Ты сидишь сейчас, и о чем-то думаешь, и вроде бы одна, но твоя земля, которая тоже моя, следит за тобой, прислушивается к каждой твоей мысли, заставляет дышать тело, просит справить нужды, безгласно и безропотно выполняя мое поручение, оберегая твое сознание. Другое дело, что она не всегда может понять, что слышит не тебя. Я для нее родное сознание, а твое, каким бы оно ни было – чужое. Но она всеми силами старается обрести его, чтобы стать похожей на меня, чтобы стать моей радостью, моей гордостью, моей наградой.
Так за что человек убивает ее?
По ней сужу. И если все сознания воскликнут разом, что я кошмар всего сущего, я не думаю, что я стану хоть на йоту ближе к тем, кто кричит мне об этом. Земля знает: я единственный в этом мире, который создал вселенную Неба и Земли, и единственный, кто может сказать: «Простите, вы мне надоели!» И можешь себе представить, что мир, вселенная, всхлопнется в едином порыве и исчезнет в просторах Небытия. Проблем у меня нет – проблемы бывают у вас. Я и есть кошмар всего сущего. Больший, чем кто-либо может себе представить.
– И ты знаешь все-все-все?
– Абсолютно. И каждого человека. Но когда знаешь, точка зрения абсолютно брезгливая.
– А как же любовь? У тебя под плащом…
Дьявол кисло скривился.
– Ты, Манька, на это не рассчитывай, не затем под землю спускаешься, – строго одернул Дьявол. – Тебе любовь не предназначалась, это я так… сам по себе такой, когда на себя смотрю. Как же себя не любить, если сам себя восхищаю?! С чего мне пугать сознание раньше времени? А вдруг не виновато? Вдруг кошмара в нем нет? Вдруг родилось чудо, которое осталось мной не замеченным? Вдруг сделает такой выбор, что даже я буду удивлен? Малейшая искра недовольства – и сознание станет комком нервов из дерева осины. Мои чувства – материальны. Одно дело думать об ужасах, другое – когда они на тебя посыпались. Дрожащую тварь не так легко поднять. Сознание – не чувства, разве сознание может быть лужей любви или туманом? Сознание – это то, что умеет издать писк. А тот туман, о котором грезят люди, не пищит, не открывается иначе, как Свет. Это не я. И когда люди говорят, что я – любовь, они не представляют, насколько мое сознание может быть безжалостным и холодным. А земля такая и есть, ложись и отдыхай. И тем больше у меня причин быть ее противоположностью, когда я защищаю ее.
– Тогда почему поднимаешь вампира над человеком? Пусть бы сам… Тогда у человека был бы шанс, – расстроилась Манька. – И против одного силы-то не равные, а они гурьбой нападают.
– Я? Боже упаси! Человек сам поднимает. Но раз помолился, я понимаю, Богом назвал его. И я крышую вампира, пока реки слез человека не образумят. Но в том-то и дело, если разочаровался в одном – не умнеет, бежит помолиться на другого. Ты не можешь отрицать, что я устроил тебя отлично от того, что тебе уготовили, а почему? Да потому, что в полон взяли, а поклониться заставить не смогли! И вот ты над нечистью поднялась.
– Поклянись! – попросила Манька. – Поклянись, что в Аду не станешь строить козни!
– Упаси меня Тьма, что взлелеяла меня! Разве прощают ошибки в Аду? Как я смогу судить тебя, если восстану против тебя? Земля никогда не сможет простить мне землю, которую топтал я сам. Клянусь землей! Могу поклясться Бездной, я ведь и над ней могу парить. Но она пуста и безвидна. Пытаться проткнуть ее сознанием еще раз – чистое безумие! И оттого вампиры для меня еще ценнее, им уготовлена участь сделать то, что я не хочу делать сам. Но что мне, что с ними станет в Аду? Ад на то и Ад, чтобы отвечать за злодеяния. Оттуда они не сбегут и ума не достанет, чтобы приподнять могильную плиту.
– А откуда ты взял, что в бездне ничего нет? – коварно поинтересовалась Манька. – Бездна загадочна и необъяснима. Что-то же манит вампиров в эту самую Бездну.
– Манька, не соблазняйся словом! Слова иногда имеют жуткий смысл. Люди, чтобы понять, начинают искать сравнительный образ, и находят его в вещественном мире, который не так достоверно отражает действительность. Скажут, заяц мягкий – и человек представил подушку, скажут, уши длинные – и представит уши осла, скажут, белый – и представит снег. И получилось: белоснежная подушка с ушами осла. Даже имея некоторое представление, люди не имеют представления о том, что за гранью. Боль, страх, грусть – все эти чувства могут стать физической материей, которые пойдут против человека войной. Таковы мои собственные чувства, которые становятся вашим бытием, когда жизнь в одиночестве перестает быть чувством и становится реальностью. Помножь свое чувство одиночества на тысячи – и даже этого будет мало. А есть еще чувство презрения, ненависти, желание убить, отдать на растерзание тем, кого человек обидел в жизни.
Проникайся сутью.
А суть Бездны такова, что у Небытия нет ни дна, ни покрышки. Бездна везде и нигде.
Что такое Небытие?
Это Ничто – Великое Вечное Застывшее Ничто!
Я сунулся в Бездну однажды, потому знаю, что происходит с красной глиной, которую я отдаю ей. Все движется: атомы, планеты, галактики, я сам. Бездна – полное отсутствие движения. Я бы сказал, мы аннигилировали, если бы не видел материю, которая лежала у моих ног. Она проникает так глубоко, что потом собрать себя нет никакой возможности. Я был с Нею, но я не был Ею. Над Небытием можно парить, но стать Небытием… – это убиться. Я сунулся – и посыпались искры. Тебя когда-нибудь било током? Только моя боль была в миллионы раз сильнее. И стал Свет. Не в смысле свет – я стал умнее. И понял, что это уже хорошо. А то, что туда ушло, мне осталось обливать слезами, потому что часть меня перестала быть мной. Но и она не стала Небытием – она стала землей, в которой есть Бездна.
И слава Богу, что я и Бездна – две стороны одной медали, которые всегда находятся в равновесии, иначе бы она убила меня. И я боюсь пережить это снова, поэтому защищаюсь и укрепляю мое тело, чтобы не дай Бог, она до меня не добралась.
Земля, как бы я не пытался вдохнуть в нее свою силу, медленно уходила в Небытие, и остановить этот процесс даже мне казалось не под силу. Времени тогда еще не было, но я могу сказать точно, что оно началось тогда. И время шло на секунды. Может быть, я просто захотел, чтобы оно было и заказал его. Тогда мне казалось, что земля – это я сам, только лишенный всех достоинств, которые мне присущи. Она потеряла мой голос, потеряла способность осознавать себя, она была безжизненна и пуста, а я шарился в ней, и не мог понять, это я или не я. И, наверное, тогда вселенная испытала самый первый страх, а после радость, потому что я родился, я перестал быть немощью, заключенной во Тьме.
Брови у Маньки медленно поползли вверх. Если только маленькая часть Дьявола стала огромной вселенной, то какой он был сам?! Наверное, с тысячу таких вселенных…
А с виду не скажешь…
– Сначала я ни о какой земле не думал, просто пытался спасти самого себя, – признался Дьявол, вспоминая, с чего началась вселенная. – Она была безмолвная, однородная, ни на что не реагировала, испарялась, как лужа в жаркий летний день – и снова становилась Небытием. И столько сил приложил, чтобы оживить ее хоть немного: был в нее молниями, орал, кричал, поднять пытался, потрясти, а потом, когда понял, что Бездна не отдает ее мне, разделил саму в себе на Небо, Твердь и Землю. Сотые доли секунды, и я опередил Бездну. Сотые доли секунды – и вселенная обрела меня, а я ее. Небо и Землю пришлось еще разделить. Так появились высота и глубина. Каждый слой пришлось еще раз разделить, так появилась ширина, а остальные величины как-то сами собой обозначились.
Бездна – это Ничто.
Но мне удалось поднять это Ничто. И каждую точку этого Ничто я окружил другим Ничто, которое насильно заставляет первое Ничто существовать в Бытие. В каждую точку пространства, где существуют два Ничто, из другого слоя материальности я просунул такое же Ничто, которое удерживает оба Ничто в стабильно живучем состоянии. Если бы ты могла заглянуть в сердцевину протона или нейтрона, то увидела бы смерч, соединяющий небо и землю – и страшные грозы, когда бьют молнии невиданной силы, извиваясь, как змеи, и крутятся шаровые, невиданных размеров, и спускается с неба жидкий огонь, и смерч поднимает вверх это самое Ничто… Но, если однажды это все остановится, останется только капелька меня, которая родит бурю. Так я заключил себя в землю, став с ней одним целым.
И как человеку вместить это все в уме?
Люди, которые живыми приходят в Сад-Утопию, плавают в моей земле, как карась в реке. Ваша земля – это пропуск. Поэтому, человек без земли попасть на Небо не сможет, каким бы идеальным он себя не считал, и как бы не пытался замазать мне глаза. Закон родился, когда не было ни одной живой твари ни на Земле, ни на небе, и Он будет существовать неизменным до тех пор, пока существует вселенная в том виде, в каком она есть.
– Похоже на трусость, – подметила Манька. – Ты испугался.
– Осторожность! – поправил Дьявол, ничуть не обидевшись. – Ведь и в человека заложены предостережения, что не стоит делать то, что может его убить. А откуда я это взял? Да из собственного опыта! Манька, меня Небытие со всех сторон окружает! Ты хоть представляешь, сколько живых и зверей, и людей ко мне прицеплены? Если из каждого полетят образа Богородиц, Спасителей, иже с ними святые и родственники, я истаю в тот же миг! А на Небе самое что ни на есть Бытие. Там текут реки, там бродят огромные стада животных, там растут деревья. Небо лежит от края до края, и человек, или любое другое существо, которое можно назвать человеком, в мгновение ока переносится из одного места в другое, черти шныряют по всей земле, собирая горячие новости… В общем, жизнь и на том свете достаточно яркая и насыщенная.
– А водяной как об этом знает? Он сказал, что прекраснее места нет.
– Он одной ногой стоит на Небе, другой на Земле. Точно так же, как избы.
Манька тяжело вздохнула, понимая, что вход на Небо ей заказан. Вампиры прикрутили ее сначала к этой жизни, потом к Аду, а потом к Бездне.
– А если земля вынута из Бездны, почему ты о себе говоришь, что пострадал?
– Это я после понял, что земля не совсем я, когда обнаружил еще одну материю – красную глину, из которой лепятся сознания. Не до конца убитое сознание, но уже не мое. Я сначала думал, что это тоже земля. Но, понаблюдав за нею, заметил, что она не такова. Она могла дрейфовать в земле, и земля ее никак не ощущала, а она землю. Она не заключена в землю, как я – она сама по себе. А когда я пытался ее расшевелить, она думала о себе «Я» и замечала за собой какие-нибудь состояния. А в том месте, где она соприкасалась с Бездной, убивалась окончательно, превращаясь в новую землю. Нетрудно догадаться, что когда-то она была мной. А самое интересное ее свойство, сколько ее не отрываешь, каждая частичка осознает свое «я», а если вдохнуть в нее силы, родит пространство вокруг себя. А если что-то слепить из земли и сунуть эту частичку внутрь, объект становится живым. Сама по себе красная глина – бестолковая. Чтобы сделать ее умнее, приходится программировать через землю. По сути, человек – это две твари в одном графине, которые учатся друг у друга на расстоянии. Только так смог заставить ее стать как я, абстрактно анализирующей объективную реальность. Я не могу сказать, что я материален, а она стала материальной, но не настолько, чтобы считать ее землей. Она материальна для меня, но не для земли, и не для вас, и, если ее не подзаряжать, она снова погружается в вечный сон – без снов, без чувств, без ощущения времени пространства.
И, наконец, подытожил: если я умер, остался калекой, заканчиваю дни убогим, я должен дать себе еще один шанс.
В целом, она, то есть я, оказался очень дружелюбным. И первая моя мысль была сделать еще одного меня. Но затея не увенчалась успехом. Чтобы стать мной – надо заключить себя в землю, а она не способна противостоять Бездне. Она не чувствовала землю, как я, не умела произнести слово, она оказалась даже менее интеллектуальной, чем земля, которая быстро накапливала информацию о самой себе, через меня – так у меня появилась память.
Печально взирал я на себя обгоревшего. Многие миллионы лет красная глина валялась бесхозной, пока однажды мне не пришло в голову создать живое существо. Идея оказалась удивительно удачной. Я внезапно понял, что могу смотреть на себя ее глазами.
Меня охватила глубокая радость. И уже тогда я начал подумывать создать мыслящее существо, с которым бы смог разговаривать, которое вернуло бы красную глину в первоначальное состояние, или, по крайне мере, приблизило бы ее ко мне. Мое пространство не такое, как ваше, я могу слепить все что угодно, и оно будет материальнее, чем твои мучители. Я стал мечтать о блохе, которая прыгала бы по мне и восхищалась мной, а я буду жить с ней в любви и согласии.
Наивные помыслы…
Первый человек и первая женщина не имели между собою ребра. Я дал им много красной глины, я запрограммировал их на многое, придумал логику и даже память, но получились высокоразвитые существа. Которые мало чем отличались от животных. Их не тянуло друг к другу, они не чувствовали друг друга, не злые, но и не добрые – как камни. И абстракционизмом от них не пахнет.
И тогда стал думать, как оставить их самостоятельными и в то же время мудрыми. Пришел к выводу – устроить надо по образу себя самого дать им глаза на затылке, которые смотрели бы внутрь. Но, вместо Бездны, пусть будет другой человек, чтобы и у человека была Небесная и Поднебесная, и тогда он будет для ближнего не как Бог, а как друг и брат, и муж или жена, и боль одного позовет другого. А появятся дети, люди будут учить их искать доброе начало.
Манька криво усмехнулась.
– Но тут появился змей, и сказал: обломись, я воду в землю человека, и буду принимать горячее участие в его жизни, и стану ему и женой, и мужем, и Богом. Глина сразу же захотела иметь все то, что у тебя! Небо оказалось под угрозой. И ты проклял глину и переправил ее на другой уровень материальности, змей торжественно был переправлен вместе с людьми в Поднебесную и получил землю человека, чтобы язвить ему пяту, а потом решил, что лучше вообще избавиться и от человека, и от его сожителя.
– Ну, в принципе, так оно и было, – согласился Дьявол. – Человек вышел из грязи в князи и обрел самостоятельность. Я долго пытался научить его жить в согласии, но и у меня не все и не всегда получается. И тогда подумал, а на что он мне? Зато оказалось очень удобно добывать землю: один раз слепил горшок – и пошло-поехало: плодитесь, размножаетесь, подрастаете. Змей – всего лишь информация, которая легко убивается при форматировании земли.
– Получается, что я – это ты? Не в смысле ты, но как бы ты? То есть, я могу прийти к тебе и сказать: вот она я, твоя изувеченная, искалеченная, оторванная от тебя какая-то часть, в каком-то поколении?
– Можешь, если протиснешься через Твердь.
– С другой стороны, получается, люди правильно тебе говорят, что земля должна им принадлежать, это они ее достали!
– Начнем с того, что голову в Небытие сунул я! Заземлил себя тоже я. У моей обгоревшей кожи ума бы ее рассмотреть не хватило. Как говорится, все достается сильнейшему. Сама глина мне по этому поводу претензий не выставляет, лежит себе и очень довольна быть моей частью тела. А твое сознание отстоит от нее на несколько сотен поколений. Имей она хоть чуточку ума, посмотрев на тебя, думаю, она бы перекрестилась: чур меня, чур!
– Ну… получается, что Небытие не совсем пустота? – подытожила Манька.
