Витька не задавал мне вопросов, лишь бросал на меня немые взгляды: «Что это со мной происходит?».
Я зачем-то сворачиваю в проулок, где живёт бабка Хиба. Тут за лето я ни разу не был. Вглядываюсь в тёмные окна её избы с неясным желанием увидеть хозяйку, что ли заговорить с нею. О чём, не знаю сам. Просто поздороваться.
На окна низко свисают неровные космы соломенной кровли. Будто сама Хиба смотрит на меня из-под ладони, провожает долгим взглядом.
В ГОРОД ОБЫДЕНКОЙ
Скажи мне мама, зачем едем в город, ни за что не согласился бы на эту поездку.
Готовиться она начала заранее. Достала баночку коровьего масла, сбитого ещё по осени. В мешочек насыпала сушёных яблок, компот из них хороший получается. С полведёрка набрала картошки покрупнее. Помыла и рассыпала по полу, чтоб просохла. А ещё замесила с вечера тесто на соде. К утру оно подошло, и мама испекла пшеничных пышек. Одну дала мне. Пышка сладко похрустывала и обдавала рот печным жаром. Своё печение мама завернула в чистый рушничок, чтоб не заклёкло в дороге. Мягкие румяные пышки особенно вкусны с молоком, потому мама не забыла налить в трёхлитровый бидончик утрешника, укутала его старым шерстяным платком и пододвинула мне:
– Донесёшь?
– Донесу. Давайте, мама, ещё что-нибудь, – с готовностью соглашаюсь я.
Гостинцы собраны, в сумки уложены, и я полдня маюсь без дела. Несчётное число раз смотрю на часы, скоро ли отправляться к поезду. Ходики наши с мишками на циферблате идут верно. Мама специально сегодня ещё раз проверила их по восходу солнца.
Из дому мы выходим пораньше. Так лучше. Кто его знает, поезд. Ну-ка, преждевременно придёт на станцию. А то и мы припозднимся. Ведь по нашим дорогам не разбежишься. Бугры да овраги, Бабкин лог, Буянов ручей. Летом устанешь опускаться да выбираться из них, зимой и подавно.
– А зачем едем-то? – спрашиваю маму.
– Да так. Лизу проведаем. Может, тебе шапку посмотрим.
Не очень верится, что едем «просто так», но выпытывать не решаюсь. Конечно, пока каникулы, надо съездить к сестре. Давно не виделись с нею. После замужества она редко стала бывать у нас, лишь в отпуск да и то, когда он совпадёт с отпуском мужа. Посмотреть шапку тоже надо. Моя совсем праховой стала. Неуверенная в исполнении своих задумок, привыкшая к неудачам да огорчениям, мама не любит заранее выказывать свои планы вслух. Вот и о шапке говорит не «купим», а «посмотрим»
К станции, «двадцатке», мы подходим уже в сумерках. Никакой станции тут на самом деле нет. Горит лишь высоко на чёрном столбе жёлтая под жестяным абажуром лампочка, вырывая из темноты железобетонный дорожный знак с цифрой «2О». Возле толпится десяток человек. Поёживаются на морозном ветру, выжидательно посматривают в сторону райцентра, откуда должен показаться поезд.
Вначале он засветился оранжевой точкой, замершей на одном месте. Потом она стала увеличиваться, растягиваться вширь, пока не разделилась на два огонька. Повеселели люди, разобрали в руки свои мешки да корзины, приготовились к посадке.
Паровоз остановился напротив нас, шумный, горячий. Дверь была открыта лишь в одном вагоне, туда и поспешили мы с мамой вслед за всеми. Кое-как взобрались на высокие ступеньки, пособляя один другому. В вагоне было тепло и сумрачно. Вскоре все расселись и успокоились.
– Слава тебе, Господи, – удовлетворённо говорит мама, когда поезд трогается.
– Это вторая моя поездка в город. Первый раз там побывал с сестрой вскоре после войны. Она приезжала в деревню одним днём набрать кое-каких продуктов. Тогда и надоумила мама сестру взять меня с собой.
– Пусть мальчишка посмотрит. Ведь, кроме деревни, ничего не видел.
Город был сильно порушен. Многие дома темнели квадратами пустых окон. На улицах, во дворах кучи битого кирпича, крошево из перекрытий, балок, железных прутьев. Возле трамвайного кольца, напротив экскаваторного завода, рядком стояли какие-то рогатые «чушки».
– Ежи, – пояснила сестра. – Чтоб немецкие танки не прошли.
Сестра держала меня за руку, боялась, потеряюсь. Я шёл вперёд, всё оглядывался на ежи и чуть не столкнулся высоким сутулым стариком. У него было морщинистое лицо и маленькие колючие глаза.
– Здравствуйте, папаша, – почему-то сказала ему сестра.
Это был её свёкор. Шёл на работу. Сестра стала рассказывать о своей поездке, о деревне и обо мне. Будто бы я пристал к ней дома, не отпущу, мол, тебя в город. Бери меня с собой.
(Не было такого!)
Старик посмотрел на меня как-то сбоку и в нос, неопределённо произнёс: «Няхай пожеветь неделькю». Я пожил две.
– А кем он работает? – спросил я у сестры, когда свёкор отошел от нас довольно далеко.
– Истопником в церкви.
…На этот раз с мамой в город мы приехали под утро. Прибывшие с поездом люди повалили к железным воротам и вынесли нас к трамвайной остановке, куда вскоре подошёл трамвай с непонятной надписью на «лбу» «СХИ».
– Наш, – сказала мама.
Он долго кружит по городу, пока кондуктор не объявляет остановку «Экскаваторный завод». Это место я узнал. Улицу тут выложили булыжником и нет ни одного ежа. Всё остальное без изменений. Вот место, где мы с Лизой встретили её свёкра. Отсюда хорошо виден на пригорке посёлок. Туда мы и направляемся с мамой. Посёлок, мало чем похож на город, правда, улицы прямые и длинные да водопроводные колонки возле домов. И то не у каждого. Из труб столбиками тянется дым, пахнет гарью. За ночь выпал снежок, потому потеплело, но
неприятно слепит глаза.
Идём долго, пока не упираемся в нужную нам калитку. Сестра была дома, готовила мужу завтрак. Он формовщик на экскаваторном заводе, вот-вот должен прийти с третьей смены. Рада сестра нашему приезду. Оказалось, она гостей ждала. Сон такой видела:
– Вроде руку себе в кровь порезала. А это всегда кто-нибудь придёт или приедет.
(«У меня к гостям самолёт. А деньги, мелочь, к неприятности. И вода тоже. Увижу воду или деньги, обязательно что-нибудь плохое случится»).
Сестра расспрашивает, как доехали, о деревенских новостях, о своих подругах. Заодно и о себе рассказывает, но как-то бегло и почему-то полушепотом. Оказалось, вчера они с Федей решили от родителей отделиться. Конечно, ничего такого не делили. Ещё не нажили, чтоб делить. Просто придвинула она свою кушетку к фанерной двери, через которую ходили друг к другу. Очень это не понравилось свекрови со свёкром.
– Утром, как вам прийти, «завелась» свекровь. В дверь стучала, обзывалась. Ну и пусть. Я её не боюсь, – говорит сестра и, тряхнув головой, начинает расчёсывать волос, давая понять, что её совершенно не волнует возня стариков за стенкой.
А там на время притихли. Видимо, определяли, кто это пришёл в такую рань к снохе и следует ли продолжать выяснять с ней отношения, уличать во всём нехорошем. Вскоре брань на той стороне дома возобновляется. Особенно возмущается свекровь:
– Это всё о н а, отец, такая – разэдакая! Не о н а бы, того бы не было. Жить ей одной захотелось. Ишь ты, барыня нашлась. Из грязи да в князи. Пойди, отец, сам поговори с н е ю. Пусть прищемит хвост…
Заволновалась сестра, заходила по комнате. Неудобно ей перед нами. На всякий случай посунула кушетку к двери плотнее, чтоб свекровь не вздумала сюда войти. А на самые обидные слова даже крикнула:
– От такой же слышу!
И мама заволновалась. А чтоб заглушить ругань сватов, делает вид, что занята разговором с Лизой. Задаёт ей один вопрос за другим: как с продуктами в городе, да есть ли в магазинах какая мануфактура, ситчик там или сатин, да что слышно про войну, хотя никакой войны уже не было. Мама вроде интересовалась международным положением.
О войне ничего не слышно, слава Богу. Мало того, сестра повторяет слова Маршала, сказавшего на днях по радио: «Кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет». И посмотрела на маму так, будто бы это Маршал сказал ей лично. Мама осталась довольна таким ответом большого человека. Шевельнулась на стуле, подвигаясь с краешка к центру. Тут она, видимо, уловила самый подходящий момент, чтобы сказать о цели нашего приезда. Этого ждала и сестра. Спросить напрямую она не решалась.
– Да вот хочу Митю в церковь сводить, окрестить, – почему-то громко произносит мама, посмотрев на меня.
– Может, давала понять, что дело уже решённое.
И никакого отказа быть не может. Будь я у себя
дома в деревне, возразил бы маме, а то и вовсе убежал бы на улицу, не дослушав. Тут же лишь сжимаюсь весь от такой неожиданности да опускаю голову, не смея что-либо сказать.
– Ровесники его все крещёные, – продолжает мама, а он вроде хуже всех. Есть ли т а м что, нет ли, не знаем, а окрестить надо. Может, хворать меньше станет.
– Смотрите, мама. Надо так надо. И не крещёные живут, и окрестите – не убудет, – уклончиво отвечает сестра.
Чувствую разговор ведут ради меня, убеждают, как необходимо пойти в церковь. В довершение сестра вспоминает, как прошлым летом окрестилась её соседка, немолодая женщина.
