За черноусой пшеницей-кубанкой, посеянной по подработанному двойному пару, сеяли ярицу и овес по перелогу[68 - Перелог – земля после первого съема урожая, или кратковременная залежь – участок земли, бывший прежде под пашней, оставленный без обработки на несколько лет для восстановления плодородия почвы.], последней гречиху по старой земле[69 - Старая земля – зябь, вспаханная по после двух съемов урожая.]. По сырцу[70 - Сырец – весновспашка, т. е. земля вспаханная в год посева.] Нижегородцевы не сеяли даже в худые годы. Сколько посеешь, столько и пожнешь, так чего же семена впустую тратить.
Обыкновенно Нижегородцевы управлялись с посевом к началу июня, а нынче еще и май не кончился, а семена в земле, да и какой!
В тот самый день, когда закончили сев, пошел мелким ситничком теплый дождь, затянув густой кисейной сеткой заросшие вековыми елями пади и засеянные елани. Нет лучше погоды для хлебопашца управившегося с весенне-полевыми работами. Окинет он довольным взглядом мокнущие пашни, утрет со лба мозолистой ладонью капли дождя перемешавшиеся с соленым потом и скажет с расстановкой «Бог даст с хлебушком нонче будем. Щас после дожжика как на дрожжах все попрет!»
И верно, не пройдет и недели, как зазеленеют покрывшись густой щеткой всходов поля, радуя глаз сеятеля. Хорошо посеял, без огрехов, не стыдно будет перед посельщиками.
Нежданно-негаданно подвалившая удача (раненько отсеялся) подвигла Сергея Нижегородцева на землеробские подвиги. Давно он уже положил глаз на просторную елань покоящуюся версты две выше их заимки в Рысьей пади. Лежала она на отшибе от Могойтуя, можно было даже сказать у черта на куличках, радуя каждый год телят и жеребят Сергея Нижегородцева зеленым остречным сеном. Рос на залитой солнцем елани острец, первая трава Забайкалья[71 - Трава-острец, один из видов злаковых произрастающих в Забайкалье, чрезвычайно ценная в питательном отношении и дающая превосходное сено] просто на славу. Словно голубое море колыхался он волнистой зыбью, перевитый кудрявой вязилью и расцвеченный желтыми маками да синими гребешками дикого клевера.
Когда-то давным-давно, по рассказам старожилов, была на той елани пашня Сергеева прапрадеда, служившего пятидесятником Могойтуевского караула. В пади, где было позже построено зимовье заимки, убил он одной зимой осторожную рысь. С тех пор и стала именоваться падь Рысьей.
Кремневка, из которой удачливый пращур спустил желтоглазую рысь с сосны, а может и лиственницы, никто про то за давностью времени уже и знал, передавалась из поколения в поколение у Нижегородцевых по наследству старшему сыну.
Как это водится с фамильными преданиями, с годами дикая кошка-рысь выросла в размерах почти до амурского тигра-амбы, заходившего, опять же согласно преданьям и в эти места. Как бы то ни было, желтовато-пятнистая шкура рыси висела с кремневкой на стене у деда Марка, являясь местом паломничества любознательных внуков и подгулявших казаков, проверяющих на ощупь качество полинявшего меха. Хорошие бы унты получились!
Облезшая шкура рыси и кремневка с облупившимся от времени прикладом по решению деда Марка должны были одним днем стать наследством младшего сына Сергея Нижегородцева. Тому сам бог велел, кому как ни Сергею Сергеевичу владеть этой семейной реликвией. Если у вас в голове перепуталось с Сергеями, то вы далеко не одиноки.
Сергей, который Маркович, мечтал о другом. Распахать старую залежь, надеясь получить с нее отличный урожай пшеницы-кубанки. Ох и сыпанет, пудов триста с десятины!
Так и сказал Сергей, поведав о своем истовом намерении отцу. Марк внимательно выслушал, погладил аккуратно расчесанную на две половину посеребренную сединой черную бороду и соглашаясь с сыном, немного поправил. Триста не триста, но двести пудиков верных, после чего загадочно улыбнулся и повел наследника в поднавес, где хранились привезенные им из Харбина ручные веялки и конные жнейки. Среди сверкающих лаком собратьев выделялся красным пятном новенький железный плуг.
– Эмиль Лихард[72 - Фабрика земледельческих машин и орудий «Товарищество Эмиль Липгарт и К°» выпускало до 1918 года различную сельскохозяйственную технику. В настоящее время фирма ОАО «Щуровский цемент», Московская область, г. Коломна.], двухнумерной! – выпятив колесом грудь в расстегнутом до увесистого живота сюртуке с желтыми петлицами на отворотах, украшенному двумя рядами светлых орленых пуговиц, выдал на-гора с явной ноткой гордости в голосе Марк, представляя новинку.
Брови Сергея полезли от удивления кверху и остановились в положении без четверти двенадцать.
Да брат, это тебе не рогалюха[73 - Рогалюха – соха], смастеренная из корявой даурской березы. Могут ведь люди.
Марк, довольный произведенным эффектом, открыл каталог и принялся растолковывать сыну, как да что.
– Вон энтим колесом, – показал он на правое по ходу плуга, – глыбину ставить. А которое слева катится, для опоры значит, чтобы плуг ровно шел.
– А энто что, – указал Сергей на предплужник, маленький плужной корпус располагавшийся перед основным корпусом.
– Дерноснимъ.
– Ааа, – протянул протяжно Сергей, – ясненько. Дерн срезает.
– Вот и вименно, – добавил Марк, оглаживая свою роскошную бороду.
Сергей за неимением растительности на подбородке, теребил усы. Да, знатная штука, ничего не скажешь. И колеса вон для борозды придумали, и отвалка, и лемех сменный. Сколько он интересно стоил, спросить тятю разве.
Марк опередил.
– Ну что ндравится? Забирай! Мне сыну ничего не жалко! – после чего, уже вполголоса добавил, – отпашешься, Гришке Потехину дай, пущай тоже порадуется.
Сергей закряхтев согласился. Ясненько мол, еще тот не родился, который тятю через игольное ушко протянул. Хитер, ох хитер. За год-два по двугривенному с казаков денежки за плуг вернет. Хотя мне-то какое до того дело, мне платить не надобно, ну и ладушки.
Марк и на самом деле собирался давать местным мужикам плуг в аренду, взимая плату за день по полтиннику. Как будто бы и немного, а насбирывается.
Недельку казак попахал, потом обливаясь – у Марка баран в хлеву заблеял, а через месячишко, глядишь, и корова замычит. А плугу чего ему сделается, он ведь железный. Манеркой кумекать надобно, постукивая себя по голове, приговаривал хитренько улыбаясь Марк.
– Целик[74 - Целик – целина, непаханая земля] подымать три пары быков надо. Две не потянут двухнумерной[75 - Плуг с двумя корпусами], – сказал голосом знатока Марк, – так что бери еще пару моих, а то разжирели на вольных хлебах.
То было не в бровь, а в глаз. Давно сошли мозоли от чапыг плуга на руках Марка, понявшего суть жизни. Деньги трудом землепашца не заработаешь, горб – да. Пару быков держал скорее по старой привычке. Что за двор без них, да и коровам не скучно. Кавалеры.
Настроение Сергея улучшалось от минуты к минуте. Сначала получил от тяти новенький с иголочки плуг, а теперь вот сулит еще и пару своих быков. Да, денек удался!
Все еще не веря нечаянному счастью, Сергей, робко спросил.
– Дак, тятя, а когда плуг да быков взять-то можно?
– Забирай сразу, чего тут долго телиться.
Через четверть часа пара крутобоких быков, пережевывая лениво жвачку, покачивая рогами с накинутыми на них волосяными налагычами[76 - Налагычи – повод, одевается быкам на рога] катили играючи блестящей свежей краской плуг по пыльной деревенской улице. Рядом с ними вышагивал важной походкой Сергей с заломленной набекрень фуражке с начесанным на козырек роскошным чубом, раскланиваясь чинно с сидящими на лавочках стариками провожающих взглядом чудо невиданной техники.
И хотя Сергей жил совсем неподалеку от отца, на той же улице, каких-то десять домов выше, этого хватило, чтобы весь Могойтуй узнал, что «Марк Нижегородцев купил сыну аглицкий плуг, двухнумерной, марки Лихарт». Сергею было наплевать, что треплют языками посельщики. Лихарт так Лихарт, по мне што ни поп, то и батька, лишь бы пахал глыбже.
Подъехав к родному подворью, Сергей остановился, окинув довольным взглядом свой дом под крытой железом шатровой крышей. Шесть больших окон, зеркально блестя, смотрели на улицу радуя взгляд разноцветьем на подоконниках. Любила его Анисья цветы, как и другие женщины в Могойтуе. Что казаку добрый конь, то его женке красивая герань. Красные и розовые герани горели светлячками, прекрасно сочетаясь с небесной голубизной свежеокрашенных филенчатых ставень и резных наличников. Из-за забора, сработанного из толстенных тесанных плах, вставленных в пазы листвяжных столбов, виднелись тесовые крыши добротных сараев и амбаров. Все было сделано по-хозяйски, на века. А как же иначе. Тут в грязь лицом ударить никак нельзя!
Такими же добротными были остальные дома по всей улице. Жили в них сплошь одни родственники; Нижегородцевы, Потехины и Поповы, относящиеся к старожилам Могойтуя.
Улыбнувшись в усы, Сергей отворил парадные ворота, открываемые лишь по случаям выезда в город, какие выпадали очень редко, да и то лишь в зимнюю пору. Для будних дней, составлявших всего ничего триста шестьдесят дней в году, были предназначены воротца из жердей на заднем дворе, где завозились солома и сено, снопы и дрова. Там же, выстроившись в ряд, находились хозяйственные постройки. Среди них возвышался «батькой» объемистый сенник, громоздившийся над стайкой для коров. Душистое сено попадало из сеновала через люк прямо в кормушки буренкам. Для телят, козлят и другой новорожденной живности имелось рубленное из бревен зимовье. Земляной пол, сложенная из дикого камня печь, сплетенные из таловых прутьев клетушки и мордушки для поросят и ягнят, чтобы мамку ища мордочками в горячую печь не сунулись. Все по-хозяйски, с доглядом. А как же иначе. Нижегородцевы мы!
Чуть дальше, у омета прошлогодней соломы, крытые драньем повети, где выстроились рядком телеги и сани, немного особняком стоят кошева с красной суконной полостью и подрессоренная бричка, вдоль стен развешаны на деревянных костылях седелки, хомуты и другая конская упряжь, обильно смазанная дегтем. Под крышей сушатся оглобли и черенки, там же висят гирляндой березовые веники. Сама баня чернеет крышей в огороде, рядом с колодцем. Во всем чувствуется хозяйская рука, нет даже хватка, являющаяся плодом смекалки, помноженной на трудолюбие. Под лежачий камень вода не течет, учил Марк своих детей, так же, как и свое время учил его отец, нашедший вечный покой на деревенском погосте Могойтуя.
Проведя быков на задний двор, Сергей поспешил в дом, обрадовать хозяйку хорошей новостью. Взойдя на выкрашенное охрой крыльцо, он отворил дверь в сени, откуда пахнуло запахом свежеиспеченного хлеба. Дверь в дом стояла отворенной. Анисью застал он в кути. В прилипшей к телу красной бумазеевой кофточке хлопотала она возле русской печи, вынимая из чела румяные пшеничные калачи, раскладывая их на расшитый петухами наквашонник[77 - Наквашонник – полотенце, которым накрывают посуду для теста (квашню)].
Сергей залюбовался на минуту женой, глядя на ее ловко снующие руки и ладный стан. Красавица она у меня, лебедушка, не расперло ее, как вон других баб, идут по улице, с боку на бок переваливаясь, утка не утка, торба не торба.
Только сейчас заметила хлопочущая у печи Анисья вошедшего мужа.
– Чего гляделки-то повылупил, словно рубль серебряный на дороге нашел? – заругалась она, недовольная и в тоже время польщенная вниманием мужа. Все бы обнимался до миловался, а как глянет совратитель окаянный, аж в груди млеет.
На этот раз не спешил Сергей обнять жену за стан. Потянув за руку, повел во двор, показать привезенный от отца плуг.
Но увы, реакция Анисьи была более чем сдержанной. Какая-то железяка красная, на черта рогатого обличьем смахивает. Машинку бы швейную Зингеръ мне привез, вот это да! А то надоело к свекровке бегать.
Ничуть не удрученный мнимым безразличием Анисьи, Сергей прогудел.
– Матушка, завтрось утречком баньку истопи, залог со Степой пахать поедем.
– Чаво ты бухтишь, каку еще баньку, до покоса еще как до турецкой пасхи.
– Вот и я говорю, – упорствовал на своем Сергей, – стопи, зачин на елани делать будем.
– Вишь ты богохульник какой, – взвинтилась богобоязненная Анисья, – не бывать тому, совсем рехнулся. Вечерось стоплю, мойся коли хошь, но один, без меня, сразу тебе говорю.
Зная, что жену не переспорить, Сергей согласился, пойдя на попятную. Вечерось, так вечерось[78 - Утрось – утром, вечерось – вечером.].
