Суд, Манька, не редька с квасом, ведь и тут люди к суду готовятся основательно. Обиженный – еще обиженный, но взывает к справедливости, и Судья не имеет права не принять во внимание его доказательства невиновности или обвинения.
Я не человек, чтобы чернить одного, обеляя другого. А может быть, поймешь, что именно ты ввела в заблуждение душу, и она стала такой? Нет дыма без огня. Ведь это твоя матричная память отравляет его сознание ядом любви, твоя земля корит его, когда ум его исторгает молитву против зверя, истребившего его самого, ты пылаешь огнем желания, от которого он сходит с ума.
– Я?! – Манька задохнулась от возмущения. – Я пылаю?! Дьявол, побойся Бездны!
– А ты докажи, что это не так! Ты проклята с рождения, а он разве не проклят вместе с тобой? Докажи, что мразь выставила тебя из земли и увлекла его за собой на непотребство! Докажи, что это он уготовил вам место в Аду. Докажи, что он знал о проклятии и преумножал ужас, добывая себе наслаждение, кровью скрепив договор с мучителями. И полдела сделаешь, чтобы вернуть себе землю. Вампир пока пьет твою кровь, а умрешь, почувствует голод – и он напьется крови у всех, кто приблизится к нему. И новые вампиры произойдут от него, и новые проклятые обрекутся на смерть, и новые ужасы обрушатся на землю – твой грех! Есть такое выражение: «Приму-ка я грех на душу!» – это тот самый случай. Но будешь готова принять его достойно. Ничто не вечно – и жизнь вампира. И положишь перед ним всю мерзость.
– Вы думаете, если он поймет, что я его душа, что я не собираюсь ему… ну это… мстить, что раскаиваюсь, что ему так не повезло со мной, он перестанет быть вампиром?
– Тьфу ты! – плюнул Борзеевич в сердцах. – Кто про что, а дураки о братской похоти… – он подсел к Маньке, мягко взял за руку: – Маня, для вампира ты рука и глаз, который надо вырвать и бросить в геенну. Чтобы не соблазниться Дьяволом, не копаться в себе, не сомневаться, не выпустить из рук учение вампиров, не ужаснуться, когда увидит обглоданную кость земли. Прекрасно, скажет вампир, когда узнает, что ты умерла. У него «жить» – как одно мгновение, «жить!» – внутри него. Он каждую минуту проживает, как последнюю в своей жизни. Вампир – больной человек. Как убийца, как вор, как маньяк.
Я видел, я знаю…
Сильные города рушились в один день, и головы, сложенные вместе, были выше курганов, а в реках текла одна кровь… Люди славят таких вампиров, восхищаются ими, даже не задумываясь, что там, среди убитых, были чудаки, жрецы, волхвы, изобретатели, врачи, художники и философы. Сейчас люди вспоминают их, как дрова. Сгорели и сгорели… А ведь для многих забота о ближнем было делом всей жизни. Никому из них и в голову не могло прийти, что человек может быть таким жестоким. И сейчас вампиры думают о человеке не лучше, и продолжают литься реки крови, и сосед ненавидит соседа, и кто-то убивает человека именно в этот миг. Тогда это было как черное и белое, тут вампир, а тут человек, а сейчас одинаково серое – повсюду. Вот и представь, что твоя голова лежит в этой куче, а вампир с победным ржанием гоняется за женщинами, вытаскивая из подвалов, добивает детей, врывается в дома и роется в вещах, чтобы отыскать колечко…
– Чем солонее своими горестями ты, тем приятнее житье-бытие вампира, – философски заметил Дьявол. – Они ведь как о тебе думают: ты разве человек? И спрашивают себя: что можешь им дать? И отвечают – ум твой ничтожество, и спасают душу твою, гордую и обреченную на неудачи, лишь потому, что ты, душа его, недостойна, чтобы называться человеком. Они жнут, где не сеют. Им нужна не совесть, а наглость, чтобы прийти и взять то, что им не принадлежит. И она у них есть. У живого человека за спиной стоит человек, а у вампира мерзость, которая несет его на руках, обнимая нежно.
И эта мерзость – ты! В душе которой живет неотступная любовь.
Спаситель сказал: «Придите ко мне, и я наложу на вас бремя, иго мое легко, и успокоятся души ваши…»
Вот они и успокаивают тебя.
Вампир и есть маньяк, но со смазливым имиджем, у него нет чувства вины, души, которая могла бы пристыдить его. Он поступает так, как удобно ему, не считаясь с чужими интересами. Он мертв – и этим все сказано.
Мань, ну ты же умная, ты все понимаешь, а с чувствами совладать нет сил, потому что заклятие сильнее. И так будет, если в нем не сделать прореху, чтобы сунуть в нее голову и посмотреть на себя из земли вампира.
– Если я умная, то где мои умные мысли?
– Ум – понятие относительное. Ты мои мысли поймать можешь, – ответил Дьявол. – Стонет твоя земля под бременем, но голодно ловит каждое слово, чтобы украситься нарядно. Вот такая красота украшает голову вампира. А тебя украшает пустыня, которая лежит перед человеком. И боится человек заглянуть в твой глаз, чтобы не быть убитым. У вампира нет живых мыслей, он не интересуется ничем, кроме молитв во славу себя самого, но привлекателен для каждого, потому что там он говорит с Богом и учится у него.
От Йеси поныне Царствие Небесное силою берется, и вампиры искренне полагают, что усилие восхищает Его, взваливая на человека иго и уготовляя покой душе его. Для них не существует Бога, большего, чем он сам. И первым делом, он убивает любую мечту человека о самом себе. Все учения его сводятся к одному: жирел человек тут, и там его ждет тучная пажить.
«Смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного»
А как можно творить милость в тайне, если сама по себе милость – благое подаяние человеку?
«Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам;»
Не отвяжется вампир, пока не разденет.
«Ибо кто имеет, тому дано будет, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет»
Так ведь и выбирают, кому вампиром стать, а кому проклятым. Вампир помолится – получит, ты помолишься – от тебя убудет.
«Нет никого, кто не получил бы ныне, во время сие, среди гонений, во сто крат более домов, и братьев и сестер, и отцов, и матерей, и детей, и земель, а в веке грядущем жизни вечной»
Если бы вампир не пообещал богатое житье, кто пошел бы за ним?
Но многим ли он может дать?
Обещал им Спаситель приблизить Царствие Небесное – и приблизил. Обещал устроить в Божьем – и устроил. Кто будет думать в Царствии Божьем о Царствии Небесном? И пробивают они тебя, чтобы ни тут, ни там не жилось тебе.
Я бы сказал, сильно побивают!
Вампиру нетрудно убить себя, чтобы сказать в твой адрес много порочащих слов. И говорят. Но если земля поймет, кто взывает к ней, она замкнет уста этим тварям.
«Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих».
Заметь, не себя! Тебя! И не жалеют себя, позволяя проклинать тебя всем, кто имеет желание. Но закрывают, чтобы никто не смог проклясть вампира с твоей стороны. Боятся они только могущих убить и душу, и самого его ввергнуть в геенну.
«Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную… Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот сбережет ее…. Ибо что пользы человеку приобрести весь мир, а себя самого погубить или повредить себе? И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более Того, Кто может и душу, и тело погубить в геенне…»
Они уверены, что, убив ближнего и поиздевавшись над матричной памятью обоих, делают благое дело, забив себе теплое местечко в раю. И ужас в том и заключается, что, когда ближний умирает, они вкушают в Царствии Божьем Царствие Небесное, не изведав смерти. С твоей стороны они поднимали себя, с его стороны чернят тебя – это и есть та самая ненависть.
А если ты прибудешь в Ад не защемленная, да и нагнешь всех древних вампиров, которые сообщения таскают туда-сюда?!
– А почему всех не убивают? И было бы: один умный, другой горе поварешками хлебает… – она склонилась над записями, которые изучал Борзеевич, но ни одной знакомой буквы не обнаружила. Мало того, знаки, отмеченные им, сильно ее расстроили. Она примерно представила, как ее будут убивать эти двое. Или сожгут, или проткнут ножом, или скормят змеям – знаки были именно такими.
– А как они будут размножаться? Вампиром не рождаются – вампирами становятся. А кровь? А кто будет кормить их? Ради выживания всей беззаботной компании они нередко друг друга убивают – и за паству, и за место под солнцем, и за обильную пищу. И в природе хищники контролируют свою численность.
– Вот так вот возьмете и убьете меня?
– Убийство будет совершенно хладнокровное и без угрызений совести. Считаю – это гуманно. Стоит ли продлевать твою агонию? А если повезет, то земля разглядит разницу между тобой и вампиром, и тогда можешь считать, что Благодетельница… не в кармане, но не так далеко, как сейчас.
– Мне хоть как умирай, а Помазанница твоя все одно королевишна!
– А ты за других не думай! – Дьявол нахмурился.
– А вампиры меня в покое оставят? – жалобно проблеяла она, хлюпнув носом. – Вот умру я, а потом вернусь? В мертвое тело?
– Нет, не оставят. Они что, дураки? Но и знать будут, что любви у тебя к ним нет.
Манька почувствовала боль. Она вдруг ясно осознала, насколько обречен человек, который стал жертвой вампира: с обрыва бросишься, и то не дано убиться – из одной муки прыгнула в другую.
– Будь ты неладен! Богом еще себя называешь! Право, ты Бог – Бог Нечисти!
Умирать не хотелось. Больше всего на свете ей хотелось избавиться от Благодетельницы. Ради этого она была готова залезть хоть в пекло. Но ради жизни.
Скрытный был Дьявол, все в себе таил до последней минуты. Или говорил, но настолько точно, что в последствии она никак не могла взять в толк, как это не догадалась сразу подумать истинно. И получалось, вроде не пудрил мозги, а все равно оказывались запудренными. Манька и так и эдак ковыряла слова Дьявола, и не могла ни утешить себя, ни испугаться, как следует. И почему Борзеевич так странно спокойно себя ведет? Или они что-то не договаривают, или Дьявол опять водит за нос. Получалось, что она умрет, а потом или воскреснет, или из Ада посмешит вампиров. Как можно было умереть, не будучи умерщвленной насовсем?
Она в растерянности посматривала на обоих, кусая губы.
– Манька, это же лучше, чем шлепать по предначертанию! – Борзеевич чему-то радостно ухмыльнулся. – В некоторых местах планы вампиров ты разрушила до основания, и оборотней на земле осталось чуть меньше. Стать собой – это навряд ли, но достать хоть одного вампира, чтобы дать земле своей разум, ужасно правильная мысль – одобряю! – поддержал он Дьявола. – И не болтай ерунды… Слышала, небось, про шаманов? Разве они кого-то убивают, когда освобождают дух человека?
– У нас не тот случай… – одернул его Дьявол. – Мы должны не просто освободит твой разум, а подбросить тебя до Небесного Царства, поэтому умереть придется.
– Ну, умереть, так умереть… – Борзеевич разочарованно уставился в записи и тяжело вздохнул, снова ввергнув он ее в великую скорбь по утрате самой себя и всего, чем она успела обзавестись.
