Дорюрикова Русь. Фрагменты забытой истории
Аргументированная критика норманистов, притягивающих «за уши» к скандинавам всё что можно [об этом, например, Авдусин, 1949], в последнее время в силу непонятных причин на официальном уровне сведена к нулю, и таким образом, им дан (опять в который раз) некоторый карт-бланш на перезапуск трудов по норманской теории, уже давно не имеющих никакой исторической ценности. Тут можно ещё вспомнить, что недавно вышел псевдодокументальный сериал «Рюриковичи» со старыми сказками о главном.
Сам археологический материал, свидетельствующий в пользу присутствия на северо-западе Руси в одно время с викингами и западнославянского контингента, норманистами трактуется о начале Руси исключительно в пользу скандинавов, и объясняют они это тем, что города Балтики создали во многом единую культуру, аккумулирующую силы различного происхождения. Создается парадокс: немногочисленные скандинавские предметы трактуются как результат переселения, а более многочисленные западнославянские элементы – как результат торговли [Молчанова, 2007, с.17].
Также к примеру можно отметить, что признание скандинавского происхождения новгородских сопочных погребений видится неправомерным и является скорее данью общим представлениям исследователей о характере взаимодействия культурных традиций населения северо-запада Восточной Европы и Скандинавии, чем прослеживаемым в археологических материалах реальным положением вещей. Отсутствие погребальных древностей сопоставимых с погребальными сопками в качестве их непосредственных предшественников заставляет признать наиболее вероятным самостоятельное происхождение сопочной традиции, в той или иной степени вобравшей в себя различные элементы синхронной погребальной обрядности населения Северной и лесной зоны Восточной Европы [Петров, 1999, с.53–54].
Кстати, возможность отнесений сведений тех или иных захоронений как к этносу появилась бы лишь в том случае, если бы удалось выявить в сфере культурных явлений, с которыми работают археологи, такие признаки, которые соответствуют только этносам, или же обнаружить в ряду культурных явлений такие закономерности, которые опять-таки исполняют исключительно этнические функции, и доказать возможность их обнаружения археологическими методами. В действительности в отношении определяющей роли викингов в отношении начала Русского государства ни того, ни другого сделать не удалось.
Обращаясь же к анализу содержания летописного термина словене (ильменские) необходимо отметить чрезвычайно ценное заключение, согласно которому использование термина словене в летописных сообщениях о событиях IX-X вв. свидетельствует о том, что подобное использование является лишь неким книжно-литературным приемом: словене в данных текстах – отнюдь не самоназвание той или иной этнической общности [Там же, с.34].
Но, не смотря на всё выше озвученное, нелепости проталкивания скандинавов-варягов, как движущей силы Древней Руси тем более удивительны, что ею страдают даже, как уже было упомянуто, люди с докторским и учёными степенями (но к счастью не все), показывая тем самым, что проблема датировки и возникновения древнерусского государства и даже возникновения самого этнонима «рус-рос» требует (до сих пор!) привлечения огромного количества интеллектуальных сил и энергии.
К основным компонентам изучения этноса относятся данные археологии, этнографии (включая фольклористику) и физической антропологии (к которой на сегодняшний день следует добавить генетику). К концу XX в. увеличилась значимость языковедческих исследований. Историческое знание пополнилось целой группой принципиально новых типов источников, позволяющих представить мир дописьменного (и не только) прошлого в недоступной прежде полноте [Алексеев, 2015, с.14]. Тем не менее, сложности могут возникать буквально на ровном месте.
Огромный объем разрабатываемого материала вкупе с использованием узкоспециальных методов его обработки приводит к тому, что, например, «антропологический» источник доступен, как правило, лишь через посредство интерпретации другим специалистом. Филолог, привлекая для сравнения археологический материал, едва ли будет сам лабораторно перепроверять данные радиоуглеродных или дендрохронологических датировок. В свою очередь, историк-археолог, учитывая итоги работ по датированию языковых явлений, вместе с тем едва ли станет заново воспроизводить всю логику рассуждений, начиная с самого словесного «сырья». Исследователь истории культуры, даже владея в целом инструментарием коллег из разных областей, во многих случаях вынужден верить им [Там же]. Таким образом, часто может возникать (и возникает) некая зависимость между учёными разных направлений: один беря за непреложный факт утверждение другого, свои рассуждения начинает строить от возможно неверного тезиса, и таким образом общий смысл конечного утверждения будет серьёзно поколеблен.
К слову надо сказать, что отдельные научные (или опять псевдонаучные?) статьи с уклоном в норманизм ничего нового для решения проблемы возникновения Русского государства не дают. Например, статья Носова Е. Н. под серьёзным названием «Современные данные по варяжской проблеме на фоне традиций русской историографии» предполагает при обращении к ней какие-то новые открытия в области археологии или источниковедения, но…
Под общими рассуждениями об истоках «варяжского» спора автор как это ни странно перешёл к теме 30-ых годов ХХ века, что «насильственным внедрением примитивного марксизма» идеал как историка Ключевского советскими учёными (Тихомировым, Юшковым и Грековым) был забыт и «варяги» оказались не удел [Носов, 1999]. Это обстоятельство так расстроило автора, что он далее выдумал ещё одну причину деградации советской науки, а именно «борьба с космополитизмом». Что, вроде как чувство самосохранения советских академиков (надо думать, что опасались чёрных автомобилей НКВД-МГБ, приезжающими по ночам, якобы за всеми подряд), заставляло их во всех своих работах грешить против истины.
И хотя Ключевский уже давно ни в коей мере (и в наше время тем более) не является выдающимся авторитетом русской исторической мысли, в конце концов, Носов в статье приходит к своим выводам согласно неким «новым материалам», но выводы эти были сделаны учёными ещё даже до возникновения СССР.
А именно: наличие определенной прослойки скандинавов в Древней Руси (с чем собственно никто особо не спорил, оспаривалась лишь роль этой самой прослойки), определённое количество их захоронений, наличие водного торгового пути (а вот этот факт был известен уже тысячу лет!). Далее Носов призывает следовать только строго фактам, хотя сам в статье приводит лишь отрывочные сведения археологических свидетельств, без процентного соотношения тех или иных находок от общего количества, под конец опять пиная 30-е и начало 50-х годов ХХ века.
Тут можно кратко охарактеризовать данную статью как заведомо тенденциозную, как к общественному строю государства, так и к труду советских учёных. Плюс кроме этого явно просматривается некая обида к пренебрежению «варяжской сказки». Вообще же, при большом желании в трудах любого учёного можно найти явную предвзятость, поэтому смотреть нужно в первую очередь на доводы и аргументацию того или иного положения.
Носов упоминает Тихомирова, однако молчит о не менее известном историке Артамонове. В 40-ом году, например, Артамонов опровергал один из доводов норманистов, что «руотси, термином, из которого образоваться название «русь» быть не могло» [Артамонов, 1940]. Однако, в своей книги «История хазар» через двадцать лет он заявил нечто противоположное: «современное языкознание доказывает, что название «русь» представляет собой закономерное видоизменение финского термина (руотси – прим. С. Д.) и его распространение следует связывать с продвижением норманнов в славянскую среду» [Артамонов, 1962, с. 290]. Вот вам и пример самосохранения в академической науке! И когда же был искренен уважаемый археолог? А прав он был как раз в первом случае, и именно во времена «насильственного внедрения примитивного марксизма», потому как выдающийся филолог Назаренко уже в XXI веке доказал, что слово «русь» из «руотси» образоваться не могло.
Что, впрочем, не помешало, например, небезызвестному представителю ленинградского неонорманизма практически до самой смерти утверждать, что «происхождение социоэтнонима русь от rōþ/ruþ, rōþer, rōþsmæn либо через посредство приб-фин. *rōtsi ‘шведы’, *Rōtsi ‘Швеция’, либо непосредственно от ruþ – несомненно» [Мачинский, 2009]. Однако, чтобы это стало действительно несомненным, он должен был сначала доказать это положение своим коллегам от истории, в том числе и своему знакомому по науке Назаренко, а не окрепшим умам среднестатистических читателей, не обладающим должным запасом исторического багажа. В реальности же странные утверждения в первую очередь вдалбливаются в головы обывателей.
Идеолог ленинградских неонорманистов известный учёный Клейн Л. С., настраивая своих единомышленников, говорил вполне приближенные к реалиям вещи: «Ученый мир – не дружные ребята из детской песенки. Всякое открытие – это для кого-то закрытие. И этот кто-то чаще всего маститый и власть имущий. Поэтому, сделав открытие, не надейся на всеобщий восторг. Будь готов к упорному сопротивлению, внезапным нападкам и затяжной изнурительной войне. Ученому нужен талант, во-вторых, и мужество – во-первых» [Томсинский, 2014].
С этими словами трудно не согласиться, как и с тем, что эти слова применимы к любым попыткам пересмотра любых утвержденных исторических догм (на деле иногда весьма произвольных допущений), за которыми стоят многие учёные степени и госнаграды. Но это был всего лишь небольшой экскурс по академическим закоулкам.
Продолжая вступление, ещё раз отметим, что не менее удивительным фактом является конечная официальная трактовка образования древнерусского государства. Трактовка, напрямую игнорирующая большинство известных источников, и в некотором роде противоречащая даже источникам древнерусского происхождения. Это удивительно, но факт.
Как пояснял советский академик Тихомиров: «в настоящее время (конец 70-х годов ХХ века – прим. С. Д.) наиболее принята компромиссная теория … о северном и южном происхождении слова «Русь». Но эта теория … по существу ничего не объясняет, потому что оставляет в силе и теорию, возводящую «Русь» к варягам-скандинавам, так и взгляды о южном происхождении Руси» [Тихомиров, 1979, с.23].
Сходный взгляд на проблему, выразил один из крупнейших отечественных филологов, доктор исторических наук Назаренко А. В.: «…вопрос о происхождении имени «Русь» в настоящее время, кажется, столь же далёк от разрешения, как и в эпоху Ломоносова… накопление историографии никак не приводит к качественным переменам в знаниях о предмете» [Назаренко, 2001, с.11]. Можно лишь дополнить эти удручающие выводы менее профессиональными, но не менее пытливыми современными исследователями: «Вопросы о том, кто же такие русы, кто такой Рюрик и почему его призвали, зачем русь ходила на Царьград и множество других остаются без ответа. Зацепиться не за что: Новгород возник на столетие позже, русы никак не соответствуют норманнам, других источников нет…» [Беляков, 2010, c.12].
Поясним на примере, почему два крупных учёных, Тихомиров и Назаренко в разное время пришли к таким неутешительным выводам. В 2015 году в Старой Ладоге был торжественно открыт 5-метровый памятник, изображающий «фигуры князей Рюрика и Олега, опирающихся на щит и олицетворяющих мощь и силу русского народа».
«В Старой Ладоге, древней столице Руси, у реки Волхов появилась пятиметровая статуя князей Рюрика и Олега» [https://via-midgard.com/news/pamyatnik-velikimknyazyam-ryuriku-i-olegu.htm]. Этот памятник лишь подтвердил опасения вышеупомянутых учёных в отсутствии качественных перемен о рассматриваемом в этой книге предмете. Потому как, во-первых, памятник первой, якобы столице Руси, уже был открыт в Великом Новгороде в 1862 году, и ниже мы подробнее коснемся того, что и он не менее абсурден. Во-вторых, Ладога априори не могла быть никакой столицей, даже если на секунду допустить, что Рюрик, да ещё и с Олегом (!), одним прекрасным днём приплыли туда и высадились.
Да, разумеется, Минкульт не с потолка взял данное утверждение. Ведь можно вполне сослаться на учёный труд того же самого д. и. н. Кирпичникова, который написал статью в аккурат перед закладкой памятника в Ладоге. Но он пошел ещё дальше, объявляя Ладогу ни много ни мало столицей Русского каганата (!) [Кирпичников, 2013]. Поясним всё же, что такое каганат. Они будут мелькать в нашей книге постоянно вперемешку с каганами. Кратко: каганат – это вид государственного устройства, который возглавляется каганом «ханом ханов». Этот тип государств известен только у кочевников, либо у народов, бывших в тесной связи с кочевой средой.
Теперь необходимо немного осветить ситуацию чуть подробнее, даже если это касается нашей книги лишь косвенно. Дело не в том, чтобы принизить знания того или иного учёного, в данном случае доктора исторических наук А. Н. Кирпичникова. Его труды по археологии, и в частности по археологическим артефактам средневекового оружия общеизвестны и авторитетны.
Данная ситуация намного сложнее, прежде всего политически. В год написания вышеупомянутой статьи о «столице» Руси Ладоге, Кирпичников весьма неожиданно стал почётным гражданином Ленинградской области (на 84-ом году жизни!). Казалось, с чего бы? Такие совпадения всегда подозрительны, особенно в свете явно ангажированных действий, которые с самого верха пытаются подогнать под разные сомнительные юбилеи. Хотя надо отметить, что сомнительная честь первооткрывателя Ладоги как «столицы» Руси принадлежит, конечно, Мачинскому Д. А. Что касается ладогоцентризма, то в основных своих положениях он вступил в противоречие уже не только с материалами раскопок самой Ладоги и других памятников, но и с элементарным здравым смыслом на рубеже 90-х и 2000-х [Томсинский, 2014]. К слову сказать, в Советском Союзе в аналогичном сомнительном действии «прославился» академик Рыбаков, когда «сверху» срочно потребовалось праздновать 1500-летие Киева. Правда, Рыбаков чувствовал себя менее удобно, прекрасно осознавая всю нелепость ситуации. Но вернёмся к Ладоге.
Статус столицы подразумевает под собой набор определенных функций (княжеская резиденция, приём представителей из подвластных земель, послов сопредельных государств и т.д.). Ничего подобного о Ладоге, расположенной на самом севере славянских земель, нигде не говорится. Да и славянские ли это были земли в первой половине IX века – большой вопрос. Состав населения там был смешанный, но никаких указаний в источниках на исключительность этого города для указанного периода нет. Ладога в данном случае выбрана лишь потому, что она действительно древнее Новгорода на Волхове, и Кирпичников даже при раскопках нашел какое-то бревно какого-то строения, датируемое 753 годом. Но это хоть что-то. В случае с Новгородом не было даже бревен, и камней, датируемых IX-ым веком.
Далее, некоторые летописи действительно сообщали, что Рюрик сначала высадился именно в Ладоге, но на этом «ценная» информация о князе-конунге, подтвержденная фактически и археологически заканчивается. А в свете того, что данный факт в русских летописях является более поздним упоминанием, чем связь Рюрика с Новгородом, то более убедительной представляется версия, что «с точки зрения историческим реалиям середины IX-го века предпочтение должно быть отдано «новгородской» версии событий. Ладога, бывшая в то время полиэтничной неукрепленной факторией, находившейся под политическим контролем славянской Любшанской крепости, никак не могла быть «столицей» земли словен и их соседей [Жих, 2018].
В настоящее же время сделано некое подобие уступки того, что варягами вполне могли быть и балтийские славяне (венды, ободриты), а не скандинавы (шведы, норвежцы, датчане), однако это, как считается, остается трудно доказуемым. Хотя аналогичная версия про варягов-скандинавов оказывается ещё более трудно доказуемой по прошествии более двухсот лет (если не больше), и уже потеряла практически все свои доказательства в принципе (включая большую часть археологических находок), но конвейер печатания низкопробной норманистской литературы не ослабевает ни на миг. Более того, недавно была выпущена при поддержке Минкульта очередная псевдоисторическая документалка «Рюриковичи», с теми же старыми «песнями о главном», после просмотра которой, начало Русской истории не прояснится ни на грамм. Версия же с отождествлением балтийских славян и русов тоже не выдерживает критики по ряду параметров, о которых будет сказано в своём месте.
Как уже было отмечено, так называемые норманисты, довольно часто избавляют себя от изложения, каких бы то ни было доказательств вообще. Особенно это касается современных работ. Один из современных норманистов Р. Г. Скрынников утверждает, что якобы во второй половине IX – начале X в. на Восточно-Европейской равнине утвердились десятки конунгов [Скрынников, 1997]. Правда, автор не может их назвать, но, тем не менее, уверен, что именно так оно и было. Этот как бы факт «несметных скандинавских полчищ», подкреплён солидной «корочкой» доктора исторических наук, однако к счастью ни в коей мере не подкреплён археологией. Даже скандинавские летописи не в силах помочь Скрынникову в этом, так как викинги в массовом количестве не посещали Русь до середины X века.
Но далее Скрынников делает сенсационное признание (впрочем, вполне обычное для «норманоделов», когда имеющиеся фактические доказательства исчерпаны): «следы скандинавской материальной культуры в Восточной Европе немногочисленны и неглубоки. Русы не строили укреплений и пользовались услугами ремесленников, жителей стоявших поблизости славянских поселений. Неудивительно, что предметы норманнской культуры на Руси со временем исчезли под мощным слоем славянской культуры [Скрынников, 1997]. То есть «предметы норманнской культуры… исчезли», но концепция норманизма нет? Как говорится: «Занавес!»
Во-первых, термин «норманнская культура» весьма произволен. Сам по себе он подразумевает множество допущений (в который раз!). То есть: норманны (перев. как «северные люди»), это обязательно скандинавы, это первое допущение. Скандинавы – это термин более позднего происхождения, нежели время существования викингов, это второе допущение. А далее допущения Скрынниковым делаются на возможных уже упомянутых предположениях, в конце концов, порождая совершенно невообразимую и не доказанную в археологическом плане гипотезу. Да и о городах русов восточные хронисты оставили многочисленные упоминания, поэтому утверждения Скрынникова втройне сомнительны.
Методика пространственно-временной локализации этнических коллективов в археологических материалах может быть охарактеризована следующим образом. «Термин письменного источника, обозначающий этническую общность и прошедший критический содержательный анализ, максимально точно «зафиксированный» во времени и пространстве, а также в рамках той или иной этносоциальной иерархии, «налагается» на соответствующий территориально-хронологический «блок» археологических материалов.
Особое значение для рассматриваемого круга проблем имеет соответствующая времени и месту существования данного этноса поселенческая структура, выявляемая археологическими исследованиями. Нижний таксономический уровень такой структуры – уровень конкретных поселений, связанных с определенными комплексами погребальных памятников, – является «исходной единицей исследования»; «комплектом памятников», «принадлежащих одному коллективу древних людей и характеризующих различные стороны деятельности этого коллектива» [Петров, 1999, с.34]. Ничего подобного, разумеется, захоронения викингов на территории будущей Руси представить не могут, что косвенно и подтверждает вышеупомянутый Скрынников, говоря о некоей растворимости следов скандинавов в славянской культуре.
Далее будет подробно рассказано, в чём абсурдность привязки возникновения русского государства, как к викингам, так и к славянам. И единственное смягчающее обстоятельство для отечественной официальной науки, в том, что значительная часть источников (арабских, византийских, западноевропейских) на первый взгляд, как будто противоречит друг другу. Это как будто бы усложняет анализ, а иногда порождает ощущение явно недостаточного объёма имеющихся источников.
Однако это впечатление (разноголосицы источников), во-первых, ошибочное, и как раз подчеркивает недостаток или нежелание официальной исторической науки вырабатывать более гибкие и приемлемые версии. А во-вторых, подчёркнутое игнорирование множества источников не может не вызывать недоумения у вдумчивых и образованных людей, справедливо требующих каких-либо уточнённых комментариев от той же науки, щедро распространяющей учёные степени без порой ощутимого результата для общества. И поскольку наука в большинстве случаев молчит, появляется настоящее раздолье для так называемых альтернативных историков, на опровержение трудов которых, можно написать отдельное собрание сочинений.
Между тем, вполне простая мысль о непостоянстве этнического состава одного и того же народа в течение столетий, не раз озвучивалась в научных трудах. Например: «Проводя связь от ранних упоминаний руси как народа (IV-VI вв.) до более поздних, непосредственно предшествующих образованию политического центра в Киеве, с одной стороны имея в виду явную преемственность названия «Русь», с другой стороны целесообразно говорить о постепенном насыщении древнего этнонима новым этническим содержанием» [Трубачёв, 1981].
Поэтому бесполезно искать славян и викингов в этнониме «рус», когда обеих народностей ещё не было в природе, и в тоже время искать старые общности на так называемой архаической стадии, когда у членов какого-либо этноса в употреблении о себе были только самые общие термины: «потомки», «люди», «народ». Потом же само общество стало другим, как за счёт организации, так и в результате ассимиляции с новыми народами.
Несмотря на ряд спорных выводов высказанных исследователями ещё несколько десятилетий назад [см. например, Мавродин, 1945, с.221–223] на основе более чем недостоверных и противоречивых «фактов» ПВЛ (призрачность Рюрика, несовпадение времени основания Новгорода с призванием «варягов», размытость и двойственность действий и образа Олега, непонятная связь Киева, как с балтийскими славянами, так и с причерноморскими русами, о которых есть упоминание в Никоновской летописи, множественность версий происхождения этнонима «русь» и т.д.) – эти противоречивые предположения (например, первичность Новгорода и Киева, как первых столиц Руси) не только не разрешились со временем, но и приобрели вид прочно законсервированных догм, отступление от которых и в наше время рассматривается как «ересь», сопровождающаяся обвинениями в попытке переписать «задокументированные факты». Хотя большинство из этих якобы «фактов» при ближайшем рассмотрении не выдерживают даже самой простой проверки.
Что касается полемики норманистов и антинорманистов, которая приняла крайне острые формы, то вероятно, она доставляет немалое удовольствие обоим, ибо поддерживает участников поединка в тонусе, но со стороны производит откровенно удручающее впечатление. «Пора перестать утешать себя надеждами на плодотворный диалог между «лучшими представителями» (интересно, кто там «лучший» и, кто – «так себе», и по каким критериям?) норманистов и антинорманистов «в поисках истины», ибо новый всплеск полемики убеждает только в одном: обе стороны ищут истину в строго и заранее определенной системе координат; следовательно, и те, и другие уже давно убедили себя в том, что есть истина [Томсинский, 2014].
И еще одна негативная сторона славяно-норманнского спора в том, что многие действительно интересные моменты начала Русского государства, к сожалению, и по сей день остаются в тени для широкой публики. Среди таких тем для примера можно назвать древнейшие связи Моравии (территории входящей в нынешнюю Чехию) и Древней Руси, связи, которые раскрываются в знакомстве Руси с известными просветителями Кириллом и Мефодием, происхождением славянского племени вятичей, княжеским именословом, заимствованным во многом именно из Моравии [Майоров, 2016].
За кадром остаются важнейшие связи Киевской Руси с Причерноморьем (загадочная Тьмутаракань, город «Росия-Русийя», упоминаемый восточными и византийскими авторами, расположенный на Азовском море неподалеку от левого берега Дона [Васильевский, 1912, с.380; Кирсанов, 2018] и явное несоответствие официальной историографии реалиям статусов предводителей причерноморской Руси (в лице князя Игоря) и Киевской, а на самом деле Дунайской (в фигуре князя Олега) [Цветков, 2016].
Стоит также отметить безусловную связь русов и Дунайской Болгарии, на примере происхождения загадочного происхождения князя Олега Вещего, и «фирменной» прически князя Святослава, по мнению доктора исторических наук Артамонова, заимствованной у болгар, «князья с остриженными головами» [Артамонов, 1962, с.155–156]. Кстати специфическая внешность Святослава была вполне обычной для всех первых князей-русов Киевской династии (безбородое лицо, вислые усы имели и Владимир Святой, и Ярослав Мудрый), но по странным причинам в исторических трудах только Святослава изображают именно таким, каким описали его византийские очевидцы. Хотя связь «модной причёски» Святослава связана, скорее всего, с другими народностями, о которых мы обязательно упомянем.