Будущий Учитель не мог не понимать, что «устремив всю свою волю к учению», он, сын воина, порывал со своей средой и собирался посвятить свою жизнь совершенно чуждой области занятий.
Более того, своим решением он обрекал себя на бедность.
И, тем не менее, он сделал свой выбор.
Почему?
Наверное, только потому, что мало избирать, надо быть избранным.
Старание, труд и прочие мучения дорогого стоят в любом деле, но первичен все же талант, без которого нельзя написать ни баховские фуги, ни «Демона», ни «Братьев Карамазовых».
Надо полагать, было и в молодом Конфуции то, что называют, божьей искрой, которая и заставляла его заниматься именно тем, чем он занимался.
И когда пятнадцатилетний Кун Цю решил «обратить свои помыслы к учению», у него, надо полагать, было не только огромное желание, но и все предпосылки для этого.
Именно по этой причине правильнее было бы сказать, что Конфуций не «избрал жизнь ученого», а «естественным образом оказался на пути ученого».
Но даже у него, избранного, по его собственным словам, еще долго оставались сомнения относительного того дела, каким он занимался.
Впрочем, его мечтания простирались, надо полагать гораздо дальше пусть и прекрасного, но все же образования ради образования.
Однако в пятнадцать лет он не мог знать, как сложится его судьба, и не надо забывать, что ему надо было на что-то жить.
Работа простых людей его не привлекала, а возможность занять то самое высокое положение, которого он не мог получить в силу своей бедности и незавидного социального положения, ему могло дать только образование.
Понимал ли он, что только «высокое положение» откроет ему дорогу для примения все его недюжинных знаний и способностей на пользу общества?
Вряд ли. Во всяком случае, сам он об этом ничего не говорил, да и не мог он уже в пятнадцать лет задумываться о том, как исправить нравственность в Поднебесной. Для этого у него не было ни знаний, ни понимания жизни.
Впрочем, на этот счет существует и другая версия.
Согласно ей, Конфуций не смог поступить ни в одну из высших государственных школ, где готовили чиновников по причине бедности.
Однако это не остановило Конфуция, и с пятнадцати пет он стал заниматься самообразованием.
– Я очень любил древних, – говорил сам Конфуций о своей учебе, – и приложил все усилия, чтобы овладеть их знаниями…
Возможно, так оно и было. Достаточно вспомнить о тех насмешках, которым «деревенщина» Конфуций подвергался при отправлении церемоний. И мог ли «сын человека из Цзоу» поступить в высшую школу, еще вопрос.
И смеявшиеся над Конфуцием люди, хорошо знали, где и как учили настоящему ритуалу и что никакие деревенские старшины не могли научить ничему хорошему.
Когда Конфуций прославился на всю Порднебесную, некий аристократ Гунсунь Чао из царства Вэй спросил ученика Конфуция Цзы Гуна, у кого учился его наставник.
В те времена был широко распространен обычай, согласно которому знатные люди приглашали для обучения своих сыновей постоянного учителя.
Поэтому Гунсунь Чао считал само собой разумеющимся, что ученый с такой репутацией должен был приобрести свои познания у очень известного наставника.
Ответил Цзы Гун в лучших метафизических традициях.
– Путь основателей Чжоу, совершенномудрых царей Вэнь-вана и У-вана, пришел в упадок, но не пропал полностью. Он сохранился среди людей, при этом достойные запомнили в нем великое, а мелкие и недостойные – неважное и второстепенное. Тем не менее, и то, и другое – части Пути. И куда бы мог пойти наш Учитель, чтобы у него не было возможности учиться? Да и нуждался ли он в постоянном наставнике?
Если перевести всю тайную суть иносказаний Цзы Гуна, то Конфуций мог учиться – и учился – в любой ситуации, у любых людей, не нуждаясь в отдельном наставнике, который постоянно обучал бы его.
Конечно, по большому счету вопрос о том, учился ли Конфуций в высшей школе, является чисто риторическим. И трижды прав был его ученик, когда говорил, что его Учитель был обречен на учение самим Небом.
Достойный человек не может не обладать широтой познаний и твердостью духа. Его ноша тяжела, а путь его долог
Человечность – вот ноша, которую несет он: разве она тяжела? Только смерть завершает его путь: разве он долог?
Истинно человечный муж добивается всего собственными усилиями
Да и не это, в конце концов, главное! Главное, что Конфуций учился и овладел знаниями в гораздо большем объеме, нежели это давала государственная школа.
И, наверное, прав был Цзы Гун, когда говорил о том, что о Конфуций не нуждался в постоянном наставнике.
Впрочем, это и не суть важно для такого человека, каким был Конфуций. Главное для него было все же, не у кого, а как.
– Даже в селении из десяти домов, – как-то заметил он, – всегда найдется человек, равный мне по верности и надежности, но там не будет никого, кто любил бы учиться так, как я…
Как это ни удивительно, но громкие слова принадлежат скромному в обычной жизни Конфуцию.
И он знал, что говорил, поскольку его любовь к учению и на самом деле была настолько сильна, что, действительно мало кто мог сравниться с ним.
– Я, – говорил Конфуций, – не из тех, кто обладает врожденным знанием. Я просто люблю древность и искренне стремлюсь к ней…
Его слова не расходились с делом, и он скрупулезно изучал тот мир, каким он представал перед ним в классических книгах.
И как тут не вспомнить знаменитого автора «Смысла и назначения истории» К.Ясперса?
«Необозримые дали времени, – писал он, – когда человек уже существовал, в основе своей остаются для нас тайной. Это время молчания истории, хотя именно тогда должно было произойти то, что наиболее существенно для нас.
Доистория – это величайшая реальность, ибо в ней возник человек, однако реальность эта нам, по существу, неведома.
Но едва только мы задаем себе вопрос, что мы, люди, собственно, такое, и пытаемся найти ответ в познании того, откуда мы пришли, мы сразу же обращаемся к доистории, стремясь проникнуть в ее глубины.
Тьма этих глубин обладает притягательной силой, мы с полным основанием устремляемся к ним, но нас всегда ждет разочарование, уготованное невозможностью их познать».
Как известно, китайская цивилизация является самой древней в мире.
Основоположником китайской государственности был Жёлтый Император – Хуан-ди.
Именно он в XXVII веке до н. э. после кровопролитной борьбы подчинил вождей отдельных племён и создал государство в горах Куньлунь.
Установив мир, Хуан-ди принёс жертвы богам, назначил чиновников-управителей и ввёл первые в стране законы.
Один из его потомков создал династию Ся, и ее семнадцать государей правили на протяжении трёх с половиной веков.
По преданию, последний правитель династии Ся отличался необыкновенной жестокостью, чем восстановил против себя вождей подчиненных племен.
