Куда кого посеяла жизнь. Том III. Воспоминания
Как только я его привез домой и с неделю держал во дворе, для адаптации, тут же ко мне пошли ходоки от пастухов, трех сельских и двух колхозных, молочных стад.
Вы, может быть, думаете, что во главе стада коров в 150-200 голов, находится пастух на лихом коне или любимый коровами, бугай, то есть бык-производитель? Нет, за ними коровы не пойдут. Пастух всегда идет или едет сзади стада, а бугай, при всех его способностях, просто находится внутри стада. Он не авторитет. Да, иногда он коровам нужен, но в обыденной, повседневной жизни его место, выражаясь блатным языком, «у параши». Как бы это дико не звучало и смешно не выглядело, наибольшим авторитетом у стада пользуется именно козел, настоящий.
Можно, конечно, пасти стадо и без козла, но без ведущей, направляющей организационной силы и авторитета во главе, пастуху гораздо сложнее управляться с молочным стадом.
Особенно ценен козел-ведущий в овцеводстве. Вы не увидите во главе овечьей отары даже самого большого и приятного внешнего вида барана. Казалось бы, свой, родной, сильный, из этой же отары, но баран он и есть баран, его самого направлять надо. Отара без ведущего, – это большое неуправляемое живое пятно, постоянно меняющее форму и направление движения. Козел не просто идет впереди стада или отары. Он знает и чувствует, куда именно надо идти. Он интуитивно чувствует, где сегодня лучше пастись, где именно сегодня лучше трава, он знает, и какое пространство надо пройти быстро, не останавливаясь. Козел знает, когда и где лучше напоить стадо, животные это чувствуют и идут за ним, куда угодно. Чувство авторитетности в стаде взаимно. Козел горд, уверен в себе и знает себе цену. Стадо интуитивно верит ему и больше никому. Здесь проявляется чисто природный авторитет, а не навязано-демократический. В отличие от своих собратьев-млекопитающих, людей, животных никаким «пиаром» в виде демонстрации силы, красоты, мощности голосовых связок и т.п., -не убедишь. Они руководствуются только природным интуитивным или инстинктивным чувством признания вожака.
Наш козел по всем своим характеристикам мог бы быть «козлом над козлами». Думаю, что если бы собралась целая отара, состоящая из одних козлов, то они и тогда признали бы его за вожака.
Он был удивительно коварным и хитрым, хорошо знал, с кем иметь дело. Например, со мной он свои роги -сабли в ход не пускал, но стоило только младшему сыну, Василию, зазеваться, козел, как будто и не смотревший в его сторону, одним-двумя прыжками был рядом, и тут сын получал удар рогами под зад.
Но самое главное предназначение нашего козла было именно в провокаторстве. Когда после стрижки, начинали купать овец в дезинфицирующем растворе креолина, обязательно брали козла на эту довольно неприятную, но очень нужную, и полезную для овец процедуру. После стрижки у овец бывали порезы, различные кожные болезни, да и для профилактики, их один раз в год, летом купали в том растворе.
Процедура купания проходила следующим образом: в заранее заготовленную бетонную траншею заливается раствор креолина (дезсредства). Траншея устроена так по ширине, чтобы проходила одна овца. Рядом с траншеей небольшой квадратный загон голов на тридцать с опрокидывающимся полом. А возле загона – большая загородь, куда перед купанием загоняется вся отара.
Начинается купание. Из большой загороди, открываются небольшие ворота в маленький загон. Овцы, чувствуя неладное, туда не идут. Затем разыгрывается сцена, как в человеческой жизни – в маленький загон первым заходит козел – провокатор, должность у него такая по зоотехнике, за ним следом, группа овец заполняет малый загон. Для козла, как избранного, в малом загоне приготовлена небольшая дверца, он знает, где она и, увлекая за собой несчастных овец, сразу идет к ней. Его выпускают в общую загородь, а тех овец, которые вошли за ним в загон, опрокидывают в канаву с раствором. И так продолжается до тех пор, пока вся отара не будет искупана. Когда в малый загон входят последние овцы из отары, козел, естественно, с ними и, как обычно пробирается к заветной провокаторской калитке. Но чабаны для хохмы не выпускают его, а опрокидывают в канаву вместе с овцами. Когда козел понимает, что его тоже туда, со всеми, он выкатывает бешеные глаза, страшным голосом ревет, глядя на предателей-чабанов, всем своим видом выражая что-то вроде: «Что же вы делаете, сволочи, я же свой, тайный агент».
В отличие от овец, ему грешному, приходилось купаться столько раз, сколько в колхозе на то время было отар. Он конечно и там хитрил, при купании. Длинные ноги и сравнительно легкий вес позволяли ему идти не по дну канавы, а по головам обманутых им овец и часто выходить из канавы сухим.
Еще он очень не любил, когда с него счесывали пух. Щетка-ческа-это шесть или семь согнутых в гребенку стальных спиц, укрепленных на таком своеобразном шпателе с ручкой. Наверняка это было неприятно и больно, а главное для такого авторитета – оскорбительно.
Когда его чесали, я его держал за рога, жена совершала экзекуцию по выческе пуха. Это была непростая и довольно длительная процедура, но необходимая. Не вычесанный пух,сбивался летом в комки, потом шли всякие болячки и больше не только пуха можно было не иметь, но и козла или козу тоже. Кто только к нам не приходил с просьбой продать Борьку, так мы его называли, но я расстался с ним только тогда, когда уехал из Ащелисая.
Зато приобрел определенный опыт общения с провокатором. Провокаторы, к сожалению, и сейчас живут среди нас и будут жить на Земле до тех пор, пока будут жить живые существа, в том числе и мы, люди, которым хочется кому-то или во что-то верить. Им вожак нужен!
Об этом надо всегда помнить.
РЫБА В СТЕПИ
Что ни говори, а рыба в России становится экзотическим продуктом, и с каждым годом все больше и больше. Заходишь в магазин и уже не удивляешься диковинным фруктам и овощам с трудно выговариваемыми названиями, соответственно, – с трудно воспринимаемыми ценами. Тут, как говорится, дело такое – не нравится или дорого – не бери, иди дальше. Но ты понимаешь, что где-нибудь в Нижнем Новгороде или на Урале апельсины или лимоны не растут, поливай – не поливай. Тем более ананасы, кокосы, бананы и иже с ними. А раз так – то, если можешь себе позволить, – клади в корзину и не жди, у нас такого своего все равно не будет.
Другое дело – мясо, рыба, яйцо и прочие продукты. Чтобы иметь то же мясо или рыбу, нам не нужны тропики и субтропики, какие-либо теплицы или тепличные условия. По большому счету, Россия – страна говядины и рыбы. Почему говядина? Да потому, что осно-ву рациона крупного рогатого скота составляют зеленые корма, силос (сенаж) и сено. Этого добра в России, если поскрести, можно найти предостаточно, и не только чтобы иметь говядину для своих нужд, но и на экспорт.
Я уже не говорю о том, что мы фермы разрушили или под бунгало всяким там звездам по дешевке распродали, я говорю о принципе: если Австралия – страна баранины и шерсти, то Россия – потенциальная страна говядины.
А рыба? Границы российские выходят на два огромных океана и целую кучу морей. Рек и озер у нас – бесчисленное множество. Да при таком раскладе, любой рыбы у нас реально может быть столько, что хватило бы для обеспечения нескольких таких государств, как Россия. Во-первых, – рыбой и рыбоморепродуктами, рыбной мукой для кормодобавок, удобрениями, лекарствами, во-вторых, еще много-много чем и, в том числе, валютой. Это мы «можем».
Но на самом деле в наших магазинах – чужая рыба, не только по названию и местам лова, нет, даже по принадлежности. То есть, рыба чужая, покупная. Распродав за бесценок и уничтожив свой рыболовный
флот, мы получаем рыбные объедки от других «рыболовов» – от тех, кто по лицензии ловит рыбу в наших водах, кто ловит ее на наших бывших судах, да и от тех, кто скупает контрабандную рыбу у наших судов за валюту, а потом втридорога продает ее нам же. В общем, «в понедельник нас мама родила», и ничего у нас не ловится. Наверняка, и в России на этом кто-то немало «ловит», но только не потребитель.
Самое удивительное то, что, ликвидировав все, что можно было ликвидировать и превратив себя из рыбораздающей в рыбозависящую державу, мы еще что-то там пытаемся говорить о рыбообеспечении. Какую-то там аморфную структуру содержим – вместо ушедшего в небытие вместе с судами, портами, переработкой и моряками, министерства рыбной промышленности, а рыбу в итоге едим чужую. Захотят – нам ее поставят, не захотят – не поставят, захотят – поднимут цену, еще захотят – еще выше поднимут. Всем хорошо: и тем, кто разрешение на отлов выдает, тем, кто завозит, кто в наших водах ловит и т.д.
Нам плохо, россиянам. Плохо и стыдно жить в такой рыбной державе, где нет своей рыбы. Понятно, что кто-то это сделал умышленно. Так надо и найти его (их) и положение исправлять. Непонятно, как вообще существует эта уничтоженная рыбная отрасль. Ведь кто-то же руководил, вернее, уничтожал все это.
Поневоле вспомнишь послевоенный анекдот, в котором беседуют трое летчиков (американец, англичанин и русский), находящихся в центре реабилитации одного из швейцарских госпиталей. У американца не было ноги, но он хвалил-ся, что в США есть такие протезы, с которыми он запросто будет летать даже на истребителе. У англичанина не было руки, он тоже хвалился, что ему обещали протез такого качества, что он будет летать на самых больших пассажирских самолетах. На это русский летчик, у которого не было руки и ноги, равнодушно заметил, что в России нет пока таких совершенных протезов, но это и не обязательно. У нас, мол, даже если у человека не будет рук, ног, головы, останется одна задница, простите, то и ее могут поставить директором МТС (машинотракторной станции).
Тут поневоле подумаешь, а не стояли ли такие люди в перестроечный период во главе той же рыбной отрасли, сельского хозяйства, многих других ведомств и даже на самом верху?!
Конечно, мы и сегодня не теряем надежды. Вернет себе Россия статус одной из ведущих рыбных держав, и власти надо взяться за это нужное дело, да и нам надо поддержать власть в этих вопросах. А то шумим много, а когда на наших глазах творятся разные безобразия, мы их не замечаем, если нам это выгодно или просто из-за врожденноленного своего менталитета.
Надеюсь, читатель почувствовал уже вкус рыбы нынешнего времени и зарядился уверенностью на будущее…
Мы же перевернем очередной лист альбома былой нашей жизни и поговорим о рыбе в степи. Да-да, о степной рыбе. Казалось бы есть- океаны-моря-реки-озера – и все равно рыбы нет. О какой степи может идти речь в рыбном плане? И все-таки да, о степи. Дело в том, что полвека из своих энных лет я прожил в селе и в степи. Пусть это не покажется смешным, но в моем доме тогда всегда была рыба, И свежая, и соленая, и вяленая, и любая. В степи!
Апогеем или высшей точкой нашего семейного рыбообеспечения было начало семидесятых годов прошлого века. Если до того времени рыба в дом поступала из разных случайных источников, то где-то с года шестьдесят девятого мне удалось найти солидный легальный способ иметь рыбу постоянно.
Подчеркиваю – это были времена СССР, еще Союзу было суждено 20 с лишним лет существовать, но вирус разрушения уже работал. Причем в самом центре государства, не где-нибудь на камчатских или сахалинских «куличках». Так мы жили, и мне не стыдно об этом писать, так как даром я никогда и ничего не брал, ни у людей, ни у государства. Да, плохо, но мне другого не было дано. Расскажу быль тех лет, хотя не уверен, что и сегодня в тех местах наведен хотя бы элементарный порядок. Думаю, там стало гораздо хуже.
Казалось бы, куда уж хуже, чем в Орске Оренбургской области… Был там в те времена колхоз «Рыбак». В старом городе находилась его контора. Может, и сегодня есть, не знаю....
А сорок лет назад все было именно так. В колхозе работало всего трое штатных работников: председатель, бухгалтер и главный инженер-ихтиолог. Все остальные работники были наемными, т.е. временными. В ведении колхоза было кое-какое имущество, снасти, лодки, ва-гончики и т.п. Имел колхоз несколько своих искусственных озер, по балкам, перегороженных плотинами. Не помню, сколько их было, видел одну возле Орской биофабрики. Там колхоз запускал мальков и выращивал рыбу для города. Но пруды эти были так, – для солидности и видимости рыборазведения. Главная рыба колхоза находилась в государственном Ириклинском водохранилище, это в сотне километров от Орска, выше по реке Урал. Там было, да и сейчас, наверное, находится, «золотое дно» того «рыбацкого» колхоза, Урал, пе-регороженный в том месте плотиной, образует довольно обширное водохранилище – более чем в сотню километров длиной, почти до северной границы области, и местами – до двадцати километров в ширину.
С запада и севера этот водоем подходил к границе с Баш-кирией. Запертая плотиной река, залила глубокое межгорье, и глубина водоема местами достигала многих десятков метров. Недалеко от плотины, с ее восточной стороны расположена Ириклинская ГРЭС, довольно мощная электростанция, обеспечивающая энергией напичканную разнопрофильными промышленными предприятиями зону Южного Урала. Рядом со станцией – поселок энергетиков под одноименным с названием.
Чем отличалась и, тем более, сегодня, отличается Россия от других стран в плане природопользования? У других стран все природные ресурсы, независимо от вида, качества и ценности, находятся или в частной собственности или в собственности государства. С частной собственностью все понятно: есть хозяин, и все, что ему принадлежит, без него никто не тронет. Его право защищено не только законом, но и устоявшимся менталитетным осознанием незыблемости главного права капиталистических государств – права на частную собствен-ность. Это как бы само собой разумеется.
В то же время, то немногое или многое, неважно, что имеется в собственности государства, находится под еще более пристальным вниманием всех – и частников, и государства – из-за того, что все стараются не допустить, что-бы кому-то досталось больше из обобществленного (национального) кармана То есть, все общество следит за тем, чтобы никто ни бесплатно, ни подешевке из общегосударственных ресурсов не поживился – иначе общество, давно привыкшее к элементарной, пусть даже только декларируемой, справедливости, просто взорвется.
В России все не так. В России такое огромное количество общегосударственных ресурсов, что прямой устоявшейся взаимосвязи государственной собственности и общественной (читай, народной) практически не существует. Как сегодня, так и раньше. При царе общество было убеждено, что всеми государственными богатствами рас-поряжается царь, и это от Бога, а значит, так и должно быть. В советские времена все богатства страны принадлежали государству, в сознании людей особой реформации по этому поводу не произошло: ну, был хозяином царь, а теперь хозяин – власть. Популистский лозунг насчет того, что «все вокруг мое», так лозунгом и остался, потому что государственное так и осталось государственным, и попробовал бы хоть кто сделать из него «мое». В советское время хозяевами над «моим» (государственным) могли считать только представители власти, естественно, не афишируя это.
Перестроечная демократизация привела к легализации притязаний отдельных личностей на лакомое, которое они давно хотели вычленить как «мое». Сегодня все те, кто сидит на каких-то там вентилях и кранах, кто экспортирует уголь, перебирает золото и алмазы и т.п., абсолютно убежденно считают, что все то, что лежит в земле или растет на ней, плавает в воде или бегает по земле, это все – для них! Какая там госсобственность! Какие там граждане и их нужды! Это для нас казаки освоили Сибирь и Дальний Восток! И т.д. Так они сегодня считают (не казаки, конечно).
Это желание урвать что-нибудь из общего котла, стало врожден-ным. Мы другому так и не научились. Не почувствовали, что государственное – это для всех, и никому не дано право использовать свои возможности, власть, связи, бесстыдство и безнаказанную наглость, чтобы посягать на собственность всего общества .
Сегодня это легально, и этим гордятся. В советское время это было нелегальным, но все равно этим на своих кухнях тоже гордились. Не в укор кому-то, просто в качестве были, проиллюстрирую вышесказанное на конкретном примере. Небольшом, но классическом.
Перед этим мы упомянули вполне легальный колхоз «Рыбак» и реальное Ириклинское водохранилище. Давайте просто посмотрим, что и как их объединяло, какое отношение эти два объекта имеют к нашему разговору об общенародных ценностях и рыбе, в частности.
Все началось с того, что мы решили после окончания посевной кампании, провести что-то вроде торжественного мероприятия, так называемого «сабантуя». В общем, отметить механизаторов всех трех полевых бригад. Чтобы как-то разнообразить меню праздника, решили найти хорошей рыбы. Мясо, мол, всегда было, а давайте добавим еще и рыбу.
Степная зона. У нас было свое водохранилище, но рыбу-сеголетка только запустили. Можно было поехать в дальний Иргизский район нашей области, где было много озер и пересыхающая река. Рыбы там вдосталь, но в основном озерной – карась, черный такой, и болотом отдает. Можно было поехать на Аральское море, на юг нашей области, там раньше было рыбы полно, разной и дешевой. Так ведь 600 километров в один конец, да еще дело к маю, на дворе жара – рыбу не довезешь. Можно наловить карасей в наших мелких водоемах, так это мелочь.
Решили послать меня в разведку в Орск, разузнать, где можно найти хорошей рыбы. Я созвонился со знакомым снабженцем одного из ведущих орских заводов и попросил выяснить возможность приобретения сортовой рыбы. Знакомый, назовем его Владимиром, был человеком ответственным, много лет работал с нами, он оперативно все выяснил, с кем-то там договорился и сказал, что можно приезжать. В условленный день часов, в пять утра я сел за руль бортового вездехода ГАЗ-63 и выехал в Орск.
Встретились с Владимиром. Сел он в кабину. Подъехали к конторе рыбколхоза. Председатель нас выслушал, сказал, что, в принципе, все можно сделать, но рыбу разрешено брать только в ларьке. Назвал его координаты, сказал, что продавщицу зовут Надежда, а рыба у нее в продаже – ежедневно. Подъехали к ларьку. Познакомились с продавщицей – она как раз привезла рыбу. Посмотрели мы на нее и поняли, что большая часть улова до ларька попросту не доходит, где-то растекается по дороге – от Ириклы через промежуточный город Гай и затем весьма немалый город Орск. В ларек попадали остатки той рыбы, что была либо травмирована, либо долго находилась в сетях, либо где-то временно хранилась. Привезли килограммов сто, а брать было нечего. В основном – скоропортящийся сиг с вылезшими наружу ребрами и судак.
После долгих уговоров мы нашли общий язык с продавщицей. Заплатили ей деньги за 100 кг сига и 200 кг прочей рыбы. Сиг шел в розницу по 2 рубля за килограмм, вся остальная рыба (карп, сазан, судак) по 0,78 рубля, а сом – по рублю 20 копеек за килограмм. По словам Надежды, сомы ловятся редко, мы на них и не рассчитывали. Надежда выписала нам накладную на 300 кг рыбы, якобы полученные от бригады, и мы отправились на Ириклинское водохранилище.
Как выяснил я уже в последующие поездки, мы тогда были единственными законопослушными покупателями в этой системе и выглядели белыми воронами на общем черном фоне бездокументных сделок. По крайней мере, считали мы, нас достойно встретят и достойно отоварят, даже если для этого придется понести дополнительные издержки.
Владимир перед этим поинтересовался, в чем особенно нуждаются именно в этот период коллективы рыболовецких бригад (в машине у меня лежали солидная туша баранины, ящик свиной тушенки, десять коробок заряженных патронов, стандартный мешок дроби, ну и, конечно, ящик водки). Это так; – в порядке возможной компенсации за качество, скорость и т.п. Стоимость рыбы мы-то уже оплатили, остальное, решили, посмотрим на месте.
Путь на Ириклу был не близкий, через Орск – новый город, мимо города Гая, с известными медными рудниками, и до плотины через Урал. Продавщица нам сказала, чтобы держались левого берега водохранилища, если смотреть с юга на север. Там, по берегу, расположены рыболовецкие бригады орского рыбколхоза. В первый раз ехать было сложно, до плотины дорога хорошая, а дальше – только следы по степи, да по оврагам. Попадались по пути какие-то небольшие села, но мы в них не заезжали, потому что день уже клонился к вечеру, а без четкой дороги ночью рыбаков не найти. Да еще все овраги, идущие в сторону водохранилища, залиты водой. Только прошло половодье, в некоторых балках еще снег не растаял. А тут еще послед-ний день апреля, завтра – первомайский праздник, до дома – двести километров, так; что рыбу надо взять сегодня.
Так я думал, мыкаясь по холмам и оврагам, двигаясь на восток в сторону водохранилища. Мы рассчитывали с самого начала идти вдоль берега, вверх по реке, но это оказалось невозможным, как было уже сказано, из-за многочисленных залитых водой оврагов. Наконец, где-то к заходу солнца, поднявшись на очередной холм, мы облегченно вздохнули – метрах в трехстах, поблескивая в лучах заходящего солнца, расстелилась до самого горизонта водная гладь. Но, когда машина почти наполовину поднялась на холм, я резко затормозил, и настроение сразу почему-то упало. Лучи заходящего солнца не только золотили водную гладь, они четко высветили и многое другое – на берегу стояла большая деревянная будка на колесах, к берегу пришвартованы несколько баркасов, а вокруг всего этого обычного для рыболовецкой бригады пристанища, стояли в разных положениях десятки легковых машин, и не просто машин, а особых машин.
Здесь были в большинстве своем чиновничьи «Волги», потому что такие машины у частников на периферии в то время были редкостью, а также размалеванные машины ГАИ, ВАИ и других спецведомств.
Что они здесь делали вечером, накануне 1-го Мая, нам было понятно. Вот только и им всем вместе взятым, наверняка, стало бы вдруг непонятно, а что здесь делает перед праздником вездеход из другой республики. Я и сегодня абсолютно уверен, что ни у кого из тех «крутых» машин не было оплаченной квитанции на рыбу, какая имелась у нас, но хорошо, что они нас тогда против солнца не заметили. Не заводя двигатель, я спустил машину с тормозов и потихоньку съехал в балку. Надо было попытаться искать другие бригады. И нам повезло. Объехав очередной овраг, где-то в километрах пяти-семи, наткну-лись на другую бригаду. Такая же будка, баркасы, вмазанный в камни большой котел. Подъехали. Солнце уже село, но было еще видно. Нашли бригадира, потом вышел из будки учетчик. Оказалось, что Володя знаком с ними обоими. Бригадир – бывший военный комиссар города, учетчик – бывший начальник городского отдела внутренних дел, пенсионеры. Мы им показали квитанцию и спросили, как насчет рыбы. «Какая там, на хрен, рыба, – рассмеялся бригадир, – все, что сегодня взяли, давно раздали. Мы никогда на ночь рыбу не оставляем, а завтра, тем более, Первомай».
Никакие уговоры, посулы и предложения воздействия на руководство бригады не возымели. Бригадир, конечно, был прав с любой точки зрения – ночь, метровая волна, ребята-рыбаки уже помылись, хорошо «заправились», да и весь день «заправлялись» посменно, куда их пускать «в море», как выражался бригадир?
А что делать? Ехать впустую да еще в такую даль домой или ждать до утра? «Задобренный» подарками бригадир пообещал утром послать ребят «потрясти» сеть, если не будет сильной волны. Зашли в будку. Воздух там был настолько пропитан неистребимым запахом рыбы, пота, табака, портянок и немытых тел, что хоть мажь его на хлеб. На предложение спать в будке, я вежливо отказался, ссылаясь на то, что машина не закрывается (да и товара там у меня было что взять), и ушел спать в кабину. Ночью я не раз пожалел об этом. Мы не рассчитывали где-то ночевать, днем было двадцать градусов тепла, я был в легком костюме, а ночью тут – около нуля, да еще вода ледяная рядом Думал, включу печку, нагреюсь. Включил, так сразу десятки матов получил из будки. Пришлось заглушить двигатель и бегать вокруг машины всю ночь.
Когда начало рассветать, я провел обследование территории бригады. Два баркаса, огромные такие, шестивесельные, как корабельные боты, двигатели на берегу сохнут. Вся будка обвешена вяленой рыбой, всевозможных сортов. Большие, широкие, аппетитные лещи, судаки, сиги (я их впервые видел) и другие особи, и ни одной мелкой рыбешки. Значит, сети у них только крупные. Метров в двадцати от будки – примитивный подвал. Зашел и туда. Там явно свой «левый» товар: где-то с десяток бочонков от комбижира, обложенных большими полиэтиленовыми мешками, а в них рыба солится. Отборная, одна в одну. Был еще на территории котел под еду, и все. Еще —масса всякого мусора, тогда экологи, видно, только по воде к ним захо-дили, а если и были на берегу, так их не мусор привлекал, а рыба.
Когда встало солнце, поднялся сильнейший ветер. Волна – метра полтора. Чувствую – не видать нам рыбы и сегодня. Первым вышел бригадир, посмотрел на небо, на воду, потом зашел за будку и снова в нее вошел. Так как никаких движений в будке не ощущалось, пришлось мне самому туда войти. Бригадир сидел у окна и брился, все-таки кадровый офицер, и праздник сегодня. Рядом сидели учетчик и наш Володя. На мой немой вопрос бригадир вытер лицо мокрым полотенцем и сказал: «Видишь, волна! А сети полкилометра почти от берега. Кого я туда пошлю?» – он махнул в сторону спящих рыбаков.