– У меня не осталось чувств, кроме того страха, что я пытался забыть.
Томпсон затянулся и поперхнулся. Откашлялся, стряхнул пепел с пиджака.
– Пожалуй, мама справилась со своей задачей. Я стал чёрств. Всё, что мне оставалось, – положиться на случай, довериться рефлексам.
Майкл Джейкобс склонил голову набок.
– Вы лжёте.
Джеффри Томпсон с удивлением посмотрел на доктора.
– Не мне – меня обмануть не получится. Вы лжёте себе.
– Всё, что я сказал, – правда.
– А может, вы, покидая отчий дом, как раз и нуждались – больше чем когда бы то ни было – в любви? Но боялись, что нигде во внешнем мире её не получите, потому как считали, что не заслуживаете её? И поэтому нашли себе профессию, где чувства забываются, где, ошибившись только раз, можно наконец-то расстаться со страхами навсегда?
Томпсон продолжал курить, его пальцы дрожали, выдавая нервозность.
Майкл Джейкобс поправил очки.
– Ваша профессия – это ваша защитная реакция. Поразительно, но вы – одновременно и трус, и тот, кем хотела видеть вас ваша мама.
3
Томпсон докурил и потушил окурок. Ему хотелось во что бы то ни стало возразить.
Доктор опередил:
– Любовь, мистер Томпсон, гораздо ближе, чем вы думаете.
Он подошёл и ткнул Томпсона пальцем в лоб.
– Она – здесь.
Томпсон поднял взгляд.
– А мне всегда казалось, что здесь, – он похлопал по нагрудному карману слева. – Во всяком случае, должна быть здесь.
– В сказках – да. Но не в реальной жизни.
Доктор подошёл к камину и позвонил в колокольчик. Через минуту в кабинет явилась Барбара.
– Да, мистер Джейкобс.
– Барбара, будьте добры, покажите мистеру Томпсону, где у человека спрятана любовь.
Глаза Барбары, непроницаемые, точно из стали, скользнули на обеспокоенное лицо мужчины в кресле.
Майкл Джейкобс достал из ящика сигареты.
– Хорошо, мистер Джейкобс.
Барбара прошагала тяжёлой поступью через комнату и остановилась перед самым носом Томпсона. От неё пахло кухней. Томпсон проглотил слюну, его пальцы безотчётно впивались в колени. Барбара закинула руки за спину и расстегнула платье. Глаза Джеффри Томпсона округлились. Доктор зажёг сигарету, задымил. Барбара скинула с себя платье, затем сняла некрасивое застиранное нижнее бельё. Теперь она стояла абсолютно голая.
4
Томпсон почувствовал жар, капля пота защекотала его лоб. Загорелись уши. Так бывало, лишь когда он держал тринадцатифутовый крючок, пытаясь подцепить немецкую мину.
Понемногу Томпсон опустил глаза с лица Барбары. Множество свисающей плоти, представшей перед ним, вдруг напомнило ему сгущённое молоко, стекавшее по рыхлым коржам торта. Томпсон отвёл взгляд.
– Смотрите на меня! – командным тоном крикнула Барбара.
Томпсон взглядом поискал поддержки у доктора.
Майкл Джейкобс курил и молчал.
– Посмотрите на меня!
Джеффри Томпсон посмотрел.
– Что вы видите? – спросила Барбара.
– Я… вижу… вас.
– Я вам нравлюсь?
Томпсон сглотнул, попытался не смотреть.
– Вы… такая… голая…
Лицо Барбары – это суровое изваяние из камня – расслабилось.
– Вы ничего не видите, – её голос безуспешно попытался смягчиться. – Перед вами стоит красивая пышущая здоровьем женщина. И я люблю эту женщину, – сказала Барбара.
Её тяжёлые крепкие руки, лишённые какой-либо чувственности, вдруг коснулись шеи, затем стали трогать плечи, грудь, опускались всё ниже.
Томпсон глядел, не мигая, не меняя застывшей позы.
– Видите – я прекрасна. Моё тело – совершенно, в моих артериях течёт любовь. Здесь любовь, и здесь любовь, и тут…
Барбара продолжала касаться частей своего тела. Когда её руки поглаживали складки живота, Джеффри Томпсон обнаружил, что сидит с отвисшей челюстью. Он закрыл рот и сглотнул.
По пути к бёдрам Барбару охватил кашель. Доктор Джейкобс, подносивший к губам сигарету, замер, его лицо резко потемнело, выражая недовольство.
Барбара, в попытках превозмочь буханье, урывками проговаривала, словно мантру:
– Я счастлива… кхм… у меня всё… кх… кх… хорошо… потому что… я… я… кхм… любима…
