– У него ведь сердце не болело никогда, – тихо сказала я Анастасии Ивановне, самой себе и природе, оплакивающей мое горе.
– Малыш, так бывает, ты поплачь, если можешь, поплачь. – Анастасия Ивановна снова присела на корточки возле меня и посмотрела мне в глаза. – Тебе будет больно, но я с тобой, я тебя не брошу, звездочка, не брошу.
Глава 9
Крах детских иллюзий
с. Пуховка Киевской обл. – Киев. Декабрь,1995 г.
1 декабря состоялись похороны дедушки. Я стояла рядом с Анастасией Ивановной и ее мамой. Они обе держали меня за руки. Снова моя голова была покрыта черным платком. Если тогда, когда меня заставили повязать его после смерти мамы, он меня раздражал и как-будто выделял среди окружающих, не в хорошем смысле этого, то теперь эта отметина казалась мне чем-то таким, что защищает мою голову от тяжелых мыслей На кладбище я бывала, когда мы с дедом ходили на могилу матери на девять и сорок дней. На похоронах же была впервые. Недолго отец пережил свою дочь. Я знала, что он плакал иногда ночью, когда никто не мог слышать этого и видеть. Помню, сказала ему:
– Не плачь, дедушка, я буду хорошей внучкой Он тогда меня прижал к себе и долго не отпускал, но я чувствовала, что он просто рыдает.
Это так странно: видеть плачущего мужчину – военного плачущим Похороны организовали те, кто всегда с пониманием и участливо относился к нашей семье. Остальным же я просто запретила присутствовать на церемонии:
– Вы туда не пойдете! Вы не любили дедушку. Не надо лицемерить! – кричала я.
Расставив руки в стороны, загородила ворота входа в кладбище после того, как через них занесли гроб. Это были первые слова, которые я произнесла за два дня.
– Не можна, дитинко, – Наталья Петровна пыталась мягко отодвинуть меня в сторону. – Хай простяться.
– Они стервятники, не хочу, чтобы они тут были!
Наталья Петровна плакала и искала поддержки у Анастасии Ивановны, но та кивнула и покачала головой: мол, так нужно, пусть уходят.
– Навiжена! – бросила баба Марфа и развернулась на выход.
Когда я «расчистила» кладбище от «лживого и лицемерного отребья», как сказал Олег, тут осталось совсем немного людей. Анастасия Ивановна со мной за руку, ее мама, по другую руку – Олег, Руслан и Женя, отцы мальчиков и мама Жени, Марья Никитична да Наталья Петровна.
Когда гроб поставили и сказали, что нужно попрощаться, я не двинулась с места.
Все присутствующие наклонялись над «Ростиславом Андреевичем, земля ему пухом», а я не могла. Анастасия Ивановна крепче взяла меня за руку и подвела к гробу. Я увидела восковое лицо, абсолютно не похожее на лицо дедушки.
– Это не он, Настенька Ивановна, не он, – шептала я Впервые с момента, когда вернулась домой, отсидевшись в доме нашего фельдшера, слезы хлынули горячими ручьями, и в эту же секунду пошел снег. Тихий-тихий, ровный, он ложился на мое лицо, на восковую маску, которую я не узнавала, и мне вспомнилось: «Снегурка, не плачь, а то твои горячие слезы растопят тебя». Я бессильно рухнула на колени и взялась рукой за бортик гроба; подняться уже не смогла, поэтому папа Олега на руках вынес меня с кладбища.
В доме на поминках было слишком тихо. Иногда кто-то говорил о дедушке какие-то добрые слова:
– Ростислав Андреевич, царство ему небесное, молодец. Выстрадал уже, так выстрадал, на него всегда можно было положиться…
Папа Олега выпил рюмку водки, а я молча сидела за столом. Иногда от каких-то особенно болезненных для меня слов, начинала плакать, и мальчишки подходили ко мне поочередно, чтобы как-то поддержать, но как – они толком не знали. Анастасия Ивановна показала жестом, что лучше меня пока вовсе не трогать.
– Хорошою людиною був. Справжньою. – Наталья Петровна тоже не сдерживала слез.
– Возможно, Ростислав Андреевич в чем-то ошибался, но мы, смертные, все мы в чем-то не правы. Но он был добрым, справедливым человеком, любящим отцом и хорошим дедушкой. – Анастасия Ивановна пригубила водки.
– Ростислав Андреевич все-таки наш человек был. Пусть покоится с миром. Он великий философ, кто бы что ни говорил. – Мальчишки разом произнесли эту речь, дополняя друг друга.
– Спасибо, – тихо сказала я, – спасибо, что здесь сегодня те, кто любил дедушку. Любите своих родных, они так внезапно уходят.
Я закрыла лицо руками и тихо заплакала. Люди постепенно стали расходиться, слезы переставали литься, и меня одолел сон.
На следующий день Анастасия Ивановна попросила, чтобы я посидела в доме с ее мамой, а она на пару часов должна была сходить на работу. Я сидела на скамейке во дворе. Олег, Руслан и Женя подошли ко мне и сели с разных сторон.
– Малыш, ты как? – неловко спросил Женя.
– Нормально, Женя, – солгала я.
Он вздохнул, а остальные не знали, что еще мне можно сказать. Руслан потрогал мои руки.
– Снежинка, ты сама скоро в снеговика превратишься, может, в дом пойдем?
Я отрицательно помотала головой. На мне было черное платье, голова все еще была повязана черной косынкой, и куталась я в дедову телогрейку.
– Я такой дурой была, – вдруг сказала я. – Моя мать права, когда говорила, что я свинья неблагодарная, что лучше бы не рождалась.
– Так, – Олег вскочил на ноги, – прекрати сопли разводить. Не говори глупостей! У тебя есть мы, есть Анастасия Ивановна и многие другие, настоящие и искренние люди. Ты подумай. Как ты им нужна!
Подняла глаза на Олега, но посмотрела за его спину. Он тоже обернулся, как бы отгораживая меня от пришедших. Демонстративно отбросив калитку в сторону, пожаловали Гапа в сопровождении участкового и какой-то женщины – эдакая толстая тетка, выкрашенная в черный цвет, с густо намазанными яркой помадой губами, в очках с крупными стеклами.
– Горькая Снежана Дмитриевна? – спросила мартышка в очках.
– А что вам нужно? – вступился Руслан.
– Ти не заважай, Фiлiпов, – Агафка отодвинула его в сторону, – тут правоохороннi органи i опiкунська рада. Вам тут робить нема чого.
– То вам тут «рабить нема чо» – перекривил ее Руслан. – Это в вашем любезном лице все инстанции? Пока вижу нашего перепуганного подхалимщика-участкового, великую учительшу, которую к школе за километр подпускать нельзя, и тетку в очках.
– Я попрошу, молодой человек, – встряла «тетка в очках», – попридержите язык.
– Значит так, – участковый переминался с ноги на ногу, – Ростислав Андреевич получил это жилье временно, так что теперь его нужно бы освободить.
– Да что вы делаете?! – мальчишки вместе закричали на участкового Трофима. – Куда ее?
Она ребенок. Какое право вы имеете?! Это Ростислава Андреича жилье!
– Що ви взагалi знаете? Аби не вашi батьки, вас би вже давно в колонii навчили дисциплiни.
Це моя земля! – Гапа помахала перед нашими лицами какими-то бумагами. – Понаприiжджали тут, ти бач! Ну, то виправимо… – она обратилась к очкастой мартышке. – Ви б забрали ii в якусь колонiю. Вона, до речi, пiд слiдством була.
– Да? – очкаричка уставилась на слабохарактерного участкового.
– Ну, не то чтобы, но там история…
– Понятно! – заключила очкастая гадина, прервав блеяния «бравого стража порядка».
– В Киеве есть разные учреждения. Плодить уголовщину мы не будем, у нас это строго пресекается. Если это в таком возрасте, – она сверилась с бумагами, – 9-ть лет, такое, то к подростковому она станет мошенницей, воровкой, проституткой или убийцей.
– Да щоб тобi нi дна, нi покришки! – гаркнул Женька.
