Нижегородцевы были из староверов. Слово «были» точно отражало затухающие семейные традиции, где лишь женщины поддерживались унаследованных от предков порядков, казаки же, отслужив срочную службу возвращались домой «перекрещенными», научившись пить царскую водку и курить табак. Не иначе было и с Сергеем. Совращенный Бахусом, познал он вкус вина, но курить чертовское зелье все же боялся. Матушка учует, на порог не пустит. Но запретный плод как известно сладок. Положить щепоть табака за щеку, это еще не курить, успокаивал грызущую совесть Сергей. Пока не женился прятался, ну а потом. Потом пришлось сажать табак на огороде, чтобы соседские свиньи ломали плетень, Сергей точил топор, а сын Мишка ехал рубить жерди. Все взаимосвязано на этом свете, только пораскинь мозгами, найдется оправдание и выпивке, и щепотке табака во рту.
Собрав Мишку в лес, принялись грузить плуг на телегу. Он хоть и на колесах с железными втулками, но жалко было Сергею волочить его в такую даль своим ходом. У телеги оси и втулки деревянные, намазал их погуще дегтем, что им сделается. Ну и про запас повесил сзади на телегу лагушок с дегтем, нехай на колдобинах болтается. А плуг? Это же вещь новая, купленная, беречь надобно. Сотрешь железную ось, где потом новую возьмешь? Это же не телега, из березового чурбака не выстрогаешь. Головой думать надо. Вот она проверенная веками крестьянская психология – бережливому бог вспоможение шлет.
С улицы послышалось протяжное мычание коров, людской говор и звук рожка пастуха, говорившие о том, что пора выпускать коров на пастбище. По устоявшейся традиции хозяева провожали своих буренок до окраины села, дальше они шли пятная росную траву дымящимися лепешками, сопровождаемые хлесткими щелчками кнута и зычными окриками коровьего пастыря «Ты куды поперлась язва!». Этим утром коров в табун провожал Сергунька, довольно посвистывая в свистульку, подаренную ему Степой. Детская обида она как вешний дождик. Прошла тучкой, и вот уже опять светит ясное солнышко. Хороший у меня брат!
Один брат Сергуньки, большак Мишка, трясся в это время уже в телеге, подъезжая к березнику, где он вчера навалил стройных березок на жерди. Деревца, которые потолще, пошли на колья, остальные, обтесанные с двух сторон, сверкая девственной белизной, лежали свалены в кучу ожидая своего часа, попасть на изгородь и быть измазанными трущимися о них свиньями. Ивовые прутья лежали на отмочке в лыве посредине околка. Мягче будет заплетать городьбу, может еще и на морду[88 - Морда – рыболовная снасть, имеющая вид двух вставленных один в другой конусов, сплетенных из ивовых прутьев.] останется, думал Мишка, сворачивая самокрутку. Курил он лишь изредка, да и то крадучись, боясь быть пойманным матерью или отцом, размышляя однако, как взрослый мужик. Из веток березовых пока не завяли, веников навяжу, чего добру-то зазря пропадать.
Анисья хлопотала возле мужа и сына, собирающихся ехать на заимку.
– Мужики, там поесть собранное в чумашке[89 - Чумашек – корзинка из бересты] стоит. А пить что с собой возьмете?
– Тараг[90 - Тараг – бурятский кисломолочный напиток, приготовляется из подогретого снятого молока, куда добавляется закваска «гyрэлгэ». Подается холодным, заправленным сливками или свежим молоком.], – ожил Степа.
– Какой еще араг? – не поняв сказанного переспросила Анисья.
– Да простокиши захотел – включился толмачом Сергей. Он, как и почти все казаки в Могойтуе балакал по-бурятски и монгольски, что было впрочем, что в лес, что по дрова. Пути казаков пересекались с бурятами-пастухами, да и на срочной службе на пограничных кордонах жили они с бурятами под одной крышей, не забывая захаживать в гости к монголам. Казачки же проводили жизнь в кути да огороде, выбираясь по воскресеньям в поселковую церковь, куда как известно последователи учения Будды дорогу не знают.
Анисья, качая головой, пошла к погребу, достать оттуда корчажку с простоквашей. Говорила же, не надо было пускать его к нехристям, наберется там словей всяких непотребных. Араг ему, видишь ли, подавай. Да это еще цветочки. Сусликов есть с дедом Бурядаем научился, надысь пригрудить[91 - Надысь – недавно, на днях; пригрудить – привезти] хотел. Не хватало еще дом поганить. Ох Господи, что творится на белом свете. Понавыдумывают словей всяких, все еще сокрушалась Анисья, одних букав-то скоко – араг, то ли дело простокиша – коротко и вразумительно.
Не скоро получилось в тот день Сергею и Степе Нижегородцевым выехать на заимку. Задержались они в деревне. Повысыпали казаки горохом на улицу, обступили телегу с плугом, ощупывают диковинку, обсуждают, кто на что горазд.
– Мериканский! – заявляет авторитетно один.
– Тю дура, ерманская соха энто! – поправляет другой.
– Заткнись кобылка[92 - Кобылка, гужеед или жернова – презрительная кличка крестьян казаками]!
– Типун тебе на язык, знай паршивец край, да не падай!
Спорят до хрипоты, курят до тошноты, гвалт и дым столбом стоят.
Да не спорьте вы мужики, русский это плуг Липгартъ, как и швейная машинка Зингеръ. Ну почти.
Фабрика «Эмиль Липгартъ и К°» была детищем российского фабриканта, гласного Московской государственной думы, общественного деятеля Эмиля Липгарта (1838–1907) и занималась выпуском различной сельскохозяйственной техники, а также цемента, извести и алебастра.
Наибольшую популярность снискали орудия для обработки земли, отмеченные многочисленными призами сельскохозяйственных выставок, получив с 1874–1896 годы шесть золотых и одну серебряную медаль.
В 1918 году по декрету большевиков предприятия Липгартов будут национализированы, наследники эмигрируют в Германию, а плуги Липгартъ, как и многое другое хорошее, почит в бозе.
Ну а пока жизнь прекрасна, малиновым звоном заливаются жаворонки в поднебесье и Нижегородцевы едут на заимку в Рысьей пади поднимать залог, распаханный когда-то их прапрадедом Сергеем Нижегородцевым, основавшим с другими казаками Могойтуевский караул.
Как не спешил Сергей, в день приезда выехать в поле не удалось. Тары-бары-растабары, болтливые мужики, хуже баб возле колодца, пока скатили вдвоем со Степой с телеги тяжеленный плуг, да еще дорогой быки-дурни уперлись, ни взад ни вперед, скотинка бестолковая, но в крестьянском хозяйстве нужная.
Быки являлись в те годы основной тягловой силой в селах Восточной Сибири и Забайкалья. Они более сильнее и выносливее лошади, но отличаются завидным упрямством. Быка, или быков, их запрягают чаще парой, значительно труднее приучить ходить в борозде, чем лошадь. Иной раз перед парой быков тянувших плуг, впрягалась лошадь, которая направляла строптивцев на путь истинный. При кошении сенокосилкой или сгребании сена в валки конными граблями «рогоносцы» были бесполезны. Здесь требовалась сноровка, быстрое и беспрекословное выполнение команд и лошадь являлась прекрасным помощником человека. Тянуть тяжело нагруженные арбу или телегу, перекатывая во рту жвачку, то и дело останавливаясь, неторопливо переступая копытами – такая работа по быкам, подходило под их стать, что с горы что в гору. Боже упаси пробежаться, ежели только за красавицей-коровенкой из соседнего двора. Да и то, маята одна, да и только.
Именно так наверное думали быки, остановившиеся на полдороги. Кое-как, где уговорами, а больше длинным плетенным кнутом на таком же длинном черенке, поучал Сергей рогатых упрямцев, не желавших идти к укрывшейся в буйной зелени заимке Нижегородцевых.
Как приехали, не мешкая Сергей поехал на Гнедке к елани, чтобы по-светлому[93 - По-светлому – до наступления темноты] отбить загонку. На первый взгляд пахать дело нехитрое, но это далеко не так. Проложишь не так первую борозду, просчитаешься, собьешь все руки потом, клинья да углы выпахивая. Сергей был воробьем стреляным, на мякине не проведешь. Срубив жердь, он вымерял шагами ширину загонки, и забив кол, отесал его с одной стороны. Теперь его издалека заметно будет. С другой стороны елани забил такой-же, но уже нетесаный.
Здесь завтра на утренней заре, плуг вонзится в вековую дернину, разорвет ее железными клыками, или, если отбросить пиитический вздор, на этом месте казак Сергей Нижегородцев начнет пахать залог.
Еще черти бились на кулачках, как Нижегородцевы были на ногах. Едва начало светать выехали в поле. Раноставы-перепелки высвистывали в густой траве елани, еще не зная, что им придется искать себе другую квартиру.
Шесть лоснящихся от сытости быков, запряженных попарно в ярмо, помахивая хвостами, равнодушно перекатывали во рту жвачку, косясь на хлопочущих возле плуга хозяев. Впереди быков запрягли Гнедка. Сергей все еще сомневался, что двухкорпусной плуг будет под силу быкам.
– Хошь бы вытянули, – так и сказал он, перед тем как сняв с головы фуражку, перекрестился на восток и промолвил, – ну все, с богом, зачнем.
Степа сидел верхом на Гнедке, которому предстояло тянуть нить загонки, направляя быков.
– Держи прямо на жердь сынок, – повторил еще раз Сергей.
Струганный шест, сливающийся с начинающим белеть рассветом, был едва заметен глазу. Степа, напрягая зрение, перевел взгляд на затухающие краски ночного неба.
– На ручку Николиного ковша[94 - Николин ковш – созвездие Большой медведицы]?
Сергей всмотрелся, ища знакомые очертания. Вот постреленок, глазастый какой. И верно, крайняя звезда висела, словно привязанная над вбитым шестом.
– А ты откель, про ковш-то знашь?
– Аба Бурядай сказку про него рассказывал.
– Ааа, – протянул протяжно Сергей и ничего уже больше не спрашивая хлопнул кнутом. Гнедок дернулся с места, быки налегли на ярмо, и плуг с хрустом распоров дернину, вонзился, уходя в землю. Первый пласт упал на дно борозды, заваленный тут же землей из-под второго корпуса. Прямой, словно по линеечке черный след протянулся к ручке Николиного ковша. Плуг шел ровно, словно привязанный, отдохнувшие за ночь быки шли слаженным шагом, не переставая даже жевать жвачку. Сергей был готов петь от заполонившего его счастья. Никакого сравнения с сохой, то и дело выпрыгивающей из борозды, оставляющей за собой невспаханные полоски дернины или жнивья. После первого, самого тяжелого круга стало ясно – быки потянут плуг и без помощи коня. Высвободившегося Гнедка решили использовать на бороновании. Не мешкая перепрягли коня, и работа закипела снова. Передней парой шли быки Сергея, за ними взятые у отца и замыкающей, третьей парой, снова Сергеевы. Бороздовым[95 - Бороздовой – бык, следующий при пахоте предыдущей борозде.] шел Чалый, загонным[96 - Загонный – бык, идущий по кромке невспаханной земли параллельно бороздовому быку.] красно-бурый криворогий Мишка.
Словно добрые казаки на плацу выполняли они слаженно команды хозяина. По окончании борозды окрик Сергея: «Цоб Мишка круче!» и криворогий Мишка опережая Чалого заворачивал резко вправо, пока не раздастся команда «Цоб Чалый, прямо, цобе!» и быки, пара за парой выровнявшись, шли, следуя кромки межи до следующего разворота.
По пятам за быками следует Гнедко, волоча деревянную борону. Рядом вышагивает, подражая отцу, чуть расставив ноги Степа, проваливаясь по щиколотку в мягкой земле. Улыбка не сходит с его лица. Хорошо-то как! В кустах высвистывают на всякие лады затейники-щеглы, а лазурной вышине безоблачного неба рассыпаются заливисто звеня серебряными колокольчиками жаворонки.
А вспаханная полоска растет как на дрожжах, заставляя биться радостно сердце хлебороба. Легко пахать, когда острый как бритва предплужник вспарывает крепкий слой дерна, скидывая его на дно предыдущей борозды. Идущий следом основной корпус заваливает дерн ровным, аккуратным слоем чернеющей вороновым крылом жирной земли. Это тебе не то что пахать деревянной рогалюхой. Расковыряешь, торчит дернина, словно щетина на роже похмельного мужика, радовался Сергей, не в силах оторвать глаз от идеальной глади свежевспаханной курящейся парком земли, очутившись, как бы невзначай, в скоромных мыслях. Гладенько, прям как попочка у поповны! Прости Господи за грешные мысли раба твоего неразумного.
Первый уповод[97 - Уповод – отрезок рабочего времени в один прием, от перерыва до перерыва.] затянулся чуть ли не до обеда. Давно уже пришла пора распрягать, но Сергей просто не могнарадоваться чудесному плугу и ровненькой пахоте. Не может быть картины краше для земледельца чем эта, так кажется бы и пахал весь день напролет не разгибая ноющей спины и не выпуская чапыг плуга отполированных до зеркала мозолистыми руками.
Солнце стояло уже почти в зените, когда быки помахивая хвостами, отгоняя надоедливых оводов, неспешно ступая, направились в сырую низинку, где возле ключа стояла сироткой оставленная утром телега.
Напившись, быки принялись хватать полном ртом сочную траву, не обращая никакого внимания на хлопочущих пахарей. Сергей разжигал костер, Степа набрал котелок воды, поставив его на закопченный трехногий таган, видевший на своем веку ни один покос и жатву. На дымок костра подошел Гнедок, засунув морду почти в костер. Его одолевала надоедливая мошкара, забивающаяся в ноздри, уши, облепляя и выжигая глаза. Так уж пусть лучше дым глаза ест, решила наверно лошадь.
На завтрак, совпавший по времени с обедом, были пшеничные калачи, корчажка сметана, стоявшая в холодной воде ключа, копченое сало, надерганная Степой черемша, росшая в изобилии в ложбинке, и русская простокиша, она же бурятский тараг, кому как глянется.
Крупно порезанную черемшу, перемешанную с солью, мазали на ломти хлеба, поливая сверху холодной сметаной. Вкуснятина! Вприкуску копченое сало, и чтобы лучше скользило – простокваша-тараг. Но это не все. Настоящий забайкалец-гуран не насытится, если не попьет чаю. В закипевшую воду Сергей сбросил кусочек кирпичного чая и щепоть соли. После чего снял с огня, и забелил сметаной. Не мешало бы затурана[98 - Затуран – поджаренная на масле мука, добавляемая в карымский чай.] конечно, но ничего, и так сойдет.
После сытного обеда, пахари забрались под телегу, вздремнуть часок-другой, пока спадет полуденный зной. От набросанных в костре зеленых веток, по ложбинке тянулся дымок, растворяясь в прозрачном воздухе. Казалось, что все живое попряталось от несносной жары, все вокруг повымерло, затихло, лишь только похрапывание пасущегося Гнедка нарушало воцарившуюся тишину. Быки напаслись, и лежали в тени кустов, вздрагивая широкими спинами и могучими загривками, сгоняя докучавших им кровососущих насекомых. Сергей и Степа крепко спали, не замечая пирующих комаров, лишь изредка, поднималась во сне рука, и сочный шлепок заканчивал жизнь крылатого разбойника маленькой кровавой кляксой.
Уставшие пахари и не заметили, как к их лагерю подъехала группа всадников. Один из них, перегнулся в седле и ухмыльнувшись, забасил.
– Бог в помощь, станичники!
Застланный врасплох Сергей подскочил, ударившись впопыхах больно головой о днище телеги, и нашарил положенный им в изголовье топор. С наступлением весны среди казаков ходили каждый год упорные слухи о шляющихся по лесам адъютантах генерала Кукушкина[99 - Беглые каторжники именовали себя адъютантами генерала Кукушкина (как пришла весна и закукует кукушка – пора в бега).]. Чем черт не шутит, может заявился какой, или хуже того несколько. Свешивающаяся с телеги холстина затрудняла обзор и Сергею были видны лишь торчавшие частоколом конские ноги. Проснулся и Степа, протирая заспанные глаза.
– Сиди тут, – прошептал Сергей сыну, откинул рывком холстину, готовясь с топором наизготовку вылезти наружу.
