В один из дней, на рассвете, Шаньи и Бриан, в сопровождении неизменного Буше, отправились в Палермо.
В дороге Шаньи был весел, развлекая Александра рассказами о жизни в Париже, довольно не лестно отзываясь о придворных и окружении короля. Некоторые из рассказов Шаньи, изобиловали столь пикантными моментами, что де Бриан краснел, в тоже время, с жадностью слушая графа. По всему было видно, что Шаньи состоит при дворе, раз так хорошо знает, личную жизнь Лувра.
– Сейчас Францией правит молодой король Людовик XIII, ему скоро исполнится 25 лет. Самой большой его страстью является, нет, не женщины, а охота. Этой страстью он заболел с детства. Даже его бывший фаворит Шарль де Люинь, пошёл в гору из-за того, что выращивал для короля охотничьих птиц – сорокопутов и получил особую придворную должность – главного птичьего ловчего. Благочестивый и богобоязненный король, привык во всём полагаться на Божью волю, и он совершенно сторонится, избегает и боится женщин.
Десять лет назад, в 1615 году, его женили на испанской принцессе, дочери испанского короля Филиппа III, Анне. Но детей у них пока нет, поговаривают, что Людовик, совершенно равнодушен к своей супруге. При дворе ходили слухи об интимных отношениях короля и его фаворита де Люиня, но пока, это всего лишь слухи, а знающие правду люди, предпочитают помалкивать.
Вот в Англии, там всё проще, там король Яков I, при всех называл своего фаворита, герцога Бэкингема, то своей женой, то мужем.
А то ли дело было в Париже, во времена славного, доброго короля Генриха IV, отца Людовика XIII. У Генриха, только в последний год его жизни, было пять любовниц, а было ему на то время, 56 лет!
А мода, какая в Париже была мода! Многие из женщин, например, прогуливались в платьях со столь смелым вырезом, почти до пупка, что каждый мог рассмотреть их полностью обнажённую грудь, а некоторые дамы, доходили до того, что окрашивали свои соски в ярко-красный цвет.
Ха, а королева Маргарита, первая жена Генриха IV?! Однажды, какой-то монах, в своей проповеди, сравнил её груди «с сосцами Пресвятой Девы». Ей это так понравилось, что она, в знак благодарности, послала проповеднику пятьдесят золотых экю.
Другие священники пытались бороться с подобным оголением, возбуждавшим повсюду, даже в церквах, похоть у многих. Мне рассказывали случай, когда один священник, наверное старый, никуда не годный на подвиги с женщинами, обращаясь к мужчинам своего прихода, воскликнул, что-то вроде такого: «Бесценные мои братья, когда вы видите их вздёрнутые соски, выставляемые с таким бесстыдством, прикройте свои глаза», ему ответили таким хохотом, что бедолага покинул амвон, не закончив проповеди.
Людовик же, как только стал самостоятельно править страной, издал указ «по упорядочению и реформированию одежды придворных, отличающейся чрезмерной вольностью и избыточными украшениями». Он запретил при дворе не только открытые декольте, но даже слишком обтягивающие фигуру платья, которые кажутся ему, откровенным приглашением к сладострастию.
Также, молодой король, занял непримиримую позицию к поединкам. Он требует, чтобы дворяне отстаивали свою честь в суде, а не с оружием в руках.
А бывший фаворит короля де Люинь имел много врагов, но у него не хватало духу встречаться с ними в честном бою. Он поручал защищать свою честь своим братьям Оноре и Леону.
Де Люинь, этот крестник Генриха IV, из захудалого дворянского рода из Тосканы, раньше был простым смотрителем королевских вольеров, и у него, с братьями Оноре и Леоном, был один нарядный камзол на троих, в котором они по очереди появлялись в Лувре. А потом, Люинь, понравился Людовику и стал обер-камергером, государственным советником, комендантом Бастилии и Тюильри, губернатором Пикардии, кавалером ордена Святого Духа, коннетаблем Франции, и это при том, что он был, ну просто никаким военачальником.
А его братья – Оноре д'Альбер, известный также как Кадене, стал герцогом де Шоном, был законодателем мод в Париже, а Леон, он же Брант д'Альбер – стал герцогом де Люксембург. Они окружили себя целым сонмом своих земляков, и в Лувре повсюду слышался их тоскано-прованский говор, ко двору, как мухи на дерьмо, слетелись многочисленные родственники Люиней, и все они, очень торопились, из бедных стать богатыми.
Мать короля, Мария Медичи, тоже не отличалась целомудрием. Ещё при жизни Генриха IV, она умудрялась наставлять ему рога.
Как-то раз, король Генрих, совершал прогулку в окрестностях Парижа. Он остановился, нагнулся, просунул голову между ног, и сказал, глядя на город:
– Ох, сколько гнёзд, принадлежащих рогоносцам!
Один сеньор, бывший рядом с ним, повторил тоже, что проделал король, и тут же воскликнул:
– Сир, я вижу Лувр!..
Де Бриан весело и громко рассмеялся. Шаньи последовал его примеру. Когда друзья насмеялись вдоволь, Шаньи продолжил:
– А вот ещё один забавный случай. Однажды королева Мария Медичи, эта толстая флорентийка, сказала:
– Я бы хотела одной ногой быть в Сен-Жермене, а другой в Париже.
На что Франсуа де Бассомпьер, ответил:
– В таком случае, я бы хотел находиться в Нантере. Не поняли?
Де Бриан отрицательно повёл головой.
– Да всё дело в том, что Нантер, находится посередине, между Сен-Жерменом и Парижем.
Шаньи и Бриан, вновь оглушительно расхохотались.
– Да, Александр, Париж, а особенно королевский двор, это сосредоточение интриг, зависти, злобы, коварства, измен, подлости и предательства. Там всегда сильный пожирает слабого. У кого больше денег или есть влиятельные друзья, тот всегда оказывается прав, но к счастью, встречаются там и благородные люди, которые ставят свою честь, дороже жизни. Есть там верные и преданные друзья, только надо постараться их найти. А иначе, иначе, всё было бы очень и очень скверно.
Я верю в вас, Александр. Вы молоды, храбры, умны, превосходно владеете шпагой. Вы найдёте свою дорогу в жизни, сумеете пробиться наверх, завоевать богатство, уважение, славу, тем более, что у Вас есть я. Я всегда окажу Вам всяческую помощь и поддержку, помогу советом, знаниями, да и всем остальным, если конечно, вы будете в этом нуждаться.
– Благодарю Вас, граф. А позвольте Вас спросить?…
И не дожидаясь разрешения, Бриан продолжил:
– Вы ведь состоите у кого-то на службе? Кому Вы служите?
Де Бриан не спросил о роде занятий графа, он сам многое видел, а Педро, ему как-то намекнул, о роде деятельности графа де Шаньи. Александр был умным юношей, чтобы обо всём догадаться самому.
Какое-то время Шаньи молчал, и Александр уже подумал, что ответа не будет. Но граф, всё-таки ответил:
– Я служу Франции. Отцу Жозефу.
– Священнику?
– Да, священнику. Но этот священник, стоит десятка, а то и сотен, военачальников и министров.
Александр хотел больше расспросить об этом отце Жозефе, но по твёрдо сжатым губам де Шаньи, Бриан понял, что ответов больше не будет.
Около девяти часов утра, без помех миновав стражу у ворот, они въехали в Палермо.
До предела возбуждённый рассказами Шаньи, о доступности женщин в Париже, де Бриан, с диким вожделением посматривал на всех встречаемых по дороге женщин, щедро раздавая им свои улыбки.
Шаньи уверенно правил лошадью, и у Бриана сложилось такое впечатление, что граф уже бывал раньше в городе, и он движется, к определённой цели.
Проезжая мимо одной из церквей на окраине Палермо, Шаньи остановил коня и спросил у Бриана:
– Александр, знаете ли вы, чем знаменита эта церковь?
– Нет граф. Мне это не известно.
– Это церковь Святого Духа. По приданию, именно отсюда, с колокольни этой церкви, на Пасху, в марте 1268 года, прозвучал призыв к восстанию и восставшие сицилийцы, перебили всех французов на острове. За одну ночь, только в одном Палермо, было убито 2 тысячи французов. Восставшие убивали даже местных, сицилийских женщин, которые были замужем за французами.
Король Сицилии Карл I Анжуйский, брат короля Франции Людовика IX Святого, пытался разбить мятежников, но восстание было очень хорошо спланировано папистами и арагонцами, щедро финансировалось Византийской империей, и он потерпел поражение. В результате островом и Южной Италией завладели испанцы.
А поводом к восстанию послужило то, что французский сержант Друэ, попытался силой, прилюдно, овладеть местной женщиной. Её муж заколол обидчика, и началась резня.
Последние слова де Шаньи, охладили любвеобильный пыл де Бриана. Он представил перед собой события марта 1268 года, и озноб пробежал у него между лопатками.
– Палермо древний город, – продолжил граф, – основан ещё в VIII веке до нашей эры финикийцами.
За Сицилию, на протяжении веков, велись долгие и упорные войны. А всему виной, удобное расположение острова. Он является как-бы мостом между Востоком и Западом, Европой и Африкой, что выгодно как в военных, так и в торговых отношениях.
