Cудьба и долг
Лица охранников вытянулись от удивления. Пока они приходили в себя, Шаньи и де Бриан въехали на территорию виллы. Буше остался возле ворот. Наконец, один из стражей опомнился, наверное, он был здесь за старшего:
– Э-э-э… послушайте сеньор граф, вам нельзя въезжать сюда.
– Вот как, почему? Неужели ты, каналья, посмеешь нас остановить?!
Всё это время охранник вынужден был семенить рядом с всадниками, которые и не думали останавливаться, и хотя лошади шли шагом, периодически ему приходилось переходить на бег, всматриваясь снизу вверх в лица незваных гостей. И столько решимости было в их лицах, так угрожающе-презрительно прозвучали последние слова графа, что охранник почувствовал, как струйка холодного пота заструилась между лопатками, и страх смерти, заставил его остановиться. Через мгновение он справился с охватившим его чувством, и заставил себя бегом догнать всадников.
– Сеньор граф, но я должен, доложить о вашем приезде…
– Ну, так, давай вперёд пёс, докладывай.
Стражник поспешно кивнул головой и заспешил, пытаясь опередить всадников.
На довольно обширную лужайку перед домом, на которой находился фонтан и несколько беседок, охранник вбежал почти одновременно с всадниками и что-то быстро сказал мужчине в богато расшитом золотом фиолетовом камзоле, который при виде въезжающих на лужайку незнакомцев, спустился с крыльца дома.
– Я капитан Рисобаль, чем могу служить сеньоры? – спросил мужчина в фиолетовом камзоле.
– Этот олух, что не сказал вам? Граф де Шаньи и барон де Бриан, с визитом вежливости к дону Себастьяну Перруджи. Потрудитесь доложить.
Капитан Рисобаль, жестом подозвал одного из своих находящихся на крыльце людей, и что-то негромко ему сказал, указывая на верхние этажи дома.
Вскоре на крыльцо вышел удивлённый дон Себастьян Перруджи, в окружении слуг и домочадцев. Он сел в кресло, которое вынесли специально для него, а в толпе слуг, от одного к другому, пробежал шёпот и волнение, и все они, с тревогой и беспокойством, со страхом и ужасом, стали смотреть на графа де Шаньи. Похоже, что слухи о его необычайной силе, о его жестокости и неуязвимости в бою, уже успели распространиться среди прислуги.
Первым начал де Бриан и заговорил достаточно громко, чтобы его было слышно всем, даже тем, кто находился в доме.
– Перруджи, сегодня ночью, три десятка твоих людей, посетили мой замок. Двадцать из них мы оставили гостить вечно, на кладбище. И теперь мы здесь, с визитом вежливости, чтобы узнать, если у тебя, среди твоих псов, достаточно смелый человек, который не побоится скрестить со мной шпагу. Или ты нападаешь как трус, только среди ночи, три десятка против четверых, а?
После этих слов де Бриана, в воздухе повисло тягостное молчание, и все взоры присутствующих устремились на капитана Рисобаля. Но он стоял, спокойный и невозмутимый, и казалось, не видел обращенных к нему, то с просьбой, то с приказом, взглядов.
– Может быть ты, а Карлос?
И взгляд Бриана остановился на Карлосе, который также стоял на крыльце, опираясь на руки двух слуг.
– Ночью ты был храбрее. Или твоя смелость появляется, только когда тебя прикрывают десяток вооружённых наёмников, а сейчас, когда надо выйти один на один с дворянином, который не побоится замарать свою родовую шпагу кровью таких никчемных людешек как вы, презренных торгашей и убийц, сейчас твоя храбрость, наверное, просто спит?
Теперь все взгляды находившихся во дворе, сконцентрировались на Карлосе Перруджи, который не нашёл ничего лучше, как побледнеть ещё сильнее, покрепче опереться на поддерживающих его слуг, и сделать вид, что потерял сознание.
– Да ты просто, презренный трус! Ночью, когда шпага этого господина, – Александр указал на графа, – царапнула тебе плечо, ты визжал как свинья.
Де Бриан, мог бы ещё долго выкрикивать оскорбления в адрес семейства Перруджи, но тут на крыльцо вышел молодой человек, со шпагой в руке, на вид немного старше самого Александра, и сказал:
– Господин барон, я готов принять ваш вызов, – и спустился с крыльца.
Всё это время, пока Бриан произносил свою речь, лицо дона Перруджи менялось до неузнаваемости. Он, то краснел, и казалось ещё немного, и его хватит удар, то смертельно бледнел, и тогда казалось, что он вот-вот потеряет сознание. Единственный из присутствующих на крыльце, он не сводил взгляда с барона и графа, и Шаньи, было хорошо видно все метаморфозы, которые происходили с его лицом.
Слушая оскорбления Бриана, этого нищего баронишки, дон Себастьян Перруджи размышлял: действительно, ведь не ему, в его шестьдесят четыре года, выходит на поединок. Хотя в молодости, он довольно исправно владел ножом, но это осталось в далёком прошлом, а сейчас, всю работу за него делали другие, или деньги. Да, его окружают одни трусы, которым от него нужны только его деньги! Он мог приказать своим людям наброситься на этих двоих и убить их, но он не был уверен, что его люди смогут победить. Слишком большие потери понёс он прошлой ночью. Сейчас два преданных ему человека отправлены в Палермо, чтобы нанять новых людей. Да, и что скажут люди? Убить двух человек, двух дворян, хоть и чужеземцев, которые среди белого дня приехали к нему? И так его репутация пошатнулась, после двух нападений на замок. Двух поражений. В Палермо, во дворце вице-короля, на него уже смотрят косо, а в округе, все смеются за его спиной. Уж слишком эта война затянулась. Жаль, что не удалось сразу же убить этого щенка. Проклятый трус Рисобаль, стоит, как ни в чём не бывало…
Выход на лужайку перед домом молодого человека, его племянника, сына его сестры Каролины, прервал ход мыслей Себастьяна Перруджи.
– Вы храбры, молодой человек. Я уже перестал и надеется, что здесь найдётся такой. Могу я узнать ваше имя?
– Родриго Баджи, к вашим услугам, – и молодой человек учтиво поклонился.
Александр аккуратно слез с лошади, стараясь не потревожить раны. Микстуры микстурами, а кожа и тело то его, не чужое.
– Барон де Бриан, честь имею, – и Александр обнажил клинок.
В следующее мгновение их шпаги скрестились, и Бриан сразу понял, что Родриго Баджи серьёзный противник. Может быть, у него не было умения и ловкости, но упорства, силы, желания победить, хватало вполне. Ведь иногда, выносливость побеждает мастерство.
Александр пока с лёгкостью отбивал все удары и выпады противника, стараясь отыскать брешь в его обороне, и самому перейти в атаку. После одного из сильных выпадов Родриго, Александр сделал шаг назад, Баджи последовал за ним, чем сразу же воспользовался де Бриан. Он резко перешёл в контратаку и после пары обманных манёвров, ловким ударом, обезоружил своего противника и приставил шпагу к его груди.
– Ну же, вперёд, убивайте! Ведь вы за этим сюда пришли, – хладнокровно и спокойно сказал Родриго.
– Нет. Мы пришли, чтобы преподать урок, и мы его преподали. Я не буду убивать вас. Вы храбрый молодой человек и при других обстоятельствах нашего знакомства, мы могли бы стать друзьями.
И сказав это, Александр убрал шпагу от груди Родриго и отошёл к своей лошади, не сводя глаз, с собравшихся на крыльце.
Теперь настал черёд де Шаньи. Он слез с коня, поднялся на крыльцо и наклонился к Перруджи. Окружавшие дона Себастьяна слуги и домочадцы, напряглись, но никто не сделал, ни малейшей попытки, остановить графа.
– Слушай меня внимательно, Перруджи, и запоминай. Если ты ещё раз, попытаешься убить барона де Бриана, если с ним вдруг, произойдёт несчастный случай – его сбросит лошадь, он утонет, в него попадёт молния, – я буду обвинять в этом тебя. И тогда, клянусь тебе, я приду, и убью тебя. Но перед этим, я вырежу всю твою семью – жену, дочь, сыновей, всех! Меня зовут Мясник Морон, можешь поспрашивать обо мне, у своих друзей.
На дона Себастьяна Перруджи, было страшно смотреть. Его лицо стало белее мраморных колон, поддерживающих крыльцо его виллы, белее его белой батистовой сорочки. Оно было бледно не от гнева или негодования, оно было белым от страха, который внушил ему, своими словами, этот граф.
Шаньи спустился с крыльца, вскочил в седло, подождал, пока на своего коня сядет Александр, и они шагом направились к воротам. У ворот они забрали Буше, который в случае, если бы, что-то пошло не так, как спланировал граф де Шаньи, должен был связать боем троих оставшихся охранников у ворот и обеспечить выезд с виллы графа и барона.
Бедняге Буше, весь путь от дома Перруджи до замка Бриан, вновь предстояло проделать пешком.
Солнце клонилось к закату. Трое путников двигались в абсолютном молчании. Отъехав достаточно далеко от виллы, Александр почувствовал, что силы оставляют его, он побледнел и покачнулся в седле.
Шаньи быстро наклонился к нему и ухватил его за локоть.
– Держитесь, Бриан, держитесь. Осталось не много.
Александр вымучено улыбнулся и кивнул головой. Холодный пот выступил у него на лице, чёрные круги плясали в глазах. Он поплотнее сел в седло и крепче ухватил поводья. Он не помнил, как они ехали оставшийся путь к замку, но когда услышал, что копыта лошадей простучали по подъёмному мосту и они въехали во двор замка, силы окончательно оставили его, и он стал падать. Словно в каком-то чёрном тумане, он увидел, как к нему быстро бежит Шаньи и будто издалека, долетел до него голос графа:
– Держи его, Буше.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
В ЗАМКЕ
На следующее утро, Шаньи, первым делом растолкал ещё спавшего Буше, и отправил его в ближайшее селение за продуктами. Потом он тихонько прошёл в одну из комнат замка – де Бриан спал беспокойно, лицо его было покрыто потом, он метался и что-то бормотал, перемешивая французские и испанские слова латынью.
Педро уже не спал и граф осмотрел и промыл его рану.
– Всё хорошо, старина. Дело идёт на поправку. Скоро, можно будет вставать.
Педро молча, с благодарностью, кивнул головой.
Не зная чем себя больше занять, граф де Шаньи поднялся на самый верх донжона, и стал осматривать окрестности. Отсюда открывался чудесный вид на часть благодатной Сицилии.
Благодатная, и в тоже время несчастная земля Сицилии принадлежала всем по очереди – и по сути, не принадлежала никому. Множество самых разных завоевателей, мешая формированию собственной национальной индивидуальности у жителей острова, наделили эту землю таким калейдоскопическим наследием, что никакая общность и идеи единства народа Сицилии, стали невозможны. Финикийцы, греки, карфагеняне, римляне, готы, византийцы, арабы, нормандцы, немцы, испанцы, французы – все оставили здесь свои следы. На этой земле, переплелись языки и религии, искусства и архитектура.
Сейчас островом владели испанцы, и их владычество имело для Сицилии самые печальные последствия. Прежние сословные государственные чины, были упразднены, всякое свободное движение духа подавлялось, духовенство, распространяя в народе суеверия, держало его в состоянии полнейшего отупения, чиновничество было до крайности развращено. Земельная собственность была сосредоточена в руках дворянства и духовенства. Вся тяжесть высоких налогов ложилась на плечи низшего класса населения, которые вследствие подорожания предметов первой необходимости – всё больше впадали в состояние крайней нужды.
Он стоял так долго, погрузившись в размышления, думая обо всём, и в то же время ни о чём, пока его внимание не привлёк человек, который шёл к замку, и не по дороге, а напрямик, через кустарник, со стороны гор. Заинтересованный Шаньи, некоторое время рассматривал путника, затем спустился с башни и стал в тени у ворот замка, выжидая.
Подойдя к мосту, мужчина в нерешительности остановился, осматривая замок, но не пытаясь войти через ворота.
Шаньи, оставаясь незамеченным, имел возможность поближе рассмотреть гостя. Это был, по всей видимости горец, один из тех пастухов, которые круглый год пасут в горах овец. Об этом говорила его одежда: шапка, куртка и сапоги из овечьей шерсти, на поясе у него висел большой нож, а в руках была длинная суковатая палка. Лет ему было, наверное шестьдесят, хотя, продублённая, обветренная на морозах и ветрах, загорелая до черноты кожа, морщины, избороздившие его лицо, могли придать ему и лишний десяток лет.
Понаблюдав, Шаньи вышел из тени, и прошёл через ворота к подъёмному мосту. Увидев его, пастух поспешно сдёрнул с головы шапку, и низко поклонился. Потоптавшись на месте, он произнёс:
– Сеньор, могу я видеть сеньора барона де Бриана?
– Нет, но можешь говорить, с чем пришёл, мне.
– Видите ли, сеньор, – и пастух вновь поклонился, – мы, то есть я, и моя семья, живём в горах, выращиваем и пасём овец, но когда-то, мы были крестьянами, но проклятый дон Перруджи, разорил нас, и мы вынуждены были уйти в горы. Вот. Не разрешит ли нам, благословенный сеньор барон, поселиться у него в деревне и быть его крестьянами. Вот. Пользоваться его благословением и защитой. Вот. Жизнь в горах очень сурова, и меня всегда тянуло больше крестьянская, а не пастушеская жизнь. Вот.
Он говорил на сицилийском диалекте, и Шаньи, который в совершенстве знал классический итальянский язык эпохи Возрождения, с трудом понял, чего хочет этот пастух.
– Как тебя зовут и сколько вас?
– Мигель, сеньор, – и он снова поклонился и стал перечислять свою родню – моя жена, дочь, мой младший сын Сальваторе, мой старший сын Паоло, его жена, и два его сына Пепе и Эстебан.
Когда он закончил, Шаньи кивнул головой:
– Барон де Бриан милостиво разрешает вам поселиться на его землях. Служите усердно и исправно, и сеньор барон, будет с вами добр. На первый год, он освобождает вас от податей, и бесплатно даст вам зерно и остальное, что необходимо.
Мигель слушал молча, тоже, наверное, с трудом понимая, что говорит ему этот сеньор, но до него дошла суть, потому что он упал на колени, поднял руки к небесам и закричал:
– Слава Иисусу Христу! Да продлит господь дни благословенного сеньора барона Бриана!
И что – то ещё, в таком же духе.
На дороге ведущей к замку показался Буше, ведя в поводу осла. С удивлением пройдя мимо возносившего молитвы Мигеля, он прошёл во двор замка. Шаньи последовал за ним.
– Господин граф. Вам бы надо было это видеть. Когда я спустился в селение и жестами объяснил, что мне надо еда, вино, и что я из замка Бриан, там началось, что-то невообразимое. Крестьяне вынесли всё, что у них было, некоторые даже не хотели брать денег, начали танцевать, петь, и из их слов, я понял, что они очень довольны нашей победой над Перруджи, которого они, всячески ругали, поносили и смеялись над ним.
– Ну, до полной победы ещё далеко. Нет Перруджи, появится другой. Кстати, ты выяснил, кому принадлежат земли в округе?
– Да господин граф. Какому-то испанцу д’Экскуриадо.
– Хорошо. Накрывай на стол, и поторопись, я голоден. Не забудь накормить Педро.
Шаньи поднялся в башню к Бриану. Юноша уже проснулся, но лежал на постели, лицо его было бледным и в поту, а тело сотрясал озноб.
– Добрый день, Александр. Как вы себя чувствуете, – задал граф риторический вопрос, так как самочувствие Бриана, было явно видно.
– Как я себя чувствую? – слабым, дрожащим голосом ответил барон – Что вы со мной сделали, что вы мне вчера дали? Я чувствую себя паршиво, я не могу встать, у меня дрожать ноги и руки, ужасно болит голова, а желудок, вот-вот выпрыгнет.
– Вот она, людская благодарность, – шутливым тоном сказал Шаньи, – помнится вчера, вы сами вызвались ехать к Перруджи. Но ничего, завтра утром, вам станет легче. Я знаю. Вот выпейте немного вина, – и граф взял кувшин, наполнил кубок и протянул Александру.
– Я не могу. Мой желудок вот здесь, – Александр судорожно провёл рукой по горлу.
– Выпейте, это поможет вам. А вставать вам не обязательно, в замке нет безотлагательных дел, с остальными, я управлюсь сам. Вот таз, для природных потребностей, Буше, за вами поухаживает.
Бриан послушно взял протянутый ему кубок и дрожащей рукой, проливая вино по подбородку, осушил его. Сразу же, всё его тело содрогнулось, он прикрыл рот ладонью, Шаньи вовремя успел подать ему таз, и страшная рвота перевернула все внутренности Александра.
– Ничего, ничего, – приговаривал Шаньи, – это нормально, надо, чтобы эта настойка, полностью покинула ваше тело.
Мало что соображающий барон, лишь слабо кивнул головой.
Шаньи спустился во двор замка.
– Буше, – прокричал он, – иди, помоги господину барону.
А сам направился в одну из комнат замка, где Буше уже накрыл к обеду стол.
После обеда граф спустился во двор замка, куда как раз торопливо, озираясь во все стороны, держа шапку в руке, вошёл Мигель. На ступенях надвратной башни, сидел Буше.
– Как де Бриан?
– Спит, – коротко ответил Буше.
– Хорошо, как проснётся, дашь ему ещё вина из кувшина на столе и поможешь ему. Завтра, вместе с этим мандриано – контадино[6], поедешь по окрестным селениям, пускай он расскажет о доброте и щедрости барона де Бриана. Это должно дать нам приток новых крестьян. Да, и купите коней.
Буше кивнул.
Мигель подошёл к графу и низко поклонился.
– Сеньор, моя семья прибыла.
Шаньи пошёл к воротам, чтобы взглянуть на новых крестьян барона де Бриана. Мигель семенил следом.
У ворот стояла повозка запряжённая мулом, на которой был нагружен скарб семьи Мигеля. Повозку окружали три женщины и два мальчика, которые прятались за женские юбки, с любопытством поглядывая на графа. Мигель начал что-то лепетать, что его два сына Паоло и Сальваторе гонят овец и скоро будут здесь, и начал по очереди называть имена членов своей семьи. Но Шаньи его практически не слышал, всё внимание его было сосредоточенно на статной, с чёрными, как смоль волосами, с миндалевидными глазами девушке, дочери Мигеля, Хуаните, которой на вид было лет двадцать. Её большая высокая грудь, тонкая талия и широкие бёдра, чрезвычайно возбудили графа. Довольно долго, около двух недель, лишённый женской ласки, он почувствовал, как кровь закипает у него в жилах.
Мигель закончил тараторить и с немым вопросом смотрел на графа. Шаньи с трудом совладал с собою и сказал, что они могут занимать любой дом, в лежащем в окрестностях замка селении, любой, какой им понравится, а женщины останутся в замке, где надо навести порядок в комнатах.
Довольный Мигель, согласно кивнул головой, и направил повозку в селение. Среди женщин произошёл короткий разговор и одна из них, находящаяся на последних сроках беременности жена старшего сына Мигеля Паоло, последовала за повозкой, две других – жена Мигеля и Хуанита, остались возле замка. Хуанита не сводила своих шаловливых глаз с графа, и Шаньи, заглянув в них, увидел, что эти глаза обещают многое. Жестом пригласив женщин следовать за ним, он провёл их во двор замка и приказал убраться в левой надвратной башне. Там, до сих пор, повсюду, на полу и стенах, были следы крови, и их следовало отмыть и побелить стены. Работы было не на один день, и Шаньи был этим доволен, значит Хуанита, задержится в замке подольше. Буше, который до этого, наводил в башне порядок, не особенно старался, так как такая работа, не особенно была ему по душе.
Поздним вечером, после ужина, Шаньи спустился во двор замка и присел у коновязи. Через некоторое время он услышал лёгкие торопливые шаги Хуаниты, которая приближалась к нему. Встав, граф обнял девушку и припал к её губам своими губами, руками жадно лаская её тело. Не переставая ласкать и целовать Хуаниту, граф повёл её за собою на сеновал…
Последующие дни в замке, практически ничем не отличались один от другого. Пришедший в себя и ставший на ноги де Бриан, был доволен положением дел, за неделю в его деревню пришло ещё семеро крестьян, трое из них с семьями, и наверняка, в ближайшем будущем, придут ещё. Миссия, возложенная на Мигеля и Буше, удалась полностью.
Подъёмный мост был починен, деревья и кустарник перед замком вырублены и Бриан, уже видел в планах углублённый и обновленный ров и отремонтированную стену замка.
Шаньи несколько раз выезжал из замка, отвечая на вопросы любопытного де Бриана, что едет осмотреть окрестности.
И каждый день, с утра, они занимались с графом де Шаньи, фехтованием.
В первый же день, как только состояние здоровья Александра, позволило им заняться фехтованием, Шаньи, был поражён мастерством и проворством Бриана, он увидел, что со временем из него получится настоящий Мастер Клинка. Он фехтовал, может быть не так хорошо, как сам Шаньи, порой ему не хватало опытности и хладнокровия, но шпагой он владел отменно. Может быть, отличное владение клинком, досталось ему по наследству от отца? Или, это следствие обучения Педро?
В арсенале Шаньи было несколько особо опасных, смертельных ударов, паре из них, он обучил де Бриана.
Несмотря на то, что де Бриан в душе уже давно сроднился с Педро, он теперь, всё больше и больше привязывался к Шаньи, и всё чаще видел в его лице то ли друга, то ли старшего брата. Сказывалась их общность характеров, стремлений и помыслов. И эта дружеско-братская привязанность была у них обоюдной, несмотря на вражду, издревле существующею между бретонцами, а Шаньи был бретонцем, и нормандцами. Хотя, какой из де Бриана нормандец, разве, что по крови, ведь он, всю свою жизнь провёл на Сицилии. Кстати, эта вражда, не мешала дружбе графа и барона Генриха де Бриана, который был природным уроженцем Нормандии. И значительная разница в возрасте, не была помехой этой зарождающейся дружбе.
Дела Педро пошли на поправку, он уже с трудом, но передвигался по замку, опираясь на костыль, подолгу сидячи во дворе. Ему также нравилась царившая в замке суматоха, визг пил, доносившийся из деревни стук топоров.
Хуанита осталась в замке, несмотря на все уговоры Мигеля и матери, и как-то незаметно, постепенно взяла на себя роль управляющей хозяйством. От этого, вдвойне был доволен Буше, которому уже не надо было готовить еду и прислуживать господам. Он слонялся по замку, ходил в селение, то помогая крестьянам, то лежал где-нибудь в холодке, попивая вино.
В один из дней, отдыхая после занятия фехтованием, Шаньи, спросил:
– Александр, а какие у вас планы на будущее, чем вы собираетесь заниматься? Неужели, земледелием?
– Нет. В общем, я задумывался над этим вопросом. Но пока, я не знаю. С вашей помощью, господин граф, дела в замке пошли на лад, но здесь, так много ещё надо сделать.
Александр лукавил. Самым большим его желанием, было отправиться в путешествие, чтобы узнать – как погиб его отец. Первым делом, он хотел поехать в Венецию, ведь именно оттуда, Генрих де Бриан, отправил своё письмо. И был он там, совсем недавно, около полугода назад.
С другой стороны, он чувствовал, что Шаньи, не до конца с ним откровенен, что он, что-то скрывает, что он знает больше, чем говорит. Всякий раз, когда Александр, пытался расспросить графа о своей семье, тот ловко уводил разговор в другую сторону. И де Бриан, хотел остаться рядом с Шаньи, чтобы постепенно выведать у него то, что он скрывал.
– А, что посоветуете мне вы, граф?
– Я? Я предлагаю вам, отправиться со мной в Париж. Там вы поступите на службу, и заслужите славу, богатство, успех, конечно если на то, будет Господня Воля. В Париже, перед такими как вы, открывается много возможностей схватить удачу за хвост. Для начала, можно пойти служить в армию, а там…
– В Париж? Так вы служите Франции?
Шаньи кивнул.
– А как же замок? На кого я его оставлю?
– Всё очень просто. Вы сдадите замок в аренду…
– Педро. Я назначу управляющим Педро, – перебил графа де Бриан, сказав об этом, как уже решённом – В Париж, так в Париж.
– Педро? – удивился де Шаньи, – А вы знаете, чем он занимался до того, как поступил к вам на службу?
– Да, он мне говорил, что был солдатом в армиях Фарнезе и Спиноллы[7].
– И неужели вы думаете, что Педро, согласится остаться здесь, выращивать хлеб и овец, когда для вас, может запахнуть порохом. Хотя, со временем, может быть, люди и меняются, но не думаю, что это применимо к Педро.
– Надо спросить у него. А вот, кстати, и он сам.
После того, как де Бриан, выложил ему всё, что задумал, Педро какое-то время, сидел в молчаливой задумчивости. Наконец, он заговорил:
– На своём веку, я повидал многое. Кровь, смерть, страдания. Познал холод, голод и нужду. И давно решил, что когда Господь призовёт меня, я бы хотел умереть в тихом, уютном местечке, вроде этого. Но я, не могу сейчас, оставить вас, мой дорогой Александр, я нужен вам, поверьте. Хоть я и стар, но не настолько, чтоб быть вам обузой. Я ещё многому, смогу вас научить.
Педро замолчал. В глазах де Бриана стояли слёзы.
– Решено. Мы отправимся в путь, как только ты поправишься.
– Надо съездить в Палермо, – сказал де Шаньи, – там мы сможем найти арендатора для замка. Лучше бы, конечно, еврея, но испанцы всех их изгнали с Сицилии, значит, будем искать грека. Кто-кто, а уж греки, сведущи в крестьянском труде, и принесут процветание вашему поместью.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ