– О пустоте я не говорил, пустота, это когда пространство какое-никакое есть – именно Ничто. Великое, Безмолвное, Однородное, лишенное всякого Движения и чего бы то ни было. Без Времени, без Пространства, без малейшего желания жить или умереть… Ничто и пустота – две разные вещи. Там, где я, Небытия уже нет. Поэтому представить Небытие даже мне сложно. Я там не был, но смотрел сверху. И теперь не так глуп, обращаясь с Бездной осторожно. Вряд ли я стал меньше, я быстро пришел в себя, но часть меня пострадала, и я не уверен, что, если буду ломиться в Небытие дальше, не стану, как красная глина. Я понятия не имею, сколько от меня убыло, а сколько прибыло. Нет такого инструмента, чтобы меня измерить.
– Получается, что Бездна, хоть и не имеет сознания, Бог больше, чем ты.
Дьявол утвердительно кивнул.
– Бездна – Абсолютный Бог. Я хорошо знаю, что я могу, но я меньше всего знаю, что я такое, и только догадываюсь, наблюдая за вами, каждый раз понимая, что я – не вы. И я клянусь своей немой частью, которая испытала ужасы Бездны, я не приму сторону тех, кто не несет мне Благо. Но самое-то смешное, Манька, что от вампира мне выгоды больше. Я наследую все, что от него останется. Вернее, возвращаю себе все, что дал ему, но с процентом.
– От меня тоже останется, – отрезала Манька. – Будем считать, что я доброволец!
– Это вряд ли… – тяжело вздохнул Дьявол. – Земля не даст удрать такому интеллекту, который прорастает в другие планы, как росток, который нельзя отменить. С тобой не только у вампиров проблемы, у меня тоже.
– Это почему еще? – насторожилась Манька.
Дьявол хитро прищурился.
– Ты меня видишь? А это значит, что сознание твое – живое, и чтобы отправить тебя в Бездну, мне придется ослепить землю. И оставить тебя, тоже не могу. Выбор у меня небольшой: или выжечь из земли тебя, или оставить жить, но выжечь мерзость.
– ??? – Манька недоверчиво прищурилась, пытаясь понять, какая ей в том выгода.
– Вот предстанешь передо мной, и я выну мерзость твою перед землей, а она спросит: «Что ж ты раньше не показал, ведь рядом шел?» Но если ты не найдешь силы заглянуть за колючую проволоку, я отвечу: «Я показывал, но Маньку твоя боль не интересовала». Прыгнешь ты или не прыгнешь – ты проиграешь, если только не перепрыгнешь!
– Дьявол, какая же ты хитрожопая свинья! Сам ты мерзость! – возмутилась она. – На все у тебя есть оправдание, а потом спрашиваешь, откуда мерзость у твоей обгоревшей кожи! Не земле больно, а мне! Ты сам сказал, земля – вместилище информации.
– Ой, Маня, как мало ты знаешь о своем прошлом! Ты даже не представляешь, как мучают ее вампиры! – осудил ее Дьявол. – Разве ты хоть как-то существуешь в сознании, когда оно спит и не видит сны? Его просто нет – и этим все сказано. Ты спишь треть своей жизни, чтобы продлить на земле свои дни. А земля не спит, она караулит твое тело и твое сознание, и, если боль не пугает ее, она делает это уверенно и правильно. А есть такая боль, как язва, которую вижу я, и вижу, как она убивает землю, и земля уже не может исполнять свои обязанности, программа дает сбой, а твое сознание глухо и слепо, потому что стоит земле открыть свою рану, ты начинаешь умирать. И она терпит, потому что ее ужас – только ее ужас, а ты гость – временное явление. Недостойный гость. И она спокойно примет избавление от тебя.
– А как меня можно выставить из меня самой?
– Не из тебя, а из земли. Спокойно! Если я так решу. Ты смотришь на меня, как частица живой сущности, я – как существо на обгоревший хвост. Я вообще мог всю эту ненужную материю отправить в Небытие сразу, но решил использовать по-другому. Кто мне может запретить? Обгоревший хвост? Простите, но это мое дело, как распорядиться собственным хвостом! Я не могу носить вечно на себе ногти, волосы, струпья ороговевшей кожи, даже если они умеют вопить. Человек ежедневно смывает с себя миллионы микробов, которые тоже вопили бы, если бы я дал им голос. Ты смываешь их всех одинаково, и добрых, и злых, и вредных, и полезных, а я выборочно. С чего мне жалеть ваше сознание? Это вам оно кажется важным и необходимым, а тем, кто сжигал вас в газовой печи, вы были не больше комара. Но разве я не стоял над теми, кто вас сжигал? Материя сознаний – ни бе, ни ме, пока ее не заземлишь и не встряхнешь – мертвее мертвой. Но если вдохнешь в нее жизнь, она может стать маленьким подобием меня.
Представь: зима – снег, сугробы, ураганы, ветер – это все я. И маленькая снежинка – это ты. Я Бытие, огромная вселенная, а твое сознание – зеркало, в которое я могу посмотреться и увидеть себя в виде маленькой снежинки. Глядя на доброе в тебе, я говорю себе: я хочу быть таким, а глядя на мерзость – я не хочу иметь в себе подобное. Даже если тебе не нравится, или ты не замечаешь, что я смотрю на себя через тебя, я вполне в это время могу собой любоваться. Но таких снежинок миллиарды и все они разные. Я не только ты, я еще Вампир, который пьет твою кровь, я – оборотень, который прислуживает вампиру, я – человек, который спрятался в домике.
– Путь долог и пространен, но разве понять человеческим умом вечность Бытия? – риторически вопросил Борзеевич, подошедший сообщить, что к прыжку все приготовлено и время на подходе. В его туманной речи не было никакой связи ни с тем, о чем Манька разговаривала с дьяволом, и вряд ли вообще надо было искать какой-то смысл.
– А солому на кой настелил вокруг избы? Не веришь мне? – усмехнулся Дьявол.
Но Борзеич не обратил на слова Дьявола ровным счетом никакого внимания. Наверное, от него мудрые наставления Дьявола тоже отлетали, он снова начал волноваться.
– Ты, Маня, сбереги себя, охрани от всего, что могло бы тебя остановить. Там, куда ты идешь, неугасимый огонь открывает врата Бездны.
– А ты-то откуда знаешь? – усмехнулся Дьявол. – Ты ж у меня неподсудный.
– Ворона на хвосте принесла, – ответил Борзеевич, вынимая из-за пазухи книгу.
Манька с любопытством полистала ее. От сердца отлегло: этот герой тоже вернулся живым и невредимым, но пролистать до конца не успела: Дьявол взял книгу из рук и сунул обратно Борзеевичу.
– Итак, повторим, – потребовал он учительским тоном, не терпящем возражений, когда они шагали к Храму. – Первая заповедь в Аду!
– Возлюби Бога Ада, превыше всех! – поспешно ответила Манька, выученный, как по нотам, урок. – Не сотвори кумира, тельца, идола и икону, никакого изображения их ни на небе, ни на земле, ни под землей! Я – Бог в земле своей! Все, что увижу – валить и бить, пока концы не отдаст… Интересно, а как правильно любить Бога? Мне казалось, все Бога любят, а понимает каждый по-своему.
– Последнее, наверное, было лишним, – с сомнением ответил Дьявол. – Богом надо быть в целом, а ты годна разве что выбросить тебя вон. Зачем придумывать Бога, если Он может сам за себя ответить? Главное, человека в нем не искать.
– Дьявол, – не выдержала Манька. – Ты у людей Олицетворение Зла. Я-то понимаю, что ты Бог. Но других людей каленым железом не заставишь думать по-другому. Ты видишь перспективу, заглядывая далеко вперед, когда человек предстанет перед тобой и будет держать ответ. А человек думает о настоящем. И чаще всего, думая о настоящем, он просит о неправедном. И, вместо помощи, ты удивляешь его своей несговорчивостью. Я уж поняла теперь! Я попросила от тебя помощи, а ты мне что? «Забей, Манька, мне одна польза от вампира, а от тебя головная боль!» И получается, что проще помолиться тому, кто царит над землей человека. Я бы тоже… помолилась, да молитвы не помогают. У людей Царь то в одну сторону смотрит, то в другую. И у оборотней. А у проклятого только в сторону вампира. Это подвиг, что люди так долго учились у тебя. Но они уже давно не учатся, и все, что помнят, это то, что сознание обладает бессмертием. Я-то теперь понимаю, что значат все твои проклятия, но другим не понять. Как понять, если бессмертие и проклятие, когда сознание становится смертным, понятия несовместимые?!
– Манька, я бы подержал тебя, – сказал Борзеевич, – но есть исторический факт: когда Дьявол выходит из себя, он очень быстро устраивает в думе человека переворот и немногие после его откровений остаются слепы. День сменяет Ночь, а Ночь сменяет День: я помню времена, когда у человека был День, и помню, как наступила Ночь. Пламя костров с людьми на дыбах вздымались к самому небу, и вопли их тонули в хоре улюлюкающей толпы. Мертвые не слышали их. Все, о чем они могли думать, это похоть и кусок хлеба на следующий день. Боль в каждом была настолько сильной, что сама мысль, что земля не стоит на трех китах и небо над головой не твердое, ужасала человека. И косили людей болезни, когда вымирали за несколько дней целые города.
Какой морок затмил разум человека на тысячи лет? Почему миллионы людей внезапно перестали интересоваться культурой, наукой, историей, забыли все, чему их учил Господь?
Когда Дьявол решит, что вампиров и оборотней стало много, он выкосит их, как сорную траву. Если они живы и здравствуют, значит их не так много, и среди них еще встречаются люди.
Пусть они думают о своем бессмертии, молятся на костях и прикладываются к мощам, оскверняясь мертвечиной. И прав Дьявол, убивая падаль. Что тебе до них? Радуйся, что Олицетворение Зла открывает тебе Врата Ада, чтобы злобная тварь ушла с твоей земли. Останешься ты живой или мертвой, разве это имеет значение? Ты знаешь, что ты – не бессмертна. Но тебе выпал шанс, когда голос твоего сознания может быть услышан. И это не подвиг – это мужественный поступок во имя себя любимой.
– Вот послушай, о чем говорит мудрый Мастер Гроб. Он знает людей, не как я, он знает, как ты, но довольно долго. Лучше подумай над тем, почему я могу звездануться, как Бог, а ты, имея частицу божественного «Я» не можешь! То-то и оно! – фыркнул Дьявол. – Если вернешься из Ада, может, и тебя клочок земли начнет узнавать. А теперь ответь, хочешь ли ты стать жертвой Небытия?
– Не знаю, – Манька обижено надулась.
– С такими мыслями, Маня, в Аду станешь головней. Верить надо в себя! – возмутился Дьявол.
– Не хочу! – нехотя призналась Манька. – Небытие не было и никогда не будет таким местом, откуда можно вернуться. Это смерть вторая, – заучено пробубнила она, и подняла мученический взгляд к небу. – Я только про предопределение не поняла! Как такое может быть, что Небытие предопределение дает, если ты, как ответственное лицо, меняешь одну материальную единицу объема и содержания на другую? Если Небытия как такового не существует. Сам же сказал, что его даже пустым местом назвать нельзя…
– Ну… Я ж не могу всю ответственность принимать на себя, – пожал плечами Дьявол. – Бездна ущемила меня, я теперь не такой, как был прежде. И это ущемление снимает с меня часть ответственности за то, что происходит с землею и со мной, в частности. Мне все время приходится собственные планы корректировать на погрешность Небытия, на то, что земля не такая поворотливая, как я. Если я что-то задумал, мне надо время, чтобы исполнить.
– Но предопределение было не сейчас, оно осталось в прошлом. При чем тут предопределение, когда приходит некто славить вампира, да так, что никто понять не может, что пришел вампир. Как это связать с предопределением?
– Манька, а разве трудно понять, что когда Бог о себе говорит – это одно, а когда человек – это другое? Бездна предопределила два возможных варианта для вас: остаться со мной, или уйти в Небытие. Я не проклинал и никогда не прокляну землю, которая родит тернии и волчицы, но я с удовольствием прокляну человека, который не может сделать ее достоянием, позволив сорнякам прорасти и размножиться.
Бремя от меня – когда я покинул человека, а он продолжает думать, что он что-то из себя представляет. Все, жизнь закончилась, он доживает последние дни. Я самое совершенное существо во вселенной, и то, что я даю, это не бремя, это право быть впереди вселенной. У меня нет такого бремени, который я мог бы на чужие плечи взвалить. Бремя возлагают на меня люди, когда моя земля вопиет ко мне, и я пью ее боль. Перед тем, как положить ее прахом в землю, откуда ее взяли, я лечу ее. И ты говоришь мне о том, что у тебя железо неподъемное?
А иго Спасителей – иго Спасителей. Бремя вампира – он сам.
Думаешь, в другое время не было умников-Спасителей, проповедующих о себе? Всегда были. Но люди не искали человека. И вот наступило время, когда они выбрали другой путь.
Разве это не предопределение Небытия?
Будь у Небытия хоть капля сознающей материи, разве бы оно не стремилось к тому, чтобы принять в себе все, что враждебно мне и моей земле?
– Будь у Небытия земля, вряд ли… Зачем, если Оно могло бы создавать себя в сколько угодно проекциях меньшего размера?
– Тогда к Небытию приехал бы конец. Небытие – это монстр, которого нельзя насытить. Это такое состояние Ничего, что если в него ткнуть чем-нибудь, то оно переходит в состояние меня. Оно низвергло меня в землю и шагу не дает ступить, чтобы не быть им схваченным. Или не быть схваченным мной, – Дьявол улыбнулся. – Я все думаю, а как я на свет появился? Небытие меня родило, или я был какой-нибудь почкой непророщенной?!
– Но как люди могут изменить предопределение, которое уже свершилось по воле рокового стечения обстоятельств задолго до их рождения? Мессия пришел, положил конец знаниям и утвердил веру в Себя Самого. Миллионы людей поняли, как выгодно поднимать Его, чтобы стать над теми, кто положил себя к ногам Мессии, не став Пастырями. И вот маленький человечишка, один на миллиард, устал от вранья, устал от веры, хочет стать чем-то большим, но не так, как другие. Он хочет знать Истину. Не верить, а знать наверняка. Пощупать ее, поднять Закон, как щит. И что? Выйдет у него что-то?
– А что мешает человеку хоть чуть-чуть поразмыслить над ужасом чужого бремени? Разве это не то же самое, что взвалить на себя чужую болезнь или нищету? Разве люди не взвалили на себя нищету армии нахлебников, проповедующих им определенную чушь? И они из за это кормят, поят, одевают…
Крест не дает ничего, кроме иссушающего креста. И если земля отвечает, то только потому, что ее заставили бояться креста. И кто ее освободит, как не я?
От человека спасая.
Смелым нужно быть и безрассудным, но поистине великим должен быть человек, чтобы, вгрызаясь корнем в камень, произвести многочисленное потомство.
