Зимопись. Книга шестая. Как я был стрелочником
Так и хотелось гаркнуть во все горло: «Я – Чапа, обвенчанный по вашим законам муж твоей сестры! Я не хочу причинять вред ни ребенку, ни тебе, я хочу спасти вас, но не знаю, как это сделать!»
Все осталось внутри.
Нельзя выдавать себя. Никто не знает, чем это аукнется.
– Я спрашивал про Немира. Он приезжал в Еконоград?
– Мы не видели отца со дня свадьбы.
Вот как. Папы перехватили раньше. Жаль кузнеца.
– Мы – это вы с мужем? Где он сейчас?
– Убит.
Теперь я обязан позаботиться о Любославе. Больше некому.
Чертово чувство долга, мама с папой, зачем вы меня так воспитали?! У меня нет выбора! У любой сволочи есть. А у меня – нет.
Хорошо это или плохо? Каждый решает сам.
Любослава полулежала рядом, облокотившись на одну руку, а второй поглаживая округлый живот. Ее сестру я фактически предал, но судьба дала второй шанс. Значит, спасибо, судьба, хоть и кляну тебя последними словами. Ни за что не оставлю Любославу, ведь если не я, то кто же? «Поступай с другими так, как хотел бы, чтоб поступали с тобой», – увещевают, словно сговорившись, все Святые книги. Не хотелось, чтобы меня или близкого человека кто-то бросил в сложном положении. Вывод очевиден.
– Эй, молодой, все нормально? – принеслось с берега.
Кто-то махал мне рукой. Может, Урван. Или Ядрей. С палубы не видно. Я махнул ответно, там успокоились.
– Здесь мы как на сцене. – Я поднялся и потянул за собой Любославу. – Пойдем вниз.
– Как скажете, хозяин.
Слово резало по живому, вновь захотелось ругнуться. Я сдержался. Пусть называет, если ей так спокойнее.
В трюме доспехи и оружие полетели на пол, я снова настелил лежанку, на которой мы и устроились бок о бок. Приятно ощущать тепло лежащего рядом человека. Любослава не возражала, даже чуточку льнула ко мне, будто найдя островок безопасности среди рухнувшего мира.
– Можно? – спросил я, приподняв руку и кивнув на вздутый мяч живота.
– Да, хозяин.
Я опустил ладонь на покрытую дерюгой плотную выпуклость. Внутри была тишина.
– Лучше вот так.
Любослава выдернула тканевую прослойку между рукой и кожей. Меня обожгло прикосновением к сокровенному.
Странное чувство. Под рукой словно бы зыбкая пелена, за которой растет и мужает параллельный мир. Наверное, такая же отделяет окружающий мир от далекого моего. Нас, четверых дельтапланеристов, «родило» сюда для каких-то целей. Не знаю, как с остальными, а со мной все ясно. Рожденный из чрева выносившей меня реальности, я рос и мужал, как подобает мужчине, и за небольшое время сумел стать старше на целую жизнь. Теперь мне не требовалась помощь, я мог помогать сам. Не в этом ли смысл жизни – делать все, что можешь? Выходит, я живу. Дома не жил, там я играл в жизнь. Здесь, где жизнь играет со мной, я живу.
– Он действительно пихается? – спросил я.
– Когда рад или недоволен, а сейчас он спит.
Улыбнувшаяся Любослава накрыла мою ладонь своей, ее щека доверчиво привалилась к моему вздрогнувшему плечу.
– Ему хорошо. – Она встрепенулась: – А вам, хозяин?
Второй рукой я вернул ее лицо на плечо.
– Отдыхай. Мне тоже хорошо.
Некоторое время мы лежали, наслаждаясь маленьким отпуском из ада. Что я мог сделать для Любославы? Сейчас – ничего больше того, что делал. Можно попытаться поднять якорь. Впрочем, одному это не по силам. Но даже если. Нас понесет течением в неизвестные края. Мне неизвестные, да, а ушкурники здесь как дома, и скоростной «Шнурок» настигнет нас в два счета. Не вариант.
Еще можно проковырять доски и пустить посудину ко дну, если станет совсем невмоготу. Пусть я не падальщик, но и нее падаль. «Врагу не сдается наш гордый Варяг…»
– Умеешь плавать? – спросил я.
– Плохо.
Любославаа съежилась. Боится, что какую-то гадость придумаю для своего развлечения, или просто за ребенка боится? А мысль появилась такая: спуститься потихоньку за борт и – вплавь до ближайшего леса, где дать деру…
С беременной напарницей не побегаешь. И не поплаваешь. И вообще – не. Если главное – безопасность ребенка, то безопасней остаться здесь. Надежный пол, крепкие стены и вменяемый я рядом – самое большее, на что Любослава может рассчитывать в нашей ситуации.
– Вас зовут Чапа, хозяин, если я правильно расслышала?
Я кивнул. В ее сознании это имя не ассоциируется с непутевым зятьком. Хорошо, но наводит на мысль, что она многого не знает о родственниках.
– Можно поинтересоваться, откуда вы знаете нашу семью?
Ненавижу врать, тем не менее – надо. Правда подождет своего часа, пока не исчезнет прямая угроза нескольким жизням.
– Бывал в Зырянке гостем, – ответил я.
– Всех знаете, или только отца и Любомиру?
– Всех. Тебе неизвестно, где сейчас Елка, Постник, Урюпка, Фенька?
Голова на моем плече отрицательно мотнулась.
– Зырянка разграблена, многие убиты. О родственниках слухи не дошли. Надеюсь, что они живы. – После судорожного всхлипа последовало тихое добавление: – Что хоть кто-то жив.
– Кто разграбил? – напрягся я.
– Убегайцы.
– А папы и конязь куда смотрели?!
– Конязь из-за чего-то повздорил с папами, могла начаться смута… Подоспело известие о подходе имперской армии. Мой муж ушел в ополчение, их вместе со служивыми перебросили к границе. Все понимали: убегайцев оставлять в тылу опасно. Конязь распорядился выдать им оружие и тоже отправил на передовую. До боев не дошло – одни из спасизадов сразу перебежали к противнику, другие повернули оружие против нас. Вооруженные банды заполонили страну, творили, что хотели, многие деревни вроде Зырянки перестали существовать. Какой смысл воевать с империей, если твой дом горит? Конязь отправился восстанавливать порядок, а папы за его спиной договорились с дикими и сдали страну без боя. Многие не приняли позорный мир. И мой муж в том числе. Ополчение разделилось на два лагеря. Одни поддерживали пап и подчинение па-хану, другие встали на борьбу за свободу. Вторые, то есть конязь и его сторонники, оказались в меньшинстве. Войско конязя разбили, начались гонения. Муж выжил. Он успел забрать меня из дома, но скрыться не удалось, в дороге нас схватили. Его посадили на кол у меня на глазах.
Страдалицу прорвало. Рыдания сотрясали, отчего лоб стучался в мою ключицу, а тело ходило могучими волнами. От потока слез на мне намокла рубашка. Я крепче прижал к себе пышный комок бед и нервов, несший внутри новую жизнь.
Сволочи. Почему от недоговороспособности власть имущих всегда страдают невинные? Свободной рукой я погладил Любославу по волосам.
Когда плечи перестали дергаться, а всхлипошмыганья утихли, донеслось:
– Как жену врага народа, меня приговорили к высылке без средств к существованию. С другими несчастными я оказалась на этом челне, а дальше вы знаете, хозяин.
Ужасная история, но одно слово зацепило и все время отвлекало, не давая покоя. Кажется, местная москвичка убегайка Ясна главу воинственной империи называла Пар Хан, а Любослава выразилась короче.
– Ты сказала – па-хан?
Папы, пахан… Местный подбор слов удивлял не меньше, чем за рекой.
– Имперцы не называют себя империей, а императора – императором, своего властителя они зовут только этим именем: па-хан, пан Хан, Пах Хан… как-то так.
– Именем или, все же, титулом вроде конязя? – уточнил я.
Пухлые плечи Любославы кратко вздернулись: «Не знаю».
– Император назначил Еконограду смотрителя и определил дань, а его армия прошла мимо. Сколько судеб не сломалось бы, умей властители договариваться!
Я полностью согласен, но лучше сменить тему.
– Почему город так называется?
– Еконоград? По еконе Святого Николы, которая хранится в центральной базилке.
Язык чесался поправить: «В базилике!» Впрочем, мне как-то объяснили, что название связывают с базированием пап. Не мое дело, как им называть храмы, где святостью не пахнет.
– Ты видела екону?
– Нет в городе человека, кто не видел. Чужестранцы вплоть до немцев едут посмотреть на нее. В каждой деревне есть освященная копия.
– Описать можешь?
Любослава задумалась на пару мгновений.
– Попробую. Представьте: из прямоугольного золотого оклада размером с большое окно на тебя смотрят ласковые глаза святого. Прямо в душу. Ты чувствуешь, как добр и снисходителен к грешным людям Святой Никола, как он хочет одарить каждого, кто обратился с мольбой. Но он может и пожурить. Искренняя улыбка пробивается из огромной белой бороды, взгляд окутывает радушием и любовью…
За разговором меня обволокло странным уютом, и я расслабился в неге и полном душевном покое, давно забытым в беготне и нервах последних событий. Я был сильным (пусть духом, если не телом) и принял на себя обязанность защиты, в ответ Любослава окружила меня нежным счастьем любви. Любовь предназначалась ребенку, но меня втянуло в круг радости, которую чувствовала каждая клеточка организма.
Я поинтересовался:
– Устала?
– Нет, хозяин.
Неправильно спросил. Оттого и.
– Ребенку не пора отдохнуть вместе с мамой?
– Хотелось бы.
– Тогда, давай спать.
– Вы имеете в виду…
– Говоря «спать», я имею в виду спать!
Я нервно отвернулся от соседки, которая никак не понимала очевидного: не враг я ей и не хозяин! И ругать бессмысленно. Она заботится о ребенке, хочет, чтобы он выжил, ради этого идет на все. Нам, мужчинам, не понять. Мне проще под нож лечь, чем хотя бы раз заискивающе сказать кому-то «хозяин». Помню, как давным-давно я издевался над сотрудниками фирм, проталкивавших услуги под видом изучения общественного мнения. Едва заслышав «Здравствуйте, мы проводим телефонный опрос…» (дальше, как правило, шла привязка темы к скорому впариванию товара или услуги), лицо у меня расплывалось в улыбке предвкушения. Дождавшись обязательного «Как могу обращаться к вам?» (это непреложный закон маркетинга, клиент должен чувствовать свою исключительность, оттого к нему необходимо обращаться по имени), я выдавал коронное: «Хозяин. Называйте меня "хозяин"».
И ведь называли. Не все, но все-таки. Давились, злились, но алчность побеждала. Как говорил хозяин петуха из анекдота, не дай Бог так оголодать.
Возникло ощущение, что меня спиной в зефир окунули: ко мне придвинулось нечто большое и мягкое, впитало в себя, где-то подперло, утопило в неге и окутало теплотой.
– Не возражаете, хозяин? – сказала придвинувшаяся Любослава.
– Нисколько.
Глава 7
Очень быстро настало утро. Под гогот собравшихся на палубе ушкурников я поднимался по лесенке через люк. Внезапно скрутила слабость, голова поплыла, и меня опрокинуло обратно в трюм.
Причина оказалась проста – после болезни я встал слишком рано. Следующие несколько дней я пролежал в трюме «Везучего», отгороженный от пленников, большей частью согнанных туда же. Днем их связывали, на ночь забирали с собой на стоянку. Меня не трогали. Любославу оставили ухаживать за мной, что устроило всех.
В последние дни планы Урвана поменялись. Кое-какие разговоры я слышал сам, остальное в виде слухов приносила Любослава, шепотом переговариваясь с другими пленниками. Если отсеять лишнее, то выходило, что мы пересеклись с целой флотилией, двигавшейся навстречу, то есть вверх по течению. Дикая империя собирала флот и готовилась к большой войне. Им требовалось все: суда, кони, продукты, люди. Каждый спешил воспользоваться случаем, чтоб заработать больше, и Урван тоже развернул свою потяжелевшую эскадру в обратном направлении. Теперь она включала четыре корабля – захваченная посудина убегайцев тоже шла с нами, чем-то и кем-то груженая.
Ветер в основном был попутным, в остальное время челны шли на веслах или вдоль берега волоком. В качестве бурлаков использовали пленников.
Сердце рвалось, когда их доставляли обратно в трюм. Некоторых просто скидывали, как отработавший свое неодушевленный груз. Измученные тени, похожие на привидения, валились с ног, других поддерживали и волокли на себе те, кто еще держался.
Особенно доставалось Калинке. Были худее нее, были мельче, но больше не было столь невезучих. Все шишки сыпались на недавнюю кратковременную звезду состязаний. Канат ей доставался самый длинный и тяжелый, соседи – самые слабые, а удары и ругань, если что-то шло не так, – отборнейшие. Она выбивалась из сил, старалась всем угодить, в результате совсем потеряла уважение. Над ней насмехались, гоняли с различными поручениями, когда у остальных выдавалась минутка отдыха.
По ночам Калинке тем более не давали проходу. Сказывалась та самая бритость, так поразившая местных мужиков. Из своего подполья я слышал, как пираты устраивали на стоянках всяческие развлечения, имя Калинки всегда раздавалось среди первых. То девушек поодиночке выпускали в лес, а через минуту с гиканьем начиналась погоня. То кого-то из них заставляли кружить у рассевшихся на поляне ушкурников, а затем по команде одного отвернувшегося резко падать на оказавшегося ближайшим. То кому-то из пиратов завязывали глаза, и он добывал себе пару на ночь с помощью осязания: угадал – получает обнаруженный приз, не угадал – остается без сладкого. Не угадать очень боялись, а Калинка – одна в своем роде, поэтому ее уводили среди первых.
Уже на второй день пиратам надоело придумывать новые поводы радовать глаз, и проблему решили просто: у пленниц отобрали последние лохмотья. Подростки и дети теперь размещались на «Тазике» и на безымянном челне, с которого их захватили, скоростной «Шнурок» использовался как боевой корабль прикрытия, а трюм флагмана, где за шторкой обретались мы с Любославой, определили для обитания прекрасной половины человечества. Вне нашего закутка моей сиделке приходилось по общему примеру сбрасывать одежду, оставляя за ширмой, иначе отобрали бы. Когда Любослава возвращалась, я требовал одеться – ненавижу неравноправие. Я же не раздевался. В моменты, когда все же приходилось (по природной надобности), Любослава отворачивалась к ширме и скромно зажимала уши.
Это продолжалось недолго, несколько ушкурников зачем-то спустились в трюм, и несоблюдение приказа не осталось незамеченным. С Любославы сорвали последнее и посмеялись над «вздутием»:
– Там, случайно, не газы? А то, не приведи Великий волк, борта не выдержат! Кстати, молочком не угостишь? Как пойдет, ты не забудь, что мы первые очередь заняли.
Найдя то, зачем приходили, они удалились, а моя подзащитная застыла, не зная, куда девать глаза – зажмурилась, на щеках заблестели стекавшие капли, тело дрожало от стыда и страха.
– Ну что ты? Плюнь на всех. Главное – ребенок, а с ним все в порядке. – Я похлопал ладонью рядом с собой. – Ложись. Все пережили, а это тем более переживем.
Вздрагивавшая теплота прижалась к боку и тесно окутала. Плотину прорвало – слезы хлынули потоком.
– Хозяин, почему вы так добры ко мне? – раздалось шепотом, едва плач утих.
– Потому что я не хозяин, а друг.
Казалось, тема исчерпана, но я плохо знал женщин.
– Почему? За все хорошее нужно платить. У меня ничего нет. То, что есть, вы не берете. Вам нужен мой ребенок?
Гримаса, появившаяся у меня на лице, испугала Любославу и заставила отпрянуть.
Я справился. После медленного выдоха и не менее продолжительного вдоха из горла выпорхнул совершенно спокойный вопрос:
– Твой муж был хорошим человеком?
– Очень. – Напоминание не вызвало боли, слишком много ее Любослава испытала в последние дни. Полные губы даже дрогнули в подобии улыбки, вспомнив что-то приятное.
Я буркнул:
– Хороший в мире не только он.
– Но вы – один из них, – полное лицо с ненавистью взглянуло в дощатый потолок. – Я верю в то, что вижу. Меня часто пытались убедить в самом разном, для меня вроде бы приятном. Как правило, это кончалось плохо.
– Повторяю: я не из них, а среди них, при первой возможности наши пути разойдутся. – Горестный вздох был ответом. Я мысленно стукнул себя по лбу и пояснил: – Под «возможностью» я понимаю спасение тебя из лап ушкурников.
После краткого замешательства мягкая рука опустилась на мою грудь, пышные ноги и живот повозились и устроились более уютно.
– Как же хочется верить.
На одной из стоянок пираты почему-то задействовали для игр «Везучего». То ли местность подкачала, то ли капитан боялся конкурентов, которые недавно нас обогнали. Чужой капитан почти хозяйским глазом окинул трофеи Урвана, а выражение лица яснее ясного сказало о мыслях. Урван вроде бы шутливо погрозил кулаком, тот с улыбкой развел руками. Разошлись миром. Все же, оставлять огромный корабль вдали от себя ушкурники не решились, и веселье перенеслось на борт. Теперь соседка жалась ко мне под грохотом множества ног, носившихся по палубе. Я, как мог, успокаивал, поглаживая новую жизнь, а уши работали локаторами.
Сначала пираты объявили «расставлялку». Капитан скомандовал:
– Выстроиться в шеренгу!
Пленниц выставили в центре палубы, они толпились, не понимая, чего от них хотят и что может означать загадочное слово «шеренга». Нужным знанием обладали только две девушки, они сориентировали остальных. Построение закончилось за миг до того, как в воздухе свистнули кнуты, и подбадривающие крики не успели перейти в брань.
Команды всех судов, пришвартованных бок о бок, в полном составе облепили борта «Везучего». Даже на мачте, по-моему, висели.
По жребию (не знаю, как именно, снизу не видно, и способ остался неузнанным) ушкурники распределили между собой очередность. Капитан объявил:
– Первое: по росту.
Взбурлило движение. Пират, которому выпало расставлять девушек в нужном порядке, метался из конца в конец шеренги; девушки, судя по топоту, тоже не стояли на месте. Передвижению по палубе речной ладьи, пусть и немалой по местным меркам, мешали скамьи для гребцов, уложенные весла и мотки канатов. Доносились постоянные удары обо что-то, девушки спотыкались, пират ругался и толкался. На выполнение задания ушла примерно пара минут. Видимо, наверху сверились с чем-то вроде песочных часов.
– Успел! – сообщил Урван.
– Да что там… – проговорил первый участник, странно совместив в голосе удовлетворение с унынием. – То ж по росту. Будь что другое, так я, может, и не торопился бы.
Вокруг загоготали. Капитан выдал задание следующему:
– По цвету глаз!
Этому пришлось хуже. Он носился как резаный и в положенное время не уложился, чем заслужил позорный свист.
Третье задание:
– По цвету волос!
Здесь движения оказалось много, но участник справился. Следующий, которому досталось «По длине волос», тоже, а очереднику не повезло.
– По грязноте ногтей!
Над ним хохотали до последней секунды, а затем установилась тишина.
– По размеру груди! – разнеслось над палубой.
Теперь никто не потешался, все молча завидовали. Судя по доносившимся сверху комментариям, в определении размера участвовал не только глазомер. Девушки иногда охали и попискивали, пираты только вздыхали.
Несопоставимая разность заданий никто не возмущала, что намекало на некий устоявшийся порядок. Жребий определил очередность, и каждый, видимо, уже знал, как именно ему придется строить девушек, по какому критерию. Зрители с ликованием встречали и провожали участников, с чувством болели за каждого и ждали своей очереди.
– По длине пальцев! – улетало над водой в неведомые спящие окрестности.
– По размеру носа!
– По кривизне носа!
– По длине ног!
– По ширине плеч!
– По выпуклости попы!
Номинация вызвала наибольшее оживление. Комментарии вгоняли в краску, зрители с трудом удерживались на местах.
Дальше напряжение схлынуло, но веселье не прекращалось.
– По количеству прыщей!
– По узости талии!
– По толщине бедер!
– По цвету кожи и степени загара!
– По размеру ступни!
А затем:
– По красоте!
Самый страшный для девушек конкурс. Каково было тем, кто оказался переставленным в хвост?
Следующая номинация тоже ударила по женскому самолюбию:
– По красоте груди!
Чуть ли не самый долгий конкурс. Зрители активно помогали советами, счастливый очередник огрызался и делал по-своему. Объективной оценкой не пахло. О вкусах, как известно, не спорят. Насколько я понял из своего убежища, большинство смешивало понятия красоты и объема, а расставляльщик имел собственное мнение. Кто-то его поддерживал, кто-то злился, остальных происходящее просто заводило.
Следующий тур еще больше раззадорил. Зрители сходили с ума от подзуживающего рева, участник делал дело молча, обстоятельно, не торопясь. Отведенное время давно вышло, но ни один голос не высказался за ускорение распределения пленниц по мягкости части тела, задействованной в предыдущем конкурсе.
Затем пошло более активное:
– По быстроте приседания!
– По размаху рук!
– По широте открывания рта!
В небольшом перерыве в люк склонилась голова:
– Чапа, ты как? Поучаствуешь? Вылазь хоть на минутку из своей вонищи, глотни воздуха, посмотри на людей!
Кажется, это голос Ядрея. Заботливый голос. И, одновременно, с подвохом. Любославу будто в мясорубке прокрутило. Если я выйду один раз – значит, смогу и два. И все, конец спокойствию.
– Рано мне гулять, – бросил я с места. – Еще болею.
– Как хочешь. Впрочем, тебе там тоже не скучно.
Через миг в проеме очертился другой силуэт, на этот раз безухий.
– Не желаешь присоединиться?
– Слабость. Я бы с радостью, но лучше отлежусь.
– Тоже правильно.
Задания расставлялок закончились. Последовал вариант угадайки, который здесь именовался выбиралками: несколько ушкурников с повязками на глазах ловили и на ощупь узнавали пленниц. Девушкам тоже завязали глаза. Палуба ходила ходуном, шарахавшихся в стороны пленниц отпихивали обратно в центр, где они сталкивались, спотыкались и едва не ломали ноги. Ушкурники намного ловчее передвигались по палубе.
То и дело кто-то из пленниц проваливался в открытый люк, что вызывало шквал хохота. Упавшая трясла головой, терла ушибленные места и нехотя, но быстро поднимались обратно на палубу. В противном случае слышался свист кнута и, затем, крик боли. Но когда свалилась Калинка, этого не произошло. Тщедушное тельце кубарем прогрохотало по лестнице, на ступеньках и перекладинах отметилась почти каждая часть тела, включая затылок. Встречу с досками корабельного днища сопроводил глухой стук. Ни звука не вырвалось из открывшегося рта завалившейся набок головы.
Силуэты сразу нескольких голов обрисовалось в проеме люка. Недвижимая фигурка с разбросанными руками вызвала у них единственное чувство – неудовольствие.
– Минус одна, – сказал кто-то.
Игра возобновилась с того же места.
Моя попытка прийти на помощь упавшей девушке не прошла, несокрушимая пышная стена остановила и поглотила, как варенье пчелу.
– Увидят. – Любослава оторвалась от меня, только дождавшись понимания. – Я сама.
Низкий потолок мешал. Приняв согбенную позу и грузно переваливаясь, моя сиделка прокралась вокруг проема по дуге и склонилась, прижав ухо к расцарапанной грудке. Упавшая Калинка напоминала сломанную куклу.
– Дышит, – сообщил мне горячий шепот.
Глаза Калинки распахнулись. Лучше бы я не смотрел. Паника и страх, помноженные на страдание. И ничего нельзя сделать.
С жалостью погладив Калинку по голове, Любослава вернулась и снова прижалась ко мне. Калинка вновь зажмурилась. То, что происходило сверху, внушало ужас им обеим.
На палубе текла своя жизнь. Девичьи имена уже не составляли тайны, примелькались, поймавший тщательно ощупывал добычу, после чего выкрикивалось имя. Угадавший под дружный рев собратьев отправлялся с трофеем на берег, невезучих сменял выбранный жребием очередник.
Пленниц оставалось все меньше, страсти накалялись. Кто-то грозил кому-то, звякал металл, до смертоубийства не доводило только вмешательство капитана. Урван сделал свой выбор вне конкурса, но на берег не отбыл, ситуация требовала остаться на борту до конца. Когда увели предпоследнюю пленницу, осталось еще с десяток пиратов. При взгляде на оставшуюся понеслось нытье:
– Это же прыщ на ножках! Всех лучших разобрали! Где справедливость?
– В Священном лесу изобилия, – хохотнул отбывающий.
Плеснули весла, вслед полетели проклятья.
– Кое-что забыли, – сообщил голос Урвана.
Светлое пятно проема в трюм перекрыл абрис головы без ушей.
– Очухалась? – Не разобрав в темноте, капитан объявил оставшимся ушкурникам: – Если мертва – за борт, если нет – она ваша.
И Калинка пожалела, что так долго отлеживалась.
Глава 8
Всю ночь мы вздрагивали от криков. Девушек вернули в трюм под утро. Даже не спустили – сбросили. Любославу так трясло, что она не смогла заставить себя выйти под луч прожектора, которым сейчас являлся люк. Я понимал. Если она попадется на глаза разгоряченным ушкурникам, никакие увещевания не помогут. Потом найдутся доводы, оправдания, ее же сделают виноватой.