тоже было приготовлено немудрёное угощение – блюдо с пирожками. Дона Стефано опять усадили таким образом, что представительницы прекрасного пола оказались за его спиной. Усмехнувшись про себя, кабальеро не возражал – у него было более важное дело, чем разглядывание деревенских девчонок, а пристальное внимание к Инес на глазах её отца гость счёл излишним. Куда больше высокородного дворянина покоробило, что придётся сидеть за столом с обычным крестьянином, которого идальго представил как старосту, но высокомерие пришлось держать при себе.
После приветствий дон Стефано не стал тянуть и заговорил о налогах. Не стал он и подступать к интересной для него теме обиняками, догадываясь – отставной лейтенант разглядит любые уловки, и незачем тратить на них время.
– Сеньор Рамирес, я, обосновывая сегильскому казначею справедливость снижения налога для моих крестьян в этом году, услышал от него о том, что после эпидемии оспы вы добились от короны неслыханных льгот, без которых землевладельцы Хетафе лишились бы своих участков, а то и домов. Очень надеюсь, что вы не держите в секрете, как это вам удалось.
– Повезло. Меня отговаривали, уверяя, что я лишь потрачу время и деньги на посыльного и пошлины, но я ухватился за призрачный шанс и был не меньше, чем вы сейчас, удивлён своей удаче, – идальго стал очень серьёзен, на лице его промелькнула усталость. – Я был почти в отчаянии, но… – он вновь улыбнулся, – получил нужный ответ.
– Неужели вы не обратились к какому-нибудь влиятельному лицу? – недоверчиво спросил дон Стефано.
– Не к кому. Мои знакомые по военной службе далеки от финансовых ведомств, да и с ними переписка сходит на нет.
– Я даже не слышал о подобной удаче! – в волнении воскликнул гость. – Без связей, протекции, просто в законном порядке подать прошение… Никто так не делает!
– Возможно, в этом и есть секрет моего успеха, – усмехнулся в бороду отставной лейтенант. – Когда прошений много, одни теряются, другие лежат годами… Со временем просители стали искать обходные пути, а прямой оказался свободен.
– Немыслимо… – выдохнул дон Стефано, начиная осознавать: именно из-за простоты увлекшей его загадки самые хитроумные проныры налогового ведомства Сегильи не сумели её раскусить. – Сеньор Рамирес, я в восхищении!
– Рад утолить ваше любопытство. Вы сегодня добрались до Тагоны?
– Да. Городок процветает.
– За счёт несчастий Хетафе, – в первый раз после приветствий заговорил старичок-священник. – Грех, конечно, завидовать, но и грех было для них так беззастенчиво пользоваться нашей бедой!
– Не они нам прислали оспу, отец Мартин, – возразил идальго. – И не они перегородили воду.
– Вы о чём, сеньор Рамирес? – насторожился тайный разбойник.
– О соседе, доне Хосе де Вега, – глаза пожилого дворянина потемнели, он посмотрел куда-то вдаль, потом резко очнулся и продолжал отрывистым голосом. – Перегородил речку под предлогом поставить мельницу, которую пятый год якобы строит, наши поля засыхают, а свои пастбища затопил.
– Вот как… Я уж подумал, не колдовство ли – несколько лет после оспы неурожаи.
– Жадность хуже колдовства. Он решил воспользоваться эпидемией и за бесценок скупить наши земли. Чтобы затруднить мне обращение в суд, арендовал ближайшие к своему поместью участки. Владельцы этих участков имеют первоочередное право подать иски за перекрытую воду. Кто не умер из них, те уехали, а раз участки сданы в аренду, хозяева иски не подают. Владельцам следующих по нашей реке участков иск подать почти невозможно!
Кабальеро с полуслова оценил комбинацию, затеянную ещё незнакомым ему доном Хосе. Очень, очень неглупо, тут есть над чем подумать, а пока стоит слушать хозяина, не перебивая.
– …Если бы не милость короля, дону Хосе бы всё удалось, – угрюмо закончил идальго и сразу, не позволяя гостю пустых любезностей и сочувствия, перевёл разговор на другое: – А что вы думаете о тагонском льне? – сеньор Рамирес составил мнение о своём госте как о человеке для дворянина на редкость деловом.
– Меня озадачивает сильная схожесть с привозными тканями. Чересчур сильная, если верить словам харчевника, у которого я купил образцы. Вот, посмотрите дамский платок…
Мельком глянув на дорогую вещицу, идальго усмехнулся:
– Я спрашивал дочь – она тоже бы не отличила. В Тагоне мода сейчас – даже дворянки что-то шьют для мужей, но те из них, кто побогаче, совсем этого не умеют. Я смеха ради на прошлой ярмарке кому-то сказал: «Ткань не отличить, и кто шил не отличить», а мне стали морочить голову – если уж взялись за рубашку настоящие благородные пальчики, то нельзя отдавать в руки простой швее. Что в Тагоне, что в нашем Хетафе все и всё друг о друге знают, но чудят иногда, как сущие дети. Инес рядом стояла, засмеялась, говорит – у неё настоящие благородные пальчики даже с иголкой. Мы скоро уехали домой и об этой ерунде думать забыли. Но вскоре явилась одна тагонская дама, затем другая – заказали моей дочери шить рубашки, а цена дворянского шитья втрое больше против обычного, как за тагонский лён. И, думаю, скоро сойдут на нет обе истории.