Малыш лежал на спине, чувствуя, как крупные капли пота перетекают по его телу под одеялом, и никак не мог уснуть. Это было плохо. Мучения всех этих долгих бессонных ночей не исчезали полностью даже днём. Миша постоянно чувствовал, что за ним кто-то следит. Иногда ему казалось, что стоит повернуть голову, и он увидит своих преследователей.
Мише было всего четыре года, но он отлично понимал, что такое состояние не нормально. Даже будучи вместе с родителями, он всегда чего-то боялся. Он знал, что за ним наблюдали и фиксировали каждый его шаг, стараясь вычислить слабые места. Но сказать об этом папе – нет, такого он не мог себе позволить, ведь он – Миша – должен быть бесстрашным.
Да, днём все страхи отходили на задний план, однако всегда незримо присутствовали где-то рядом. Хуже всего было то, что это были детские неосознанные страхи. Миша никогда не испытывал боли. Даже тогда, когда он разбил свою голову, играя с очередным подарком, ему не было больно. То есть все смутные тревоги и ужасные картинки основывались не на страхе боли и мучений, а на чём-то другом. У них была глубокая психологическая подоплёка. Непонятное и необъяснимое всегда хуже того, с чем сталкиваешься каждый день, пускай это будет даже чрезвычайно мерзко и противно.
Но ночью тени сгущались.
Если бы отец этого мальчика знал, что происходит с его ребёнком после того, как гаснет свет, наверняка перестал бы читать ему всякие страшные сказки, а принялся бы за «Колобка» и за всю остальную детскую «глупость», накопленную многими поколениями.
Скрип наверху прекратился. Миша, как всегда, лежал с открытыми глазами. Подспудно он понимал, что его родители скоро заснут, и он окажется совсем один в мире ужаса и страха.
Воспитание. Сколько бессонных ночей, раздираемых духотой постельного белья, принесло мальчику это воспитание? Последнее время он плохо ел, выглядел совсем разбитым, но родителям это почему-то было безразлично. По крайней мере, папе.
Мама частенько спрашивала Мишу, что с ним такое твориться. Но он отвечал, что всё нормально. Не мог же он, в самом деле, рассказать маме, что он не может уснуть ночами, и всё это происходит из-за папиных рассказов. Нет, он не мог этого сделать.
Он не мог отказаться от них. Что-то непреодолимо тянуло его слушать и слушать их вновь. Взрослый человек сравнил бы это с зависимостью от наркотиков. Но Миша ничего не знал о наркотиках, хотя уже прочно сидел на одной из разновидностей.
Потребность в новых дозах была бешенная. Если бы малыш уже умел размышлять, то он сказал бы, что новые впечатления помогают забыть о старых, несколько стереть их из памяти, чтобы они не докучали своим безобразным видом.
Но новые впечатления и образы были куда хуже прежних и куда глубже вгрызались в подсознание несмышлёныша.
Миша очень хорошо помнил, как испугался первый раз в жизни, хотя теперь картина, которую он тогда увидел, лежала в его памяти блёклой чёрно-белой фотографией… Ему шёл третий год. Как-то летом он вышел с отцом из дома и увидел, что тяжёлые массивные облака висят низко-низко. Они были странного желтоватого оттенка, что придавало им абсолютно фантастический и страшный вид…
Отец очень быстро успокоил расплакавшегося было сына, объяснив ему, что ничего страшного в этих облаках нет, и это обычное природное явление. Затем он впервые сказал свою знаменитую фразу о вреде страха.
Теперь Миша не боялся облаков, грозы или других «природных явлений», но не потому, что научился противостоять их сковывающему ужасу, а потому, что за прошедшие два года у него появились гораздо более серьёзные страхи, которые нельзя было объяснить обычным словосочетанием.
Взрослые не понимают детей. Возможно, они и не стараются их понять, а с младенческого возраста пытаются навязывать им свои понятия о жизни. Но всё-таки мамы более близки к пониманию чаяний своих чад, чем папы. Даже Миша это понимал, но он всеми фибрами души тянулся именно к папе, потому что тот до сих пор оставался для него таким ящичком, у которого нет открывающейся крышечки, но в котором всё равно что-то лежит. И вот до этого «чего-то» очень хотелось добраться.
Мише очень хотелось стать таким же бесстрашным, как папа. Он видел, что папу-то совсем не страшат происки нечисти, о которых он читал своему сыну. Это была ещё одна причина, по которой Миша не мог отказаться от страшилок на ночь.
Необъяснимого принято бояться – кажется, это тезис каждого человека. Только у каждого своя степень страха. Мише иногда казалось, что он может полностью потерять связь с реальностью и умчаться в это самое необъяснимое. Степень страха была высшей. Детской.
Дети могут не бояться многого из того, чего бояться взрослые, например, террористов и остальной непридуманной нечисти из реального мира. Зато у них могут дрожать поджилки от чего-то совсем уж пустякового, потому что у всех детей есть привычка возводить все свои страхи в некоторую степень, от чего те выглядят ещё ужасней и неприглядней.
Тело малыша покрылось липкой плёнкой пота, к которой он так хорошо привык за последние месяцы, и которую уже откровенно ненавидел за удушающий запах, служащий, как он считал, приманкой для оборотней и вампиров.
Во всём доме – ни звука, лишь гомон ночной жизни доносился через форточку, но это не могло обмануть малыша, потому что он точно знал: кто-то обязательно притаился где-нибудь поблизости, и ждёт удобного момента, чтобы напасть.
Миша считал себя взрослым мальчиком, тем более, то же всегда говорил его папа, поэтому с детскими страхами пора было кончать. Малыш давно уже вынашивал эту идею, но окончательно решился только сейчас.
Он отчаянным жестом скинул с себя влажное одеяльце и тут же сжался в комок. Он ждал, что на него сразу же посыплются гигантские пауки, или же к его босым ножкам протянется скрюченная костлявая рука, но ничего не произошло. Немного успокоившись, мальчик выпрямился. Сердце, замершее до этого на несколько мгновений, возобновило свой ритмичный, но всё же испуганный, бег.
Малыш свесил ножки с кроватки. Он даже сжал ручки в кулачки, представляя, как по этому поводу радуются змеи, сгрудившиеся под кроваткой. Но снова ничего не произошло.
Это само по себе уже было мистикой, поэтому прежде, чем сунуть ножки в тапки, Миша прислушался. Всё по-прежнему тихо.
Очень хотелось пить. Что ж, променад с целью – это гораздо лучше бесцельного блуждания по огромному дому. Миша встал на пол и почувствовал слабость в коленях. Сказывались недосып и постоянное нервное напряжение.
Он вполне мог спать при выключенном свете, но лишь потому, что свет ничуть не помогал избавиться от иллюзорных привидений, а, наоборот, только создавал новых в тех углах, где царствовала тень.
Вот интересно: если у взрослого прогрессируют необъяснимые страхи и мания преследования, то его признают больным и им занимаются, но если же подобное проявляется у ребёнка, то им никто не занимается. Все эти проявления психических отклонений списывают на возраст и считают, что с годами всё исправится само.
Миша шёл на кухню, стараясь придерживаться дорожки бледного света, благородно предоставленной ему Госпожой Луной (так он называл её про себя, несмотря на то, что в сказках она являлась чаще всего предвестником чего-то нехорошего).
С незапамятных времён на кухне стоял одинокий графин, постоянно наполненный кипячёной водой. Холодный кипяток, как называла её мама, хотя Мише было абсолютно непонятно, как кипяток может быть холодным.
Малыш налил в свою маленькую кружечку воду из графина, всегда имевшую привкус извёстки, и залпом выпил её, наслаждаясь прохладой, успокаивающей жар ночных страхов. Кажется, он даже почувствовал себя храбрее, потому что выпрямил спину и уже без всякой опаски взглянул на этот огромный и загадочный мир.
Он подумал, что сможет теперь спокойно уснуть и проспать всю ночь до самого позднего утра, пока его не поднимет папа и не поведёт заниматься физическими упражнениями.
По пути в свою комнату он зашёл в туалет и, выйдя из него, чувствовал себя прекрасно. Миша подошёл к своей кроватке и посмотрел на неё: откинутое в сторону и скомканное одеяло, сбитые простыни, мокрое пятно на подушке от вспотевших волос (ему казалось, что потеют именно волосы), другие признаки долгой бессонницы, – какими глупыми и надуманными казались ему теперь собственные страхи. Он аккуратно привёл в порядок постель, но сразу ложиться не стал – ему хотелось, чтобы кроватка хоть немного побыла в таком опрятном виде, – а пошёл к окну, чтобы попрощаться с Госпожой Луной.
Окно прикрывал полупрозрачный тюль, делая все очертания предметов снаружи нечёткими и расплывчатыми. Миша решительно отдёрнул эту завесу, отделяющую его от внешнего мира, и тут же пожалел об этом.
Все ранние переживания вернулись к нему с новой силой. Малыш почувствовал себя совершенно одиноким и покинутым на произвол судьбы. Теперь он понял, что все эти жуткие создания, о которых он слышал каждый вечер, прячутся не в комнате, а там – за фруктовыми деревьями, в газонной траве.
Лёгкий ночной ветерок шевелил листву яблонь и груш. Он ласково игрался с несозревшими ещё плодами. Деревья отвечали нежным шелестом.
– Иди к нам, – слышалось Мише.
Он застыл у окна, словно каменный, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Не мог он и закричать. Теперь они не отвяжутся от него, чтобы он ни делал, и обязательно сотворят с ним что-нибудь такое…
– Иди же к нам, мальчик, – шептали чудища из сказок под его окнами. – Мы видим тебя…
В Мишиных глазах блеснули слёзы. Он попытался прочистить горло, чтобы хоть что-нибудь ответить. Но это удалось ему не сразу.
– Никуда я не пойду, – трепеща от ужаса, выдохнул он. – Я не боюсь вас.
– Иди к нам, милый, – продолжали шелестеть деревья. Точнее, их голосами шелестели монстры.
– Нет! – почти выкрикнул Миша и в три прыжка оказался в своей уже успевшей остыть кроватке. Он свернулся в комок и дрожал всем телом.
Точно в таком же положении он и провёл всю ночь, а уснул лишь тогда, когда за окнами, изменяя краски, затеплился рассвет.
* * *
Утро выдалось замечательным. Тёплое и ласковое солнышко с самого утра обнимало всё живое, что радовалось ему каждый раз.
Валера проснулся и ещё долго нежился в лучах этой прекрасной звёздочки. Он смутно помнил, как несколько часов назад его жена пыталась попрощаться с ним. Она уехала в Москву, и теперь у Валеры появилось как минимум два дня свободной жизни.
Нет, он не собирался изменять своей жене, так как считал это недопустимым, но, по крайней мере, она не будет доставать его своими нравоучениями по поводу того, как надо правильно воспитывать сына.
Он глянул на часы и убедился, что пора вставать, потому что на дворе было не раннее, и уже даже не позднее утро, а самый, что ни на есть, день. Половина двенадцатого.
Валера встал и накинул на голое тело халат. Сегодня почему-то особенно хотелось расслабиться и отдохнуть ото всего. В такой обстановке не то что делать, а и думать-то не хочется.
Заботливый отец зашёл в комнату и убедился, то его чадо ещё беззаботно дрыхнет. Это было не так уж и плохо, ведь можно будет пропустить сегодня гимнастику. Лучшее, что можно придумать в такой день – это пойти на реку и искупаться, как следует.
