Массы?
Да, там другое дело, и когда наивные и по-своему верившие в него как в Бога люди выражали свое неподдельное восхищение к нему, он слушал их с той снисходительностью, с какой утомленный знаниями профессор слушает студента.
А эти! Высокопоставленные…
Им он никогда не верил.
Более того, он прекрасно понимал, что Голиков сейчас старается не защитить порученное ему дело, а угодить ему.
И прояви он сейчас интерес ко всему тому, что находилась в черной папке генерала, он услышал бы совсем другие речи.
Тем временем Голиков умолк и смотрел на вождя с таким выражением на лице, словно испрашивал у него прощение за то, что осмелился не поверить его гению и иметь свои собственные суждения.
– Ладно, – махнул рукой Сталин, – это я так, к слову. Идите, товарищ Голиков, работайте и впредь думайте, ведь это ваше главное оружие. Не так ли? – неожиданно сверкнул Сталин желтыми, как у кота, глазами.
– Так точно, товарищ Сталин! – вытянулся Голиков, с облегчением понимая, что на этот раз гроза прошла мимо.
Сталин, не прощаясь, сел за стол и снова принялся за «Государя».
Голиков щелкнул каблуками, повернулся и чуть ли не строевым шагом вышел из кабинета.
Сталин с какой-то брезгливостью смотрел ему в спину. И этот такой же, как все. Чуть надавили, и он уже готов и каяться, и верить ему, и не верить себе…
Он усмехнулся.
В последнее время он все чаще ловил себя на мысли, что ему очень хочется услышать возражения и поспорить.
Так, как когда-то спорил Ленин, который хоть и не терпел инакомыслящих, но рот никому не затыкал.
Сталин вздохнул.
Может быть, в этом и была его сила, может быть, именно поэтому немногие оставшиеся его стараниями в живых из ленинской гвардии с такой тоской и вспоминал те счастливые для них дни, когда каждый мог пройти против вождя и не получить за это пулю…
Да, Каменев, Троцкий, Зиновьев, Бухарин, Раскольников пытались спорить.
Чем все это кончилось?
Правильно!
Иных уж нет, а те далече…
III
Голиков приехал в свое ведомство в мрачном настроении.
Отложив все совещания и встречи, он закрылся в своем кабинете и без малейшего перерыва выпил два стакана водки.
Усевшись в кресло, он закурил и с удовлетворением чувствовал, как вместе с разливавшимся по всему телу теплом уходит почти суточное напряжение.
А нервничать он начал сразу же, когда ему еще вчера утром сообщили, что на следующий день его примет Сталин.
Ничего хорошего от встречи с вождем он не ждал, прекрасно зная о той неприязни, с какой Сталин воспринимал любую информацию, которая шла вразрез с его собственным пониманием сложившейся ситуации.
Так оно и вышло, и ему надо благодарить Бога за то, что дальше угрозы Сталин не пошел. Пока не пошел…
И ему очень повезло, поскольку он так и не заговорил со Сталиным о полученной сегодня ночью шифровке о совещании у Гитлера.
Не поговорил он и том, о чем давно бы уже следовало поговорить с вождем.
Организационная структура Разведуправления, как убедился Голиков сразу же после своего прихода в это ведомство, давно устарела. Что же касается работы в условиях военного времени, то оно совершенно не соответствовало этому самому времени.
Материальная база военной разведки находилась в самом, что ни на есть, плачевном состоянии. У нее не было даже самолетов для заброски разведчиков в тыл противника.
Отсутствовали в нем и столь необходимые на войне отделы войсковой и диверсионной разведки.
Не было должного отношения к Управлению со стороны руководства Генштаба.
Да что там говорить, пронесло!
Сталин показал бы ему самолеты в тыл противника!
Конечно, в глубине души Голиков прекрасно понимал, что он просто струсил и даже не попытался защитить то дело, которое ему было поручено тем же Сталиным.
Но что он мог?
Спорить и доказывать?
Да, можно было!
Но только с тем, кто хотел спорить и слышать доказательства.
Сталин не хотел.
Да и чего бы он добился?
Отставки?
Это в лучшем случае.
Ладно, поморщился Голиков.
Хватит копаться в себе.
Что сделано, то сделано.
Он работает с тем, с кем работает, значит, впредь надо быть умнее и гибче. А бодаться с дубом… себе дороже…
А пока… ему надо как следует расслабиться.
