Однако, несмотря на все возражения и протесты, Николай II принял на себя Верховное командование. С этого времени, отмечал министр финансов П. Барк, в Совете министров «выяснилась глубокая отчужденность между его Величеством и министрами»[200 - Барк П. Л.…, т. 2, с. 83–84.]; «Совет министров, как объединенное правительство, перестал существовать, министры превратились в простых начальников своих ведомств… Понятно, что при таких условиях авторитет правительства не мог не пострадать»[201 - Барк П. Л.…, т. 2, с. 131.]. Отъезд Николая II в Ставку окончательно деморализовал министров. «Все в России делалось «по приказу его императорского величества», – указывал на причину этого явления В. Шульгин, – Это был электрический ток, приводящий в жизнь все провода. И именно этот ток обессиливался и замирал, уничтоженный безволием»[202 - Шульгин В. В…, с. 165–166.].
Фактическим представителем верховной власти в столице оказалась императрица Александра Федоровна: «тебе надо бы быть моими глазами и ушами там, в столице пока мне приходится сидеть здесь, – писал Николай II своей жене, – На твоей обязанности лежит поддерживать согласие и единение среди министров… наконец-то ты нашла себе подходящее дело! Теперь я, конечно, буду спокоен, и не буду мучиться, по крайней мере, о внутренних делах»[203 - Николай II – Александре Федоровне. 23 сентября 1916 г.// Переписка Николая II и Александры, с. 765. (Барк П. Л… т. 2, с. 249).]. О характере самой императрицы говорила ее реакция на ультиматум министров: «Я не терплю министров, которые пытаются отговорить его (Николая II) от исполнения своего долга. Положение требует твердости. Царь, к сожалению, слаб, но я сильна и буду такой и впредь»[204 - Цит. по: Бьюкенен Дж…, с. 168].
Со времени переезда Государя в Ставку, Александра Федоровна, по словам В. Брянского, «неофициально стала регентшей, и Министры были принуждены, – независимо от докладов в Ставке, ездить к ней с очередными докладами, а ее повеления сделались почти равнозначащими Царским распоряжениям. Все близко знавшие Государыню, как преданные ей, так и не любившие ее люди, единогласно утверждают, что она поражала всякого входившего с ней в общение, своим обширным, мужского склада, умом и разносторонними знаниями в делах Государственного управления…», однако при этом «Государыня была окружена весьма темными личностями, которые старались использовать ее власть для своих личных, в большинстве случаев низких, целей»[205 - Брянский В. В.…, с. 158; См. так же: Мосолов А. А.…, Гл. Мнимый великокняжеский заговор.].
Целый ряд высших лиц обращались к Николаю II с предостережением об опасности вмешательства Александры Федоровны в управление государством. «Так дальше управлять Россией немыслимо…, – писал императору, вл. кн. Николай Михайлович, – огради себя от постоянных, систематических вмешательств этих нашептываний через любимую супругу. Если бы тебе удалось устранить это постоянное вторгательство во все дела темных сил, сразу началось бы возрождение России и вернулось бы утраченное тобою доверие громадного большинства твоих подданных… Ты находишься накануне эры новых волнений, скажу больше новых покушений»[206 - Вл. кн. Николай Михайлович – Николаю II 1 ноября 1916 г. (Николай II и великие князья…, с. 145–147. (Барк П. Л.…, т.2, с. 262–263))].
С подобными предостережениями выступали нач. Генерального штаба Алексеев, ген. Гурко, протопресвитер Шавельский, Пуришкевич, Родзянко, вл. кн. Александр Михайловичи и сама вдовствующая императрица и многие другие, «но, – как отмечал ген. Деникин, – никакие представления не действовали»[207 - Деникин А. И.… т. 1, с. 38–39.].
«После отъезда царя в ставку столица со всею своею политическою жизнью очутилась в каком-то нелепом, как бы нелегальном положении. Решение государя сильно отозвалось на внутреннем управлении страною, – вспоминал начальник канцелярии Министерства императорского двора ген. А. Мосолов, – Не было настоящего кабинета, а был лишь Совет министров. Председатель его, престарелый Горемыкин, никак не мог достигнуть единомыслия со своими министрами, и результатом этого было полное отсутствие единства в управлении. Работа шла, но ею не руководили»[208 - Мосолов А. А.…, Гл. Мнимый великокняжеский заговор.].
«До тех пор пока Государь жил в Петербурге, он еще являлся тем фокусом, в котором государственная власть как-то централизовалась», – подтверждал плк. Р. Раупах, но когда он «уехал в Ставку…, тогда государственная власть распылилась и стала походить на сошедший с рельс, и нелепо метавшийся из стороны в сторону железнодорожный вагон»[209 - Раупах Р. Р.…, с. 164.].
Основную причину постоянного ухудшения положения в стране министр иностранных дел С. Сазонов, видел именно в наглядно обнажившемся кризисе власти: «Для всех очевидно, что причина всеобщего недовольства в стране кроется в том, что правительство висит в воздухе и никого не удовлетворяет»[210 - Заседание 11 Августа 1915 г. (Яхонтов А. Н.…, с. 64).]; «правительство не может висеть в безвоздушном пространстве и опираться на одну только полицию»[211 - Заседание 26 Августа 1915 г. (Яхонтов А. Н.…, с. 107).]. Ощущение кризиса власти в полной мере передавали секретные совещания Совета министров августа 1915 г.: снова «поговорили о тяжком положении правительства, о начале решительного штурма на власть, открыто проповедываемого печатью, о грядущих острых осложнениях и т. д., но, – записывал А. Яхонтов, – никаких мер не намечено. Опять охватывает чувство бессилия перед надвигающейся грозою»[212 - Заседание 18 Августа 1915 г. (Яхонтов А. Н.…, с. 77).].
Состояние страны наглядно передавал в своих докладах на Совете министров министр Внутренних дел Н. Щербатов. В августе 1915 г. он сообщал о беспорядках, которые «возникли в Иваново-Вознесенске, где пришлось стрелять, и момент был до крайности напряженный, так как не было уверенности в гарнизоне. Результат стрельбы–16 убитых и боле 30 раненых… Как Вы хотите, чтобы я боролся с растущим революционным движением, – восклицал министр, – когда мне отказывают в содействии войск, ссылаясь на их ненадежность и на неуверенность в возможности заставить стрелять в толпу. С одними городовыми не умиротворить всю Россию, особенно когда ряды полиции редеют не по дням, а по часам, и население ежедневно возбуждается думскими речами, газетным враньем, безостановочными поражениями на фронте и слухами о непорядках в тылу»[213 - Заседание 11 Августа 1915 г. (Яхонтов А. Н.…, с. 64).].
В сентябрьском сообщении Н. Щербатов подчеркивал, что «и губернатор, и градоначальник, и директор департамента полиции сходятся на оценке положения в Москве, как очень серьезного. Там все бурлит, волнуется, раздражено, настроено ярко антиправительственно, ждет спасения только в радикальных переменах. Собрался весь цвет оппозиционной интеллигенции и требует власти для доведения войны до победы. Рабочие и вообще все население охвачены каким-то безумием и представляют собою готовый горючий материал. Взрыв беспорядков возможен каждую минуту. Но у власти в Москве нет почти никаких сил… Как же быть?»[214 - Заседание 2 Сентября 1915 г. (Яхонтов А. Н.…, с. 133–134.]
Кризис власти привел к расколу правительства на две непримиримые противоборствующие группы: первую представлял министр внутренних дел А. Хвостов, по мнению которого: «Наиболее громко кричащие прикрываются красивым плащом патриотизма для достижения своих партийных стремлений… Призывы, исходящие от Гучкова, левых партий Государственной Думы, от коноваловского съезда и от руководимых участниками этого съезда общественных организаций, явно рассчитаны на государственный переворот. В условиях войны такой переворот неизбежно повлечет за собою полное расстройство государственного управления и гибель отечества»[215 - Заседание 21 Августа 1915 г. (Яхонтов А. Н.…, с. 96–97).].
Настроения второй группы отражал министр иностранных дел С. Сазонов, который в ответ заявлял: «Вы откровенно говорите, что не верите не только всему русскому обществу, но и волею Монарха призванной Государственной Думе. А Государственная Дума отвечает, что она со своей стороны не верит нам. Как в таких условиях может действовать государственный механизм. Такое положение невыносимо. Мы считаем, что выход из него в примирении, в создании такого кабинета, в котором не было бы лиц, заведомо не доверяющих законодательным учреждениям, и состав которого был бы способен бороться с пагубными для России течениями не только снизу, но и свыше»[216 - Заседание 21 Августа 1915 г. (Яхонтов А. Н.…, с. 97).].
Сазонов открыто призвал к сплочению с «наиболее деятельными нереволюционными силами страны»[217 - Заседание 26 Августа 1915 г. (Яхонтов А. Н.…, с. 107).]. «Сазонов больше всех кричит, волнует всех…, – сообщала в сентябре 1915 г. Николаю II Александра Федоровна, – он не ходит на заседание Совета министров – это ведь неслыханная вещь! Я это называю забастовкой министров»[218 - Николай II в секретной переписке, с. 212. (Мультатули П. В…)]. Сазонова поддерживал «фактический премьер»[219 - См. подробнее: комментарии С. В. Куликова (Покровский Н. Н.…, с. 320–321, 337).] А. Кривошеин, который заявлял официальному премьеру И. Горемыкину, что «…весь правительственный механизм в ваших руках (теперь) оппозиционен»[220 - Барк П. Л.…, т. 2, с. 82.].
«Кривошеин орудует всем и собирает такой кабинет министров, – сообщал Николаю II вл. кн. Андрей Владимирович, – который был бы послушным орудием у него в руках. Направление, взятое им, определяется народом как желание умалить власть государя»[221 - Цит. по: Кобылий В…, с. 143.]. Говоря о военном министре, В. Сухомлинов указывал: «А. Гучков и А. Поливанов работают дружно, признавая существующий строй и порядок не соответствующими требованиям времени…»[222 - Сухомлинов В. А.…, с. 343–344.].
Некоторые из современников и исследователей событий усмотрели в этом «бунте министров» страх «за провал заговора (в пользу вл. кн. Николая Николаевича), в котором… они играли видную роль»[223 - Русская Летопись, 1928. кн. 7.]. Подробное обоснование этой версии приводит П. Мультатули, который утверждает, что царем, «когда он принял верховное командование» в конце августа 1915 г. была предотвращена попытка «тихого» переворота. В пользу этой версии, по словам Мультатули, говорил и тот факт, что встав во главе армии, Николай II одновременно сменил и все командование Ставки во главе с Начальником штаба Верховного Главнокомандующего[224 - Мультатули П. В. Император Николай II во главе действующей армии и заговор генералов – СПб «САТИСЪ»., 2000 г.].
На наличие заговора связанного с Николаем Николаевичем косвенно указывало и возникновение в начале сентября 1915 г., сразу после снятия его с поста Верховного главнокомандующего, сверхзаконспирированного «Комитета народного спасения», организаторы которого приходили к выводу, что для победы на внутреннем фронте необходимо оставить всякую мысль о «блоках и объединениях с элементами зыбкими и сомнительными». Во главе Комитета встали будущие руководители Временного правительства: Г. Львов, А. Гучков и А. Керенский[225 - Яковлев Н. Н.…, с. 11–12.].
В тему очевидно был посвящен, как следует из его беседы с лидером кадетов, и английский посол: «монархическое правление является единственно возможным способом удержания этой огромной империи, – писал Бьюкенен, – Эта страна не готова для республиканской формы правления, и у меня есть большие сомнения, будет ли республика приемлема для большинства нации. Причина, по которой я в беседе с Милюковым выступил за сохранение за великим князем Николаем поста главнокомандующего, заключается в том, что если он добьется доверия к себе армии и сможет удержать ее в руках, то возникнет реальный шанс для великого князя стать, в конечном счете, императором»[226 - Buchanan G. My Mission to Russia and Other Diplomatic Memories, Boston, 1923, vol. II, p. 103 (Цит. по: Уткин А. И… с. 305)].
Однако, по мнению последнего дворцового коменданта В. Воейкова, разговоры об этом заговоре были только мифом: «Я вполне разделял мнение И. Горемыкина, считавшего, что агитация вокруг имени великого князя Николая Николаевича являлась для левых партий одним из средств дискредитирования государя… Его величество… считает нежелательным откладывать свое вступление в командование, с одной стороны, из-за неудачных действий и распоряжений великого князя на фронте, а с другой – из-за участившихся случаев его вмешательства в дела внутреннего управления»[227 - Воейков В. Н.…, с. 111.].
Свидетельства вмешательства Николая Николаевича в дела управления оставили многие близкие к императорским кругам современники событий[228 - Вл. кн. Николай Михайлович: «Относительно популярности Николаши» (Николая Николаевича) – это явление «меня тревожит, особенно при том возбужденном состоянии нашего общественного мнения, которое все яснее обрисовывается в провинции…» (Вл. кн. Николай Михайлович – Николаю II, 28.04.1916. (Воейков В. Н.…, с. 389, прил.)) А. Вырубова: «Государь рассказывал, что великий князь Николай Николаевич постоянно без ведома государя вызывал министров в Ставку, давая те или иные приказания, что создавало двоевластие в России» (Фрейлина Ее Величества. «Дневник «и воспоминания Анны Вырубовой. – М.: Советский писатель, 1991, с, 157).]. Но причина этого вмешательства, по мнению адм. А. Бубнова, крылась не в заговоре, а в слабости верховной власти: «когда стало очевидным, что верховное управление страной неспособно справиться со своей задачей и его деятельность может привести к поражению, великий князь… отказался от чрезмерной осторожности и начал выступать с решительными требованиями различных мероприятий…»[229 - Бубнов А. Д. В. Царской Ставке. – Нью-Йорк: Издательство имени Чехова, 1955. с. 12.].
Под давлением поражений 1915 г. и роста оппозиционных настроений в правительстве Николай II был вынужден пойти на уступки оппозиции, однако, как отмечал В. Брянский, эти «уступки были сделаны весьма неудачно. Во-первых, изменение состава Министерства не сделало деятельность Правительства более плодотворной и энергичной. Новые Министры яростно вмешались в придворные Интриги, но никаких новых способов к упорядочению внутренней жизни России и снабжения Армии не изобрели. Во-вторых, и сами новые Министры не соответствовали переживаемому времени…»[230 - Брянский В. В.…, с. 149.].
Тем временем, как вспоминал М. Родзянко, положение в стране все более ухудшалось: «спекуляция, взятки, бешеное обогащение ловких людей. Одновременно возрастала дороговизна в городах…, а на заводах, работавших на оборону, начались забастовки, сопровождавшиеся арестами рабочих…, аресты вызывали новые волнения»[231 - Родзянко М. В.…, с. 146.]. В начале декабря 1915 г. председатель земского союза кн. Львов указывал, что «настроения в Москве становятся совершенно революционными: самые благонамеренные люди говорят о развале власти…»[232 - Родзянко М. В.…, с. 147.].
В 19 декабря 1915 г. М. Родзянко предупреждал И. Горемыкина, что заводы работающие на оборону «должны при сложившихся условиях остановиться…, о надвигающемся голоде населения в Петрограде и Москве и возможных в связи с этим беспорядках…, отечество наше верными шагами идет к пропасти…, приближается роковая развязка войны, а в тылу нашей доблестной и многострадальной армии растет расстройство всех проявлений народной жизни и удовлетворения первейших потребностей страны. Бездеятельностью власти угнетается победный дух народа и вера его в свои силы. Мы члены Государственной Думы не можем, имея лишь совещательный голос, принять на себя ответственность за неизбежную катастрофу…»[233 - Родзянко М. В.…, с. 148, 269.].
Наиболее наглядным свидетельством все углубляющегося Кризиса власти стала непрекращающаяся смена членов правительства, – «министерская чехарда», – как назвал ее, выступая в Думе 12 февраля 1916 г., В. Пуришкевич: только за 1915–1916 гг. произошла смена 4-х премьер-министров; 6-ти министров внутренних дел; 4-х – военных, юстиции и земледелия; 3-х – иностранных дел и обер-прокуроров Синода[234 - Протокольные записи тайных заседаний Совета министров с 16 июля по 2 сентября 1915 г. // Архив русской революции. Т. 18, с. 59, 63, 74 (Чернов В… с. 65).]. За 1916 г., за исключением министра финансов (прошение об отставке которого не было удовлетворено), не было ни одного несмененного министра. Всего с июля 1914 по февраль 1917 г., т. е. за 31 месяц, министрами перебывали 39 человек[235 - О «министерской чехарде» см.: Куликов С. В. «Министерская чехарда» в России… С. 42–57; Он же. Камарилья и «министерская чехарда». (См. подробнее: С. В. Куликов комментарии к: Покровский Н. Н.…, с. 329.) См. так же: Флоринский М. Ф. Кризис государственного управления в России в годы Первой мировой войны. (Совет министров в 1914–1917 гг.). Л., 1988. С. 103–153.].
При этом, по мнению последнего министра иностранных дел империи Н. Покровского, состав правительства с каждой сменой министров лишь все более ухудшался и в результате «к осени 1916 года состав Совета министров оказался во много раз слабее, чем в начале этого года», «как бы нарочно никогда Россия не имела такого слабого и бездарного правительства, как именно во время войны»[236 - См. подронее: Покровский Н. Н.…, с. 166, 212.]. Одна из основных причин этого явления, по мнению начальника петроградского охранного отделения К. Глобачева, заключалась в том, что «вся забота, вся энергия каждого вновь назначенного министра казалось, сосредоточивались главным образом на укреплении и сохранении своего личного положения, что действительно составляло нелегкую задачу, ввиду всевозможных влияний и интриг…»[237 - Глобачев К. И.…, Часть I, Гл. VI Министры внутренних дел последних двух лет монархии.].
* * * * *
Кризис власти, который стал очевиден в 1915–1916 гг., по мнению М. Родзянко, был не случайным, а закономерным явлением, и стал следствием последовательных ошибок «в управлении Государством, в целом ряде десятилетий»[238 - Родзянко М. В.…, с. 331.]. Основная причина этих ошибок, «основная язва нашего старого бюрократического строя», по словам последнего Госсекретаря империи С. Крыжановского, крылась в «засилии на вершинах власти старцев… Усталые и телесно и душевно, люди эти жили далеким прошлым, неспособны были ни к творчеству, ни к порыву, и едва ли не ко всему были равнодушны, кроме забот о сохранении своего положения и покоя»; «административный и полицейский фундамент империи остался в архаическом состоянии, совершенно не приспособленным к новым требованиям, выдвинутым жизнью, и государству пришлось тяжело поплатиться за это, когда настали трудные времена»[239 - Крыжановский С. Е.…, с. 71, 128.].
Истоки этого явления, по мнению такого ярого монархиста как Л. Тихомиров, крылись в том, что «господство бюрократической системы, охватившей Россию после 1861 г…, понизило уровень способностей самой бюрократии, так что стало уже невозможным находить способных и деловых работников администрации»[240 - Тихомиров Л. А. Монархическая государственность. 1905. Гл. IX Династическая политика.]. Власть ослабела во всех отношениях, подтверждал монархист М. Меньшиков в 1908 г.: «Правительство в лице чиновников как будто утратило способность подавать народу импульсы. Вместо того чтобы быть центральной вихревой системой, которая захватывала бы все более обширные слои и увлекала бы народную энергию в ураган труда, – наша бюрократия представляет еле движущуюся, бестолково останавливающуюся систему, потуги которой только хаотизируют народ»[241 - Меньшиков М. О. Из писем к ближним…., Завещание отца Иоанна. 25 декабря 1908 г.].
Известный издатель А. Суворин, в свою очередь, находил причины Кризиса власти в том, что: «у нас нет правящих классов. Придворные – даже не аристократия, а что-то мелкое, какой-то сброд»; «Ничего не будет хорошего, когда нет госуд(арственных) людей. Страна не может управляться сама собой»[242 - Суворин А. С.…, 14 февраля 1893 г., 30 мая 1907 г.]. Видный монархист В. Шульгин вообще приходил к выводу о вырождении правящего сословия: «Конечно, В.Н. не был виноват. Как не был виноват весь класс, до сих пор поставлявший властителей, что он их больше не поставляет… Был класс, да съездился…»[243 - Шульгин В. В. Дни… с. 112.].
Истоки этого вырождения, М. Меньшиков в 1914 г. связывал с тем, что «гибельный предрассудок, будто труд подл, а праздность благородна, остановил прогресс нашего труда народного на целое пятидесятилетие, если не больше… Дворянская праздность лишила Россию в прошлом столетии образованного сословия. Народ наш, потерявший культурное руководство, естественно, не мог ни догнать народы Запада, ни идти с ними нога в ногу»[244 - Меньшиков М. О. Как работать. 17 июля 1914 г. //Письма к ближним. СПб. 295–296].
«Дворянство, начавшее утрачивать значение с освобождением крестьян, когда оно лишилось не только имуществ, но и влияния, к концу царствования императора Александра III из положения элемента, поддерживавшего престол, перешло уже на положение государственно призреваемого, – отмечал С. Крыжановский, – Оно требовало для поддержания внешности и видимости непрерывных вспомоществований в той или иной форме из средств государственного казначейства и становилось тунеядцем»[245 - Крыжановский С. Е… с. 126.]. В настоящее время, «большинство дворянства, в смысле государственном, – подтверждал С. Витте, – представляет собой кучку дегенератов, которые кроме своих личных интересов и удовлетворения своих похотей ничего не признают, а потому и направляют все свои усилия относительно получения тех или других милостей за счет народных денег, взыскиваемых с обедневшего русского народа для государственного блага…»[246 - Витте С. Ю.…, т. 1, с. 719.].
Дворянство, приходил к выводу Н. Бердяев, было «неспособно уже к национальному служению, а способно лишь к реакционным интригам. Традиционная национальная фразеология дворянства – ветхие, пустые слова, риторика, которой уже никто не верит. Живых слов нельзя уже услышать от некогда первенствовавшего и передового сословия… Интересы современного отживающего дворянства не отождествляются с интересами России. Общенациональная, общенародная роль дворянства кончилась…»[247 - Роль третьего сословия. 1915 г.// Бердяев Н. А. Падение священного русского царства…, с. 350–358.]. «Дворянство выродилось, – подтверждал, сам принадлежавший к древнему дворянскому роду[248 - См. предисловие В. Жобер к книге Ильин И. С.…, с. 7–8.], И. Ильин, – Это не в упрек, все вырождается, все кончается, но упрек в том, что преемственности не создали, и за дворянством никого не оказалось, а среднего класса, этого фундамента всякого народного существования, вернее государственного, в России вообще не было или был очень незначительный, ибо не успел еще народиться. Вот в критическую минуту и полетело все к черту»[249 - Ильин И. С.…, с. 273. (21 июня 1918 г.)].
В этом вырождении высшего сословия М. Меньшиков находил прямую аналогию с Францией, в которой «Великая революция родилась не из головы Руссо, а из инстинктов расы, почувствовавшей, что важный и необходимый орган народный – культурное сословие – атрофировался от праздности… Обленившиеся классы теперь ничего не могут возразить апостолам социализма, ибо праздное бездельничество есть грех со всякой точки зрения, и языческой, и христианской»[250 - Меньшиков М. О. Как работать. 17 июля 1914 г. //Письма к ближним. СПб. 295–296].
К подобным выводам, в своей книге о России, приходил в 1916 г. и британский историк Ч. Саролеа: «Все революционные всплески, как и стихийные катастрофы, имеют некоторые общие черты, потому что человеческая природа в таких чрезвычайных ситуациях остается неизменной во все времена и во всех странах. Везде, будь то в Афинах, Риме или Лондоне, мы находим в действии одни и те же силы, одни и те же мотивы, замаскированные под различные принципы… Повсюду мы видим одну и ту же закономерность, разворачивающуюся одинаково: сначала изнеженный и коррумпированный деспотизм, а затем Анархия и Террор…»[251 - Sarolea С… p. 187.].
Последним шансом Николая II являлось назначение «сильного» премьера, который смог бы не только отстоять интересы самодержавия, но и повести министров за собой. Однако все попытки найти такого премьера закончились полным провалом:
– в конце января 1916 г. И. Горемыкина, сменил видный представитель правых административных кругов Б. Штюрмер. Отношение к нему Думы отражали слова В. Шульгина: «Этот «дед» не только не принес порядка России, а унес последний престиж власти… Штюрмер – жалкий, ничтожный человек…»[252 - В. Шульгин: «Этот «дед» не только не принес порядка России, а унес последний престиж власти… Штюмер – жалкий, ничтожный человек, а Россия вела мировую войну. Дело в том, что все державы мобилизовали свои лучшие силы, а у нас – «святочный дед» премьером. Вот где ужас. Вот отчего страна в бешенстве. И кому охота, кому это нужно было доводить людей до исступления?! Что это, нарочно, что ли, делалось?!»]. Мнение правительства передавал министр иностранных дел Н. Покровский: «С виду совсем старый, еле говоривший, он производил впечатление ходячего склероза. Чем объяснялось поэтому назначение одной развалины вместо другой – мне было, да и до сих пор осталось, совершенно непонятным»[253 - Покровский Н. Н.…, с. 131.].
Американский посол Фрэнсис смотрел на назначение Б. Штюрмера, как на «победу реакции»[254 - Американский посол в России Фрэнсис характеризовал председателя Совета министров следующим образом: «Кажется, этот человек не питает уважения ни к одному выдающемуся русскому из тех, с кем я встречался. Решительно, его назначение – победа реакции». И добавлял, что Б. Штюмер – реакционер, оппортунист без всяких убеждений и интеллекта. Удаление Штюрмера произвело бы умиротворяющий эффект, восстановило бы доверие… Фрэнсис предупреждал: «Если император будет настаивать на сохранении Штюрмера и на время прервет работу Думы или распустит ее, может последовать революция» (Дэвис Д. Э., Трани Ю. П… с. 62, 64.)]; британского посла Бьюкенена больше всего беспокоило, что «как реакционер… Штюрмер никогда не смотрел благожелательно на идею союза с демократическими правительствами Запада, боясь, что будет создан канал, по которому либеральные идеи проникнут в Россию»[255 - Buchanan G. My Mission to Russia and Other Diplomatic Memories, Boston, 1923, vol. II, p. 19 (Уткин А. И… с. 217)]; французский посол Палеолог сообщал в Париж: «Штюрмеру 67 лет. Человек он ниже среднего уровня. Ума небольшого, мелочен, души низкой, честности подозрительной, никакого государственного опыта и никакого делового размаха…»[256 - Палеолог М…, 5 февраля 1916 г., с. 437–438.].
«Вся Россия исстрадалась от того сумбура, какой идет сейчас у нас в тылу…, – писал в августе начальник ГАУ ген. А. Маниковский, – Ведь только видимость правительства заседает у – нас в Мариинском дворце и всем ясно, что как там ни называйте и какими полномочиями ни снабжайте г-н Штюрмера – все же из него так и не получить того «диктатора» в котором так нуждается Россия и без которого ей угрожает опасность прямо смертельная. И неужели там у вас, в Ставке, этого не понимают?»[257 - Начальник ГАУ ген. А. Маниковский – начальнику Упарта ген. Е. Барсукову 26 августа 1916 г. (Маниковский А. А.…, с. 670–671).]
Настроения в оппозиционных кругах того времени передавали воспоминания В. Шульгина: «Интеллигенция кричит устами Думы: вы нас губите… Вы проигрываете войну… Ваши министры – или бездарности, или изменники… Страна вам не верит… Армия вам не верит… пустите нас… Мы попробуем… Допустим, что все это неправда, за исключением одного: немцы нас бьют – этого ведь нельзя отрицать… А если так, то этого совершенно достаточно, чтобы дать России вразумительный ответ… Нельзя же, в самом деле, требовать от страны бесконечных жертв и в то же время ни на грош с ней не считаться… Можно не считаться, когда побеждаешь: победителей не судят… Но побеждаемых судят, и судят не только строго, а в высшей степени несправедливо… За поражения надо платить. Чем?.. Той валютой, которая принимается в уплату: надо расплачиваться уступкой власти… хотя бы кажущейся, хотя бы временной…
Можно поступить разно:
1. Позвать Прогрессивный блок, т. е., другими словами, кадетов, и предоставить им составить кабинет: пробуйте, управляйте. Что из этого вышло бы – бог его знает. Разумеется, кадеты чуда бы не сделали, но, вероятно, они все же выиграли бы время. Пока разобрались бы в том, что кадеты не чудотворцы, прошло бы несколько месяцев, – а там весна и наступление, которое все равно решит дело: при удаче выплывем, при неудаче все равно потонем.
2. Если же не уступать власти, то надо найти Столыпина-второго… Надо найти человека, который блеснул бы перед страной умом и волей… Надо сказать второе «не запугаете», эффектно разогнать Думу и править самим – не на словах, а на самом деле – самодержавно…
3. Если кадетов не призывать, Столыпина-второго не находить, остается одно: кончать войну.
Вне этих трех комбинаций нет пути, т. е. разумного пути. Что же делают вместо этого? Кадетов не зовут, Думы не гонят, Столыпина не ищут. Мира не заключают, а делают – что?.. Назначают «заместо Столыпина» – Штюрмера, о котором Петербург выражается так: абсолютно беспринципный человек и полное ничтожество…»[258 - Шульгин В. В…, с. 125–126.].
– в ноябре 1916 г. Николай II был вынужден сменить Б. Штюрмера на А. Трепова, который стремительно эволюционировал влево: «это, – характеризовал его председатель Государственной Думы М. Родзянко, – человек большой воли, большого ума, человек, способный на компромисс, во имя пользы. У нас уже были отношения налажены, и через него, может быть, мы получили бы ответственное министерство»[259 - Допрос М. В. Родзянко // Падение царского режима. М.; Л., 1927. Т. 7. С. 136. (комментарии С. В. Куликова к: Покровский Н. Н.…, с. 320.); см. так же: Куликов С. В. Неизвестный этап создания первой российской конституции: вокруг и внутри Совещания высших чинов Государственной канцелярии (декабрь 1905 г. – март 1906 г.) // Российская история ХХ – ХХ вв.: Государство и общество. События и люди. СПб., 2013. С. 117–138.]. Стремительное полевение Трепова привело к тому, что уже к середине декабря 1916 г. Николай II полностью разочаровался в нем: «Противно иметь дело с человеком, которого не любишь и которому не доверяешь»[260 - Николай П – Александре Федоровне. 14 декабря 1916 г. // Переписка Николая и Александры. С. 858 (комментарии С. В. Куликова Покровский Н. Н.…, с. 365.)].
– в конце декабря Николай II, по настоянию Александры Федоровны, назначил председателем Совета министров кн. Н. Голицына. Это был «человек уже далеко не молодой, в возрасте почти семидесяти лет…, обладал добрым, в высшей степени мягким характером и самым приятным обращением, но, – отмечал Н. Покровский, – твердости в нем не было решительно никакой и справиться с министрами он не был в состоянии, да едва ли и хотел»[261 - Покровский Н. Н.…, с. 182.]. «Мрак усиливался, – приветствовал назначение нового премьера член императорской фамилии вл. кн. Александр Михайлович, – Князь Голицын… просто олицетворял собой то, что по-французски называется «ramolli», а по-русски – старческое слабоумие. Он ничего не понимал, ничего не знал, и только Ники или Аликс могли бы объяснить, чем их прельстил этот придворный старец без всякого административного опыта»[262 - Великий князь Александр Михайлович. Воспоминания…, с. 265.].
Основная причина Кризиса власти, кроется вовсе не в персоналиях, указывал в конце 1916 г. на Совещании лидеров прогрессивного блока лидер кадетов: «Какое угодно „твердое» лицо, если пойдет в кабинет без программы и без общественной поддержки, ничего сделать не сможет. Положение слишком серьезно, чтобы справляться с ним путем личных перемен. Нужна не перемена лиц, а перемена системы. Родзянко: – В последних словах Пав. Ник. (Милюкова) заключается глубокая истина. Я совершенно согласен с тем, что нужна перемена режима, и могу вас уверить…, что то, что вы здесь выслушали, составляет общее мнение всех присутствующих членов Думы, без исключения, и ни в ком не вызовет возражений. Нет никого здесь, кто бы думал иначе»[263 - Совещание членов прогрессивного блока с А. Д. Протопоповым, на квартире М. В. Родзянко. 19 октября 1916 года. (Блок А…, Приложение V).].
Николай II попытался найти компромисс с Государственной Думой путем назначения в июне 1916 г. товарища председателя Государственной думы А. Протопопова, по рекомендации председателя ГосДумы М. Родзянко, министром внутренних дел[264 - Родзянко М. В. Крушение империи. С. 130. (Покровский Н. Н.…, с. 349, комментарии С. В. Куликова.)]. «Государь и императрица, – пояснял министр финансов П. Барк, – думали, что назначение популярного депутата на ответственный министерский пост, в особенности в виду того, что этот депутат был рекомендован председателем Государственной думы, произведет отличное впечатление, как среди депутатов, так и в стране. Вместе с тем, государь рассчитывал, что с привлечением Протопопова в состав правительства установятся более близкие отношения между Думой и Советом министров»[265 - Барк П. Л. Воспоминания // Возрождение. 1966. № 179. С. 102. (С. В. Куликов комментарии к: Покровский Н. Н.…, с. 349.)].
Однако назначение А. Протопопова руководителем МВД не снизило, а наоборот обострило оппозиционность нижней палаты. М. Родзянко заговорил о необходимости увольнения А. Протопопова во время аудиенции уже 16 ноября 1916 г.[266 - Глинка Я. В. Одиннадцать лет в Государственной думе. 1906–1917. Дневник и воспоминания. М., 2001. С. 161, 162. (С. В. Куликов комментарии к: Покровский Н. Н.…, с. 349.)]. Во время неофициального заседания кабинета, собранного на квартире А. Трепова 20 ноября 1916 г, министр юстиции А. Макаров, исходя из настроений Думы, сделал вывод, что «нужна уступка» – отставка А. Протопопова….»[267 - Шаховской В. Н…, с. 193. (С. В. Куликов комментарии к: Покровский Н. Н.…, с. 364.)]. Либеральная оппозиция даже выдвинула и весьма настойчиво отстаивала версию о сумасшествии А. Протопопова[268 - Падение царского режима. Стенографические отчёты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства / под ред. П. Е. Щеголева. – М.-Л.: ГИЗ, 1927. – Т. VII. – С. 152.; См. так же подробнее: С. В. Куликов комментарии к Покровский Н. Н.…, с. 378–379.].
«О Протопопове я позволяю себе сказать открыто, – говорил в декабре 1916 г. Николаю II министр иностранных дел Н. Покровский, – дальнейшее его пребывание у власти грозит государственному спокойствию. Из создавшегося конфликта между ним и Думой могут быть только два исхода: его увольнение или роспуск Думы»[269 - Покровский Н. Н.…, с. 181.]. Это мнение полностью разделял начальник петроградского охранного отделения К. Глобачев, который в своих докладах чуть ли не дословно повторял слова министра иностранных дел[270 - См. подробнее: Глобачев К. И.…, Часть I, Гл. IX Причины назначения Протопопова.].
«Вина» А. Протопопова заключалась в том, что, зная изнутри и хорошо понимая настроения, и реальные «силы» думской оппозиции, он считал, что «одним ответственным министерством страна не удовлетворится…, последуют и другие требования и таким образом учреждение ответственного министерства кончится революцией»[271 - Протокол допроса РЮ. Пиранга // ГАРФ. Ф. 1467 (ЧСК Временного правительства). Оп. 1. Д. 39. Л. 21 об. (С. В. Куликов комментарии к: Покровский Н. Н.…, с. 350.)]. В ноябре 1916 г. А. Протопопов предупреждал Николая II, что «политика уступок Государственной думе и общественности» «не приведет к умиротворению, а наоборот, послужит основанием к настойчивым домогательствам к изменению порядка государственного управления, что может вызвать большие потрясения в стране»[272 - Показания С. П. Белецкого. С. 531; Показания А. Д. Протопопова. С. 17(См. подробнее: С. В. Куликов комментарии к: Покровский Н. Н.…, с. 364)].
