– Я сам его придумал, – восхищенный собою, открылся Его Величество. Он допил кофе и заказал еще одну чашку. – Избы в последнее время у меня из головы не выходят, – виновато признался он. – Думал, отдать им участок леса за дворцом. Там и разбежаться есть где, и огород разведут. Не захотят отдельно от нас, у дворца пусть живут. А перед народом покажутся, будут нам, как награда за святость. Лишь бы не трогали их… Нет, цепь надо отменить, – решительно воспротивился он.
«Остановись! Остановись!» – мысленно приказала Ее Величество, понимая, что он несет голову проклятой на блюде. Спроси, вряд ли скажет, откуда пришли к нему образы, ясно же, чувствовал так. Точно так же, как приходила к вампиру болезнь, когда сон в гробу становился самым покойным и крепким. В избах он не бывал, про пироги знать не мог – не помнила, что бы делилась воспоминаниями. Знал только, что есть у Матушки живые избы на курьих ногах. Матушка сроду там ничего не пекла, в печи одной избы золото плавила, во второй эти самые поленья держала…
Значит, была беспризорная гнида в избах, жила там…
Или глаз на избу положила?
Ее Величество мгновенно собралась, упираясь в стол, чтобы не упасть, сделала несколько шагов и присела на краешек стула рядом с мужем. Взглянула на слуг у стола таким взглядом, что те мгновенно испарились.
А Его Величество уже прорвало, он торопился замять тему о его ночных отсутствиях в спальне жены, стараясь убить в ней всякую мысль об этом, думая, что делает ей приятное, возвращая в пору юности. В пылу он даже не заметил, что как Ее Величество побледнела еще больше, прикусив до крови губу..
– Мы не знаем, что это за избы, но, судя по их разумности, они несомненно являются доказательством многообразия форм жизни во вселенной… Что сделали они первым делом? Пришли к человеку мудрому и открытому для взаимопонимания двух различных рас. Естественно, первое время пришлось их посадить на цепь, для их же безопасности, ибо таковым не место на земле, все-таки человек истинный обитатель земли, а избы… гуманоидная форма жизни… Древность их доказывает… И таким образом пирамиды и избы… Нет, мы не можем скрывать их вечно, тем более они уже доказали свою безопасность. Люди столько сказок про них сочинили…
Теперь понятно, откуда мертвецы в глазу святились! Подвалы у Матушки были доверху забиты ими. И стали они какой-то преградой – помолилась тварь на мертвецов? С ума сошла или замученная до смерти? Успела-таки Матушка перед смертью выполнить обещание, поиздевавшись над нею?
Или за мертвецами стоит кто-то еще?
Кто-то мог сунуть проклятую в подвал, чтобы под ногами не путалась…
А вдруг избы не плотоядные, как Матушка думала, и примкнули к врагам добровольно, а проклятая пошла своей дорогой, не переставая думать о них, как о желанном?
Ее Величество вглядывалась в лицо Его Величества с пристальным любопытством: красиво запел петушок, да только, сколько лет живет, все его мысли – на ладонь положи, другой прихлопни. Не смогла бы она сесть на трон, если бы не умела направить его противное стремление угодить своему ребру, пусть обрезанному и проклятому, но все же ребру, в нужное русло.
«Голодранка! Посадить ее на кол!» – прокляла Ее Величество все на свете, мысленно изрыгая на проклятую адское пламя. Зря Матушку не спросила, как проклятые на колу поворачивались. Как-то же запирала она вампирские душонки, оставляя между Небом и Землей, чтобы в чувство приводить, когда начинали от рук отбиваться. Или торчит уже?»
Вот и объяснились по-сестрински…
Никогда бы не подумала, что проклятая может оказаться сводной сестрой, да только отец после обряда сам признал ее, решил, покойничек, имение ей отписать…
Говорила Матушке, давай не будем отца посвящать, для него весь этот флэш с вампиризмом всегда был игрой, не верил он ни во что, а ей захотелось, чтобы он на выродке бывшей пассии лично прокатился. А у него после обряда крыша вдруг съехала – прошлое вспомнил, как соперницу матери обрюхатил.
Даже в жар и пот бросило Царицу лесов, полей и народных масс, когда поняла, где дрянь прятали. Человеку, особенно обделенному и униженному, каковой была мужнина душонка, не удержаться от искушения присвоить чужое. Но богатющим приданным, которое Матушка собирала долгую жизнь, проклятая не пользовалась. Стоило ей опробовать драконьи вещицы, драконы бы сразу доложили.
Выходит, тот, кто верховодил, не давал ей в руках добро подержать? Или не шибко чудовище жаловал и побаивался гнева законной наследницы?
Или этот кто-то знал, чем ему ее наследие обернется…
Это что же, не простые вампиры воду мутят, козырные, поворачивая так, будто нет никого?
Значит, они на самом деле метили в нее и в мужа?
Вот он – ответ, ясный и простой, как день Божий.
Тогда кто? И как матушку убивали?
Неужели и оборотни продались, в один голос утверждая, что на месте захоронения нет никаких следов, все травой поросло?
Какой травой – зима на улице!
О проклятых, которых Матушка у себя собирала, она не переживала: были между небом и землей, теперь в Аду, разве что дислокация поменялась, а призыв и благословение как были, так и останутся, власть над вампирами у нее никому не отнять, но кого свора собак покрывает?
Престолонаследника?
И не мудрено, не зря оборотни вызвались расследовать дело и убийц изловить, и все как один из-за гор, с земель его…
Это что же, отправившись по следу, Котофей Баюнович в руки врага угодил?
Да как так?! Ведь бессмертный он, в любую щель просочиться…
Но все говорило за то.
Матушка имела корни древней народной мудрости, которой уже и вампир не страшен, не то, что человек. Свинья она была еще та, и силу имела нечеловеческую. Имя ей – черная вдовушка, которая упекла в пекло душу, оказавшись умнее вампира, поворотив свое время вспять. И только он мог бы спросить с нее, кто отправил его на тот свет, но в Аду не больно спросишь, иначе вампиров на свете не осталось бы. Если оборотни врали, значит, войска уже собраны и укрываются в лесах, а если не врали, то кто-то умно подставлял проклятую. Чай, не больные, чтобы проклятую подле себя держать, накликивая беду. С кем поведешься, от того и наберешься, а от нее какой толк? Разве что колотить ее, поджаривать, чтобы имидж муженьку подпортить. Не этого ли добивались – вывести из себя, чтобы в гневе она запорола проклятую насмерть? Думают, не сможет удержаться и слово ласковое молвить, когда та дух начнет испускать?
Ее Величество судорожно проглотила застрявший в горле ком.
«Да, Манюня, многие материально замутилась, чтобы с годочками твоими остановочка вышла. Не быть тебе, бедная головушка, по райскому видению, по нашему хотению, корабельщиком на корабле! – она молча прокляла Его Величество, чтобы мысль могли подхватить только стражи, проклятие предназначалось для проклятой. Слова почти сорвались с языка вслух. – И страшная, и убогая, и дубом назови, все лучше, чем ты есть! Думаешь, повстанцы погладили – и жизнь наладилась? Богатства мои видела? Видела! Ясен день! Только ничего не дано тебе! В зеркальце ли посмотришься, сапоги-скороходы примеришь, сабельку в руки возьмешь, шапкой-невидимкой прикроешь голый свой зад, скатерть-самобранку ли расстелешь – мне о том сами доложат! Избу прибрали – это хорошо, забот меньше! Чего еще натворила?!»
Подождем, о чем муженек пролепечет…
– Так что ты говоришь – о избе? – Ее Величество едва сдерживала нетерпеливую дрожь. – Что еще там есть? Представь, речка, лесок, полянка… Но ведь от скуки помереть можно, – подзадорила она его, на лету схватывая каждое слово.
– Да почему же… Если избы водятся, так и водяной, наверное, имеет место быть! Леший! – помечтал Его Величество. – Не, леший бы слонялся туда-сюда, птиц, зверей отпугивал. Вот если бы такой, чтобы читать умел, писать, разговор поддержать…
«Кошмар!» – подумала Его Величество, обнажив зубики, лицо ее оставалось каменным.
– А вампиры? – с холодной надменностью полюбопытствовала она.
– Ну, от вампиров и тут тошно, – не задумываясь, обронил Его Величество. – Я бы чистую воду пил, живую, из колодца, не то что в городе, рыбу ловил… Надо очистные сооружения возводить, вода – это жизнь!
Значит, не стала вода мертвой, не заставила Матушка проклятую в колодец плюнуть…
И, возможно, проклятую она лечила. О необычных свойствах колодца муженек отметил особо, грезила колодцем проклятая.
Правильно, далековато она от того места, где стоял колодец, колодец посреди леса остался. Пусть, воды ей ненадолго хватит. Повстанцы не дураки, понимают: на старом месте сразу их схватят. Значит, идет она закованная в железо, и не воды ей не дают, ни в избу не попасть – еще одно подтверждение подневольности… Будь самостоятельная, ни в жизнь бы от колодца не отошла: было у него свойство лечить убогих, сама видела: однажды поймала вороненка, ноги ему сломала и перья повыдергала, а после в колодец бросила. Думала сдох. А он на следующий день из колодца живехонький вылетел.
– Ну, а вампиры, вампиры? Неужто не было бы их? – нетерпеливо перебила она.
Его Величество посмотрел недовольно, фантазия его иссякла. Взглянул на крупный заголовок в газете: «Фаворитка в рваных чулках! Останется ли во дворце?!», и быстро перевернул страницу, убрав газету со стола на колени.
– Почему мука нам, вампирам? Почему мы должны пить кровь человека, если хотим быть свободными? Почему Бог не может остановить наши страдания? – с горькой иронией произнес он, тяжело вздохнув, раскрывая следующую газету из стопки на краю стола. – Какой он после этого Бог? То не Белый Бог, то Черный Бог!
Ее Величество с удовлетворением отметила, что статья не осталась не замеченной. Моду взял, бегать плакаться в жилетку. Пассия не пассия, а за год службы обычной горничной успела домишко прикупить, землицы, родственников пристроить…
– Дал бы каждому человеку по избе – и все бы знали – Бог! А то приходится тебе да мне думать. Я тут программу придумал: каждому желающему – по избе за пятилетку! Ты не знаешь, как тещины избы размножаются? – Его Величество с выменной заинтересованностью испытующе взглянул на нее. – Может, снесли бы яичко, а я бы приказал инкубатор организовать. Продавали бы по стоимости дома, а затрат – никаких! Получились бы яички не простые, а золотые.
– Если бы дворец из яйца вылуплялся, то не обеднели бы. А вампирам – на что такая изба? Калачом в нее не заманишь. Алкаши да рвань всякая в избах нужду имеют. Но откуда у них деньгам взяться на яичко? Вот и перестали яички быть золотыми. А бесплатно дай, вообще отучаться работать – а потом еще чего-нибудь захочется… Трон, например, – осадила она мужа.
– Стань я Богом, дал бы каждому вампиру по дворцу, чтобы уж не грызлись меж собой, – снова тяжело вздохнул Его Величество.
– Значит, не было вампиров… – задумчиво вслух проговорила она. И засомневалась: могло быть и так, что вампиры не радовали проклятую, или не знала, что вампиры…
– Не знаю, сомневаюсь, – ответил Его Величество, услышав ее. – Сама говоришь у каждого дворец. Попробуй, замани их туда… – хмыкнул, скривив губу. – Нет, должно им тут сидеть. А там природа, воздух, общение с Богом…
– А где Бог у тебя, внутри или снаружи? – поинтересовалась Ее Величество, не сводя с мужа внимательных глаз.
– То тут, то там. Он какой-то неопределенный, но, знамо дело, есть… Вот был бы я, как Бог, строгий и справедливый, чтобы поясницы передо мной ломались, прошел бы по земле, да указал человеку, что правда наша воистину Свет, а все что против, то от лукавого. Царями земли поставил бы сильных, – понесло Его Величество. – Ведь всякий к нему с надеждой. Давно уж околели язычники, одни верующие остались, пора бы протянуть нам руку. Чего мучаемся?
– Подвиги бы вершил… И какие? – не отставала Ее Величество.
– Ну?.. – Его Величество задумался, перебирая в уме достойные деяния. – Взял бы я, да поговорил с каждым по душам! Посоветовал, кому и как стать вампиром, и сделал бы так, чтобы кровь не надо было пить. А еще… врачевал бы всякую рану. Дурость, глупость, лукавого из ума выводил. Пока жив человек, терпению учил бы да смирению. Спасать надо народ, нет в нем духовности…
– Был у нас уже такой грамотный, тьфу, тьфу, тьфу… – опешила Ее Величество. – Это хорошо, что ты о народе не забыл. Только с такими мыслями Царями не становятся. В лучшем случае – легендой. Кто бы по головке Спасителя погладил, окажись он на нашем месте? Сама по молодости так думала, – отрезала Ее Величество, понимая, что ничего путного вытянуть из мужа уже не удастся.
Где-то заклятия опять давали сбой. Установленный программный отладчик ситуацию пока держал под контролем, но, заряженный вирусом, муж достаточно нахватался идей некой абстрагированной личности, которая пока не летела в ум с призывом, но намертво прикрутила себя. Тот, кто держал ее, выставляясь Богом, был у голодранки в почете. Получалось, что родивший Мессию, на которого она смотрела и не узнавала, не торопился заколать подзаборную тварь, играя в Благодетеля, и проклятая больше думала о делах государственных, оставаясь безучастной к своей судьбе.
Неужели предатели посвятили ее в свои планы по захвату власти, обещая ей тепленькое местечко, или специально за нос водят?
Нет, нет и нет! – спохватилась Ее Величество. – Стражи давно бы донесли… Тут такая бредовая каша… Покупают… Или Проклятие, тогда бомжа думает, как раз наоборот.
Не удивительно, Матушка, дядька Упырь, тетка Кикимора… Все они вели себя точно так же, с ласкою и заговорами, когда хотели склонить кого-либо к сотрудничеству.
А причина? Что хотят от нее?..
Видно, хотели сунуть проклятую в такое место, где вампиру делать нечего, да так сунуть, чтобы паскудная тварь не догадалась, куда ее суют и одновременно носа не показывала. Следовательно, на какое-то время она оставалась одна, или имела возможность убежать, или держала в руках что-то такое, что могла бы обернуть против вампира.
Догадка пришла сама собой – полено!
Откуда у полена была такая сила, не знал никто, но огонь, который из него выходил, мог поджарить любого вампира. Спрятать ее предатели могли только рядом с поленом, а сами где-то неподалеку, может быть, в другой избе, или даже во дворце или неподалеку – готовят переворот. Сами-то они тоже себя должны с поленом чувствовать неуютно. С Матушкой только вампир мог бы справиться. Сильный вампир. Он и руководил повстанцами, придерживая проклятую, как козырь.
Бог… – придумал же идеальность, чтобы кормить чудовище сказками. Поди, проявился перед нею во всей красе вампирской: то воскресая, то умирая, то чудовище в себе обнаруживая, то человеческим личиком обозначаясь – а та и рот раскрыла и не сомневается, что воистину перед нею воскрес Спаситель и поднимает до себя…
Покарать – вот чего он хочет!
И не один. Был кто-то еще, обладая не дюжим умом. Понятно, читать-писать все вампиры умеют, но он по каким-то причинам скрывал свою принадлежность к ним.
Грамотный леший…
А правду скрывали, чтобы проклятая не заподозрила в обмане, и не сбежала бы, направив полено против предателей.
Проста головушка у предводителя или нет, ну как бы ее измерить? Ведь если умен, то понимать должен, что затея их заведомо обречена на провал, а если глуп?
Если вампир язвил, то вроде бы все сходится. Даже сказочки…
Кормили проклятую, чтобы болезнь повернулась на Его Величество. То-то он стал такой… мягкотелый…
Хитер! Так запутать, что и оборотни разобраться не смогли!
Ее Величество едва сдержала ярость, пожалев, что подзаборная бесприданница была дурой – ей ли догадаться?! И водяной успел с компанией сдружиться. Про водяного она от Матушки слышала, но не верила, считая, что старушка от долго прожитых лет слегка того, переутомилась. Пытали, наверное, Матушку перед смертушкой. Откуда им ведомо, о чем только Матушка знала да дядька Упырь имеет представление? А если знал, тогда получается, не простой вампир яму роет… Но где такой нашелся, чтобы поперек дракона себя поставить и не убояться?
Если только Престолонаследник…
Как же ей ребеночек то был нужен, был бы наследник, Престолонаследник в ту же минуту бы отстегнулся… Может сироту какую приютить, да как генетическую экспертизу обманешь… А если семя мужнино взять? Он Царь, а наследник, хоть и бастард, но тоже… наследник…
По лицу Ее Величества пробежала судорога.
Ничего больше от мужа добиться не удалось. Лепетал он много, но не по теме. Ее Величество, оставив мужа одного без объяснений, почти бегом спустилась на этаж ниже, где располагались покои дядьки Упыря.
На этаже было тихо, слуги разговаривали шепотом или молчали, обращаясь друг к другу жестами. Перед спальной комнатой толпились врачи. Пахло по больничному: спиртом, нашатырем, касторкой и анисом. Перед дверью Ее Величество на мгновение остановилась, пробежав глазами по коленопреклоненным людям в белых халатах, заметив, что взгляды, брошенные на нее украдкой, все как один удрученные и обеспокоенные.
Не говоря ни слова, она толкнула дверь…
Дядька Упарь полусидел-полулежал в роскошной кровати, утонув в подушках и одеялах. Батистовое белье пурпурного цвета лишь подчеркивало его бледность. Медсестра и доктор, дежурившие у изголовья, дожидаясь, когда пациент откушает, тут же удалились, как только она указала жестом на дверь.
Дядя указал на место подле себя.
Ее Величество присела, сжав его крепкую ладонь в свих хрупких руках.
– Как себя чувствуешь? – она прислонилась на грудь больного.
Дядька Упырь нежно обнял ее, поглаживая по голове. Пожалуй, был бы он помоложе…
– Тошноту и головокружение… Сил нет… Не помню, когда со мной такое было… – он слабо улыбнулся.
Ее Величество заметила, что руки его дрожат.
– Думаешь, железо? – с тайной надеждой на отрицательный ответ, спросила Ее Величество, не удержалась и всхлипнула, как часто делала в детстве, чтобы повернуть дядьку против своих недругов. Правда, любил за интимные места потрогать, рядышком полежать, прижимая к себе, но так не против была, даже сейчас чувствовала, как нагревается низ живота. Дядька Упырь был мужчина видный, девки за ним табунами бегали. И она была в него долгое время влюблена, ревновала страшно, подглядывая, как он молоденьких девок приходует. А однажды сама к нему посреди ночи пришла и под одеяло юркнула. Ласковый оказался мужик, всему научил, все дал распробовать, и не держал возле себя, за что она ему была благодарна.
– Знаю, знаю… Свои донесли, – помрачнел дядька Упырь. – К чему им кормить ее железом-то? Вряд ли… Кровь железяк – ядище бесовское, против себя обернется. Им трон нужен, а не проклятая. Неет, кто-то ржавчину отбивает, пока спит, или заклятие на железо наложили… – успокоил он. – Поди, понимают, что после того, как оборотят ее против Царя-батюшки, избавляться от нее придется.
– Думаешь, кто-то там есть?
Дядька презрительно скривился.
– Кабы одна, не осилить ей железо, а подучат, выйдет в люди антихрист, – он снова стал мрачнее тучи. – Воин она никудышный, да только железный человек медленно умирает, и в Аду уже не совсем мученик… Матушка твоя тоже в свое время железо поела, а прожила – дай Бог каждому… Ой, Ягуша, Ягуша, – уставившись в пространство, с укором покачал он головой, – кто знать мог, что угодит Манька в руки такого вампира… Как же мы выпустили ее из рук?! – и вернулся, устремив рассеянный взгляд на Ее Величество. – Если бы по уму, а то по глупости. Как же догадались-то? На лице не написано, чья она. Недооценили мы с матерью твоей сиротку. Что-то пошло не так. Мне бы догадаться, что девка не так проста, когда сама ко мне с железом пришла, так ведь еще ни разу никто под нашим с матерью твоей железом не выжил.
– Думаешь, удерживают, чтобы муженек мой принес клятву верности? Или все же опорочить хотят?
Упырь с сомнением покачал головой, и сразу закашлялся.
– Не достать Царя через проклятие… Его изведут, а смысл? Драконы при тебе, а не при нем. Долго ли поменять одного Царя на другого? А позвать, так и трон получат, и драконы посудить их не смогут, и под Царицу яму начнут копать – не заметят.
– Да где же их встреча состоялась, если говоришь, сам проводил ее до Мутной Топи, а потом в лесу приглядывали? Одна была?
– Одна! Вот тебе крест, – перекрестился испуганный господин Упыреев. – И звери лютые вокруг… Ждали, когда она без сил свалится. Целое стадо волков за ней шло и медведь-шатун, да рыси еще скакали с ветку на ветку, оттого и не могли ближе подойти. В уме повредилась. Говорят, все время с кем-то разговаривала… Чай в две кружки заваривала. Не мудрено. Больная была, от железа тело на корню гниет. Думал, не дойдет, но она семижильной оказалась. Первый раз мы ее потеряли, когда она в Мутную Топь сунулась.
– Если на болота, кто вытащил? Там сама тетка Кикимора воду мутит. Почему отпустила ее? Почему не доложила, что произошло? Получается, помогал кто-то, а иначе, как выбралась? Значит, встреча ее с теми вампирами раньше еще состоялась? И почему оборотни проглядели?
– А, может, обошла болото… Села в лодку и поплыла, а куда, только Богу ведомо. Тетке твой не терпелось утянуть ее. Да она может через сотню метров на берег выбралась. А провожатые сразу вернулись докладывать. Никому ничего доверить нельзя. Если был кто-то, заметили бы. Нет, одна.
– Что ж мне делать?! – Ее Величество всплеснула руками, громко всхлипнула.
– Наперед успевать. Тебя им пока не достать. А достанут, лучше вдовой. Даст Бог, спасешь дурака… Ты вот что, дочка, бери-ка дракона, да сама посмотри, что да как, полетай над теми местами. Вернешься, меня вспомни, буду жив, чего и присоветую… Мы знаем, да немного, надо бы самим ясную картину представить. Достать паскуду – святое дело, пока совсем опасной не стала.
– Как? – воскликнула Ее Величество, поглаживая руку больного. – Тепла бы дождаться. Весной, еще куда ни шло… Сейчас все снегом замело, найди ее в сугробах-то.
– Холод не голод. На снегу виднее, кто в какую сторону побежал. Мне бы с тобой, да боюсь, не переживу. Драконов спусти, разберутся, им не впервой… Раньше бы… Семижильная ослица тебе досталась. Муку, какую я приготовил ей, не всякому мужику выдюжить, а она подняла, тащит, и все одно – в зубы смотрит…
Ее Величество отшатнулась.
– Хочешь сказать, что проклятая одна там? – Ее Величество встряхнула головой, не ослышалась ли?
– Одна, не одна, с дуру-то чего не натворишь… Я ведь ее сызмальства знаю, как облупленную. Ты порой от мудрости муку терпишь, а ее дурость поднимает. Богобоязненность должна быть в душе, а проклятая Богом не болела… Страха перед Богом ни в одном глазу. Обоих не жалей, если придется выбирать, тряпка муженек твой… и отец твой напортачил – не было в нем стержня. На троне сидишь: кого захочешь, того и посадишь. Я, доча, много веков живу, и еще проживу. Может, думаешь, старый, а токмо у нас, у избранных, годочки не считаются. Не тороплю, подумай. Уж я бы смог государство в руке удержать.
Ее Величество промолчала. Сильно она любила дядьку Упыря, а только между ними пропасть. Так чувствовала. Знать проклятый к господину Упырееву не ревновал, считая его ее близким родственником. И убить ее мог – дядька Упырь только Матушкин Зов слышал. Он хоть и привязался к ней, но не от сердца. И она могла порой на кого-то глаз положить, да только любовью тут и не пахло. С глаз долой – из сердца вон. Она сжала его холодную руку, помогая дотронуться до места, которое он любил ласкать. Столько лет, а сила не ушла от него.
– Без клятвы? Не сошла поди с ума… Ты на меня молиться, как на дочь будешь или как на жену? Сильный ты вампир, но второй раз замуж за того выйду, кто душу за меня положит. Исподним замуж выходят. А будет из чистокровных, захочет ли судьей тебя взять? Сыновья вампира крестников сызмальства получают.
– Ох! – застонал господин Упыреев, схватившись за голову. Глаза его сделались мутными и неподвижными. Он как-то разом вспотел, откинувшись на подушки.
Возможность прекратить неприятный для нее разговор, Ее Величество приняла с облегчением. Тут же крикнула врача, который метнулся к больному пулей. Смотреть на мучения господина Упыреева без слез уже не получалось. Знать, помирал, раз просится в мужья. Последний ее заступник угасал день ото дня.
И бредит…
Проклятая одна?! Быть такого не могло. Серенькой мышке не увлечь за собой избы, не справится с оборотнями, не одолеть тех, кто слезу пускал над нею.
Она поцеловала дядьку в лоб и торопливо вышла, сжав волю в кулак.
Переодевшись к приему посетителей в тронном зале, Ее Величество послала за Его Величеством, на ходу обдумывая свои дальнейшие действия. Не хоронить же себя, не умерла еще. А в голове, как на зло, пусто. Вот отыскалась бы золотая рыбка, перво-наперво загадала бы, что бы Манькину голову на блюде ей предоставила. Теперь и второе желание заканчивалось так же, только голова пусть будет не проклятой, а еще того вампира, который мозги ей застит, играя в игры с государством. Одна голова хорошо, а две лучше. А откажется рыбешка, прикажет воду сливать помаленьку. Жить захочет – желание ее выполнит. На аудиенцию как раз записался некий господин Бесфамильный, отряженный дать подробнейший отчет о результатах поиска. Записался, следовательно, рыбонька еще в океане где-то плавает.