– Стой тут, я сам.
И нырнул в душный, пропитанный запахом птичьего помёта курятник. Не успел я посторониться за дверь, чтобы спрятаться в случае чего, как Витька выскочил назад, держа в обеих руках по паре яиц:
– Теперь ты давай.
«Повторить Витькин бросок к кошёлкам? А ну-ка бабка Хиба проснётся. Отказаться – стать трусом».
Выручил меня красноглазый петух. Хлёстко хлопнув крыльями, он вновь заорал что есть силы: « Вы вор-ры!» – почудилось мне. Со всех ног я бросился бежать прочь, за мной, еле поспевая, мчался Витька. Конечно, в его глазах я был никуда не годным разведчиком, последним трусом, с каким нельзя иметь серьёзных дел. И он ещё посмотрит, стоит ли со мной водиться.
Остановились на плотине. Мне стыдно было смотреть в глаза моего друга. Но Витька вроде и не заметил моих переживаний. За участие в разведке он протянул мне яйцо.
«Не взять – Витьку обидеть. Взять незаработанное – неудобно».
Яйцо я сунул под куст бузины, остальные по пути на колхозный двор Витька занёс к себе домой.
Мы покружились возле кузницы, поочерёдно попрыгали на ржавом пружинистом сиденье конного культиватора, затем подошли к воротам колхозного амбара, где кладовщик Митроха Сычёв грузил на дрожки мешки с зерном. О яйцах мы забыли совершенно. Тут и настигла нас бабка Хиба.
– Бисовы диты! – завопила сходу бабка. – Кроме них ниякого чорта не було возле. Повкрадалы усе яйца и вже поховалы! Дурья моя башка, було бы вас унутри захлопнуть, чертякив этаких!
Она громко ругалась, а сама шарила по нашим карманам и подталкивала к кладовщику, видимо, на расправу, так как другого начальства поблизости не было.
– Мы их в амбар запрём, – пообещал кладовщик, -чтоб не лазили, куда не след. Ишь вы…
И замахнулся вожжами.
От страха быть посаженными в тёмный амбар мы с Витькой метнулись в разные стороны и тем спаслись от заключения.
– Докладную напиши председателю! – громко, чтоб мы слышали, – кричал кладовщик глуховатой Хибе.– Пусть с матерей спросит.
Всё можно было вытерпеть, но если из-за тебя будет плохо маме… Нет наказания горше и больнее.
Потянулись тоскливые дни. К друзьям не хотелось, с Витькой встречаться тоже желания не было.
– Ты не заболел? Поинтересовалась мама, поспешая на работу, на колхозный ток.
– Нет. Так что-то.
Время шло. Наказывать нас, видимо, раздумали или забыли. Я немного отошёл, воспрянул духом. А вскоре возле нашего плетня увиделся с Витькой. Он шёл ко мне. Встретились, как незнакомые, как после долгой болезни, не решаясь напомнить друг другу о той вылазке в курятник, так испортившей нам в это лето жизнь, но и объединившей общим делом.
С того дня всё чаще меня стала согревать мысль: « У меня есть тайна, у меня есть яйцо». Успокаивал себя тем, что не крал его, а получил от друга. А за яйцо можно у тётки Акулины стакан вишен купить или у деда Никиты полкартуза яблок-преснушек. Когда я проиграл в «пристенку» Витьке полтинник и не сразу мог расплатиться, я не очень огорчился: «У меня есть яйцо. Его можно продать и рассчитаться с долгом».
В разгар лета к нам в деревню привезли кино. Это был редкий для всех сельчан праздник. И стар, и млад в тот день, встречаясь друг с другом, разговор начинали не с приветствия, а с вопроса: «Пойдёшь в кино?»
«Конечно же, я пойду! Кинщик пропускает за рубль, можно и за стакан пшена. Нас, ребятишек, – за яйцо или десяток яблок. У меня есть яйцо!»
Весь день маюсь при мысли, как незаметно забрать его из-под куста. Перед вечером, когда до начала кино оставалось совсем ничего, я побежал к укромному месту. Долго ль взять яйцо? Раз – и в карман. И к правлению колхоза, откуда уже доносились радостные голоса моих сверстников.
Но вышла заминка. По плотине шло стадо коров, а пастух, сняв рубашку, обмывался по пояс рядом с кустом, где лежал мой «клад».
– Ай, что потерял? – спросил пастух.
– Нет. Так просто, – ответил я и для верности бросил пару камешек в воду, загадав: чёт – кино посмотрю, нечет…
И тут с ужасом услышал, как со стороны правления вначале мягко, приглушённо, затем всё чётче зататакал движок. Звук нарастал, выравнивался и тем обиднее становилось на душе: «Кино запустили. Без меня».
В один воскресный день, когда я с мамой носил в соседнее село в счёт налога бидончик масла, у всех моих друзей появились свистки. Провозил их по селу тряпичник в своём сундучке, наполненном всякой блестящей всячиной. За свисток – яйцо. Сделанный в виде раскрашенной птички свисток свободно помещался в руке. Удобно его хранить в кармане, и получаются на нём самые заливистые трели. Витька дал мне свой попробовать, хотя и предупредил: «Не испорть».
– Вот повезу на базар яичек, куплю тебе свисток, – успокоила мама.
Обрадовался я, придумав: «Положу ей с в о ё яйцо. Мама продаст его и будет мне покупка».
Но дела не пустили её на базар до самой осени, до школы. Учились мы с Витькой в одном классе. Точнее, в разных классах, но занимались одновременно в одном помещении, потому что школа была малокомплектная. Анна Михайловна, опросив и дав задание старшим, сходу принималась за нас, первачков. Времени у неё всегда не хватало.
– Какие вы буквы знаете? – обратилась она к нам на одном из уроков, желая определить нашу подготовку.
Она поднимала вверх квадратные картонки с написанными на них буквами, вопросительно поглядывая на нас и одобряя тех, кто правильно назвал букву и придумал слово, начинающееся с этой
«Душа затворилась», – говорила мама в таких случаях.
– А почему Митя у нас молчит? – будто ко всем обратилась учительница.
Все уставились на меня.
– Например, эта буква, – подняла она последнюю картонку.
– Скажи – «яйцо»! – шепнул мне с соседнего ряда Витька.
Боком на меня смотрела пузатая, как наш кладовщик, неприятная буква «Я»
– Знаю, – отмахнулся я от непрошенного подсказчика.
Потупившись в парту, я молчал. Думалось, учительнице известна наша история с яйцами, и она нарочно предложила мне назвать эту букву.
– Не знаешь, Митя? – Придётся тебе после уроков позаниматься.
После звонка я остаюсь в классе. Витька поджидал меня за дверью, пока я без запинки не оттарабанил Анне Михайловне все буквы на картонках.
– Ничего не понимаю. – заключила учительница. -Иди.
Не понимал меня и Витька. Всю дорогу он допытывался, почему я не отвечал на уроке и был оставлен «без обеда». Я переводил разговор на другое. Незаметно через школьный сад, по логу мы пришли с ним на пруд, Было безлюдно, сухо и прохладно. И на воде ни морщинки. По такой камешки бросать одно удовольствие.
Витька, стрельнув глазами по плотине, тут же поднял глиняный блинец, выдавленный колесом телеги, примеряясь запустить его как можно дальше, чтоб удивить меня своей ловкостью.
– На скоко частей? – не забыл спросить меня Витька.
Ответа он не получил. Лишь удивился, увидев, как я, размахиваюсь и с силой швыряю в пруд грязное, с потемневшей скорлупой куриное яйцо. Пока он искал, что бы такое запустить по воде, я достал из потайного места свой «клад». Яйцо оказалось болтяком. Потому, не отсчитав ни одной «части», оно сразу булькнуло под воду.
– Вот и всё, – выдохнул я облегченно. – Идём.
