Тайная одержимость
Вероятно, потому что ему «нравилось проводить с ними время».
– Значит, смерть Деона помогла тебе освободиться. И каким же образом? – спросил Александр. Такая информация была не лишней.
– Это не должно вас волновать. У вас есть куда более весомые причины быть заинтересованными.
– И ты, конечно же, просветишь нас какие?
– Разумеется. Я так понимаю, вы заметили на стенах свои любимые знаки? Сакры, кажется, да? А Ролан, будучи внимательным, – Лисандр демонстративно взглянул на Ролана, – уже обнаружил ту самую сакру, что должна тревожить вас больше всего.
– Nassa, – озвучил Ролан.
– Nassa, – повторил Лисандр. – Или «Аркан». Ну и названия вы им даете. В общем, люди мои не скучали и даже провели жертвоприношение, чтобы требуемый ритуал сработал.
– В нашем случае не требуются столь радикальные меры, – сквозь зубы выговорил Александр. Напоминание о том, на что посягнули догмары – на их священные, родовые сакры, вызвало сложно контролируемый гнев.
– Это в вашем случае. А в нашем очень даже требуются. Поскольку мы собираемся использовать ваше оружие против вас же, а значит, жертва нам нужна.
Александр сжал кулаки: как он узнал, как же он узнал?
Пора было что-то делать – нападать, защищаться, убивать. Но не продолжать эту светскую беседу на тему того, как их расчленят.
– Почему бы нам не приступить к кульминационной части? – поинтересовался Лисандр. – Мне кажется, с приветствием я затянул.
И не дожидаясь ответа Александра, догмар достал из кармана нож и разрезал правую ладонь.
Ferus пришли в движение. Александр тут же кинулся на Лисандра, но был отброшен невидимой силой: кровь успела коснуться земли, и ударная волна откинула его назад.
Заклинание сакры «Аркан». Это было заклинание сакры «Аркан», которое отвечая своему названию, предназначалось для того, чтобы замыкать, затягивать пространства обычно с кем-то или чем-то внутри. И теперь этими «кем-то» оказались ferus – прародители сакр, тем самым получив подтверждение того, что при неправильном, извращенном использовании сакры способны вредить своим же.
– Ты – сучий ублюдок, – прохрипел Александр, рефлекторно перевоплощаясь в истинного belua ferus.
Сдерживаемая сущность рвалась наружу, желая высвободиться от сковывающих пут. И она освобождалась, освобождалась бурно: ferus рычали, метались как в клетке, кидались на невидимую воздушную стену, однако раз за разом отбрасывались назад.
– Как только выберемся – сожжем на костре, а позже заставим захлебнуться нашим ядом. – Дей на глазах менялся в размерах, раздавался в алеющих, венозных плечах. Черты лица становились уже, жесткая кожа все больше натягивалась. Он становился выше, а вместе с тем под кожей зарождалась дымчатая субстанция, темная, будто эфемерная, что живой струей пробегая по телу, заполняла каждый измененный участок.
– В том-то и дело, что не выберетесь, – голос Лисандра глох. – Парни! – обратился к догмарам, – запомните выдающихся ferus именно такими: чудовищными, неразумными и… беспомощными. Какой бесславный конец…
Больше он ничего не слышал. Кровь ударила в мозг, глаза накрыло пеленой – красной, глухой и тяжелой…
Александр взглянул на свои ладони: сетка тонких энергетических нитей просвечивала сквозь грубую потемневшую кожу; нити исчезали и появлялись вновь, они мелькали призрачным обманчивым слоем, чтобы под звуки колотящего сердца расползаться выше по дрожащим рукам.
И как-то резко пришло понимание, каким задумал их конец Лисандр.
Специфика их противостояния состояла в том, что в глазах вселенной, по законам мироздания, догмары и ferus были равны. Ferus могли уничтожить догмар – природа наделила их нужной особенностью, но вместе с тем Александр забывал, что при желании и должном умение догмары могли уничтожить ferus. Это было сложно, практически невозможно, однако осуществимо. Для этого следовало прочесть над ferus scriptio – заклинание, лишающее души. Но слов из scriptio не знал никто, ferus даже в мыслях его не произносили, словно эти мысли, для них запретные, могли просочиться в бренный мир.
Однако Лисандр заклинание узнал, и собирался его использовать. Как только обратит их оболочки в пыль.
Откуда он узнал заклинание?
То была последняя мысль Александра.
На место с лязгом вернулась дверь: «щелк», – сказало железо. А затем прогремел оглушающий взрыв.
Глава 11
Нелли бежала. Снова. Стремительно, быстро, без передышек, выжимая последние внутренние резервы. Останавливаться было нельзя, несмотря на то что находилась на последнем издыхание, покалывал бок, и хотелось пить. Да еще непереносимая июльская жара желала лишить ее остатков сил.
Нелли бежала восьмой день. Нет: Нелли бегала восьмой день, поскольку Нелли занималась пробежкой. По четыре дня с паузой в день. Километр за километром преодолевала установленные Зойлом расстояния. Это его затея, чья же еще. Он взялся за нее основательно.
Когда неделями ранее Зойл заявил, что будет обучать ее самозащите, она и предположить не могла во что это выльется. Да и удивилась, а как иначе? Зойл, владелец бара, будет учить Нелли драться? Выглядел Зойл неплохо, с учетом возраста и вовсе великолепно – подтянутый, с хорошей мускулатурой. Очевидно, что в молодости Зойл не ленился и спорту уделял должное внимание. Однако Нелли никогда бы не подумала, что его познания одними спортивными упражнениями не ограничиваются, а распространяются куда как далее, охватывая профессиональное владение техникой боя.
Зря, что не подумала: Зойл оказался знатоком своего дела.
Как выяснилось, после положенного срока в армии, он остался служить там по контракту. Нужно было зарабатывать на жизнь, а другого способа в то время для себя он не представлял – «не возвращаться же словно школьник за прилавок». Вот и научился всему, что умел сейчас, а значит, мог научить и Нелли. И в первую очередь он стал преподавать ей уроки самозащиты. Драться с громилами-убийцами и уж тем более справиться с ними она не могла. Однако могла постоять за себя, в случае возникновения такой необходимости, и, выиграв время, убежать.
Зойл обучал ее всему, вплоть до того, как правильно ставить подножки – этого Нелли тоже не умела. Ей показывали приемы обороны, учили обращаться с холодным оружием, временами даже демонстрировали, как правильно нападать – кто знает, может, пригодится. И параллельно с этими уроками заставляли пробегать по несколько километров каждое утро. Логика была проста: от противника нужно не только отбиться, но и убежать, желательно быстро.
К нагрузкам и подобной активности Нелли привыкала тяжело. Вроде бы раньше увлекалась аэробикой, а, значит, с физикой, казалось бы, ладила, пускай великой спортсменкой не была. Однако те пятнадцать-двадцать минут, которые предписывалось пробегать для начала, да и то, чередуя минуту бега с минутой ходьбы, Нелли преодолевала с трудом.
Нелли была размазней.
Однако сейчас, на исходе восьмого дня, Нелли чувствовала себя намного лучше: быстрее справлялась, меньше уставала, и одышка почти прекратилась. А ведь путь преодолевался солидный: спускалась улицу до замечательного парка, пробегала по узким парковым дорожкам, после чего возвращалась обратно, к своему успевшему полюбиться дому. Не такой уж размазней она была! О других испытаниях, что готовились Зойлом, Нелли думать отказывалась.
Нелли свернула плейлист и посмотрела на время: восемь утра, через час на работу, а вечером снова череда кулачных приемов. Каких? Это сюрприз. Заранее Зойл не травмировал.
Подспудно ловя на своих ягодицах небезразличные мужские взгляды, Нелли трусцой побежала домой. С некоторых пор любая форма внимания Нелли оставляла равнодушной – не волновала, не раздражала и совершенно ей не льстила. Нелли душевно очерствела?
Нелли пробежала мимо аккуратной лавки, мимо второй, мимо клумбы с цветами… Нелли посмотрела по сторонам, замедлилась, оглянулась назад…
Что-то было не так. Сегодня все было по-другому. Этот день отличался ото всех остальных, как, впрочем, и два предыдущих до этого. Что ее смущало?
Она не ощущала чужого присутствия – вот что ее смущало. За Нелли никто не следил.
На четвертый день после откровенного разговора с Зойлом, Нелли начала каждодневные пробежки, и в этот же день в ней зародилась убежденность, что за ней пристально наблюдают. Померещилось?
Сначала она не придавала тому значения: никто за ней не шел, не пускал подозрительных взглядов, да и вообще особо не заглядывался, разве что вскользь да по ягодицам. Должно быть, сказывалось волнение последних месяцев. А тут еще дополнительный стресс в виде тренировок. Однако в дальнейшем чувство незащищенности никуда не делось, а только усилилось; убежденность в чужом присутствии, тайном, от нее скрываемом, не покидала ее не на миг. Нелли останавливалась, всматривалась в прохожих, частенько стояла так длительное время, порою, сама вызывая подозрения, но не замечала и намека на слежку. И раз за разом подобную мнительность списывала на стресс и приобретенную нервозность.
Так продолжалось четыре дня.
На пятый пробежки по плану не было, Нелли должна была восстанавливать силы. Вот и решила, что, если хорошенько отдохнет и приведет мысли в порядок, необъяснимое чувство внутренней тревоги исчезнет и больше не вернется.
Не исчезло. Только возросло.
Вот тогда Нелли забеспокоилась. Теперь она не считала, что что-то надумывает, не считала, что у нее паранойя. Она была уверена – за ней наблюдают. Но только кто? Кому нужно было за ней следить? Нелли сомневалась, что ее преследователи, нынче называемые ею «догмарами», стали бы выжидать, тратя столько времени на лицезрение ее непримечательной жизни. Они схватили бы ее и убили. А если не убили, то увезли куда подальше.
Ее не переставали мучить вопросы. Только если раньше они звучали, как «Кто это был?» и «Зачем это делал?», то теперь – «Куда он делся?». Так как вот уже как третий день Нелли ничего не ощущала.
Сначала она сомневалась, она все ждала, что через час-два-три впечатление нахождения «под прицелом», к которому успела порядком привыкнуть, обязательно вернется. Но вот прошли три дня, а этого не происходило. И Нелли только больше беспокоилась. Почему она беспокоилась? Казалось бы, радоваться нужно, облегченно выдыхать, но нет: Нелли не могла. Как не могла объяснить своего состояния. Просто внутри поселилось новое, необъяснимое чувство тревоги. Нелли ждала подвоха. И Нелли чего-то не хватало.
Нелли пришла домой, сходила в душ и отправилась в бар. Зайдя через парадные двери, увидела за стойкой Дмитрия: он расставлял на витрине напитки и одновременно поглядывал на экран висевшего под потолком телевизора. По местному каналу вещали новости.
– Все еще ведется расследование? – Нелли остановилась напротив бармена. Друзьями они с Дмитрием не стали, но вроде как общаться по-человечески начали.
– Да.
– Есть что-то новое?
– Нет. Одно и то же по всем каналам.
– Считают, делом рук самих сектантов?
– Ага. Якобы не хотели осквернения своего «святилища».
– Бредятина какая-то…
– Читаешь мои мысли.
Несколько дней назад в районе Городских складов произошел невообразимый взрыв. Нелли была убеждена: толчок ощутил весь город. За «население» бара могла говорить с уверенностью, так как, располагаясь в соседнем Перелесном районе, «Красная метка» находилась относительно недалеко от места происшествия. Посетители аж вздрогнули от приглушенного грохота – стали перешептываться, удивленно переглядываться. Мимо бара проехала «скорая», полицейские и пожарные машины и, в общем, пошло-поехало. Все поняли, что случилось что-то серьезное.
– А ты что думаешь? Кто взорвал склады? – Ей было интересно мнение Дмитрия.
– Не знаю, – ответил Дмитрий, оставив витрину и развернувшись к Нелли. – Сложно что-то утверждать, опираясь на обрывки ничем неподкрепленных данных.
– Тогда может полиция права…
– Сомневаюсь, – не согласился Дмитрий. – Странно все это. Сначала в полицию поступает анонимный звонок с ложными данными. А когда обнаруживают непонятный склад, происходит взрыв. Кому понадобилось его взрывать? И почему звонок анонимный? У сектантов что, появились враги?
– Вполне возможно.
– Тайные?
– Может, у них там вражда сектантских группировок?
Дмитрий усмехнулся, но тут же улыбку спрятал.
– Тогда зачем враждующей группировке звонить в полицию? Не легче ли было разобраться между собой по-тихому, не привлекая к себе внимания? Решать проблемы можно по-разному.
Мысль логичная. Нелли нечего было противопоставить.
– А что, если, действительно, сами сектанты?
– Если взрыв организовали владевшие складом сектанты, то я вообще ничего не понимаю. Зачем тогда позвонили в полицию? Чтоб продемонстрировать свои увлечения? Кстати, на кого оформлен этот склад? Об этом ничего не говорится.
Нелли пожала плечами. Она и сама этого не знала.
– А что насчет жертв? Удалось что-нибудь выяснить?
– О, так здесь еще большая белиберда. – Так, Дмитрию удалось ее заинтриговать.
– Рассказывай.
– Полноценных трупов не найдено, что неудивительно, не так ли? Нежилой район, ночь, опечатанный склад. Однако обнаружены частицы ДНК.
– То есть?
– То есть там находились люди. Предположительно.
– О, Боже! – воскликнула Нелли. – Что они там делали? Это сектанты?
– Ты дослушай, – остудил ее Дмитрий. – Я же сказал: «предположительно».
– Что значит «предположительно»?
– А то, что, я уже сказал: трупов нет. Есть непонятные останки. Вернее, были – частицы исчезли. Тем же вечером.
– Исчезли? – Вот это экзотика. В новостях она о таком не слышала. – Их кто-то выкрал?
– Выкрал-не выкрал, а этот «кто-то» оставил упаковки, в которых они лежали. Пакетики для улик он, видимо, не коллекционирует.
– Что за сумасшествие? Когда же все это закончится?
– Что закончится? – не преминул заметить Дмитрий. – По-моему, это первое пикантное событие, произошедшее в Радлесе за последнее тысячелетие, хоть столько я и не живу.
А кое-кто живет.
Нелли отмахнулась от навязчивых мыслей. С Дмитрием всегда нужно держать ухо востро. Он и так считает, что ей нельзя доверять. Спасибо, теперь хотя бы разговаривает.
– Я имела в виду, когда же сумасшедшие преступники прекратят нести смерть и разрушения. В общем, ясно, что ничего не ясно. Я пошла, нужно переодеться. Десять минут, и я приступаю.
Нелли ушла готовиться к смене, тогда как Дмитрий сосредоточился на экране.
Да уж, какая-то бессмыслица. Частицы? ДНК? Исчезли? Нашли частицы тел, но не нашли тела? Почему эти частицы нашли? В каком именно виде их нашли? Зубы, кости, что? Какой кошмар, очередная загадка. Как же она устала от этих загадок!
Данная тема не давала Нелли покоя. Казалось бы, зачем ей переживать из-за каких-то сектантских группировок? У нее своих проблем навалом. Однако происходящее тревожило. Некая мысль ютилась в подсознании, но не находила выхода на ясный свет, никак не могла пройти осмысления.
На протяжении дня Нелли анализировала последние месяцы собственной жизни: не убиваемые догмары, за ней охотившиеся, о которых в интернете ничего не говорилось; волшебный Александр с летающей латиницей, о которой в интернете говорилось всякое, но только вне контекста таинственных незнакомцев и вне контекста полетов. Думала и про неясное чувство слежки, а теперь и частицы ко всему примешались.
Ближе к вечеру появился Зойл. Стоило ему пересечь порог, как Нелли поняла: поняла, что за мысль не давала ей покоя. Стоило взглянуть на своего наставника, как бессвязные пазлы сошлись в картину.
Зойл. Недавно он поведал ей о «встрече» с Александром, рассказал, как засвидетельствовал невероятную сцену, в реальность которой не верилось до сих пор, ведь он описывал чудовищных монстров!
У Нелли закружилась голова. Закружилась она и сейчас, Нелли еле дошла до посудомойки.
Рассказ получился кратким, Зойл ограничился несколькими предложениями, которые и составлял, казалось, нехотя. Но он рассказал ей тогда про глаза: красные, пылающие лавой. Точно такие поразительные глаза, которые пытались вперемешку с серебряными загипнотизировать Нелли. Странными символами и латиницей. Латиница и символы на стенах. Сектантские символы на стенах склада, который был взорван на днях…
Нелли на что-то села. Перед глазами резко потемнело. Ей не нравилась внезапная мысль, что стала результатом ее раздумий. На складе не могло оказаться Александра. Нет, просто не могло. У него хватило бы ума и сил разрешить свои проблемы, даже такие, грозящие смертельной для него опасностью.
Нелли тряхнула головой. Кем бы ни был Александр, она не желала мужчине зла. У него была прекрасная возможность навредить ей, но в отличие от догмар, что за ней охотились, он даже попытки такой не предпринял. А память… Разве память равнозначна спасенной жизни?
Нет-нет. Нелли определенно не желала мужчине смерти, тем более такой. Она желала видеть его здоровым. Она желала видеть его живым.
***
Ликерия лежала в постели и не хотела подниматься. Встречать очередной невзрачный день в череде таких же, одинаково-невзрачных, которые были, есть и, видимо, будут, не хотелось. Ликерия чувствовала, что тонет, утопает в каждодневной рутине, однако всплыть на поверхность и задышать полной грудью не могла – не получалось. И не знала, получится ли в будущем: с каждым прожитым днем Ликерию продолжало затягивать глубже, вот только помочь ей было некому.
Ликерия была сиротой. У нее никогда не было семьи, не было родных, даже самых дальних, и в первую очередь не было родителей. Не было отца, оплачивающего обучение и помогающего найти свое место в жизни; не было матери, доброй, душевной, утешающей в трудные минуты; не было братьев, не было сестер, потешающихся над ней и оберегающих. От Ликерии избавились ребенком, ее никто никогда не хотел. Нежеланна и одинока по жизни. Сколько она так живет – пора бы уже привыкнуть, а чувство отверженности, съедавшее душу, чувство ненужности, преследовавшее годами, покидать ее не спешили.
Ликерия взглянула на окружающие стены, и ей стало тошно. Это и есть ее светлое будущее? Нищая, архаичная квартира, в которой предначертано провести остаток жизни?
«Существуют ли комнаты меньше моей гостиной?» – думала Ликерия, снимая эту коморку, вероятно, в шутку именованную квартирой, чуть более года назад. Оказавшись в спальне, поняла, что существуют: немногим больше кладовки, шириной в двуместную кровать, которая, в общем-то, там и стояла, не оставляя пространства для лишних маневров. Да еще стул имелся у небольшого шкафа.
Ликерия закрыла глаза – только бы не смотреть на пожелтевшие обои.
Бесперспективна – вот кем она была. Девушкой, не имеющей перспектив.
Ликерия начала самостоятельную жизнь, как только покинула детский дом. Без денег на долгосрочное пользование, без опыта проживания в реальном мире. Азы независимости и дикой конкуренции Ликерия познавала сама, без чьей-либо помощи и поддержки. Ей было тяжело, непереносимо трудно, однако путем многочисленных ошибок, набивая шишки и болезненные синяки, Ликерия умудрилась кое-как выжить и не скатиться на самое дно. Одним только этим она и гордилось. Вот только следовали ли? Может быть, нужно было все же скатиться? Возможно, так ей стало бы легче?
Меняя одну работу на другую, переезжая с плохого жилья на еще более худшее, к настоящему времени она пришла к тому, что смогла позволить себе эту квартиру. Кем она только не работала до того, как не решилась переехать в Радлес: курьером, продавщицей, уборщицей, администратором, упаковщицей цветов. Хотелось бы большего, но без нужных знаний на большее рассчитывать не следовало. А знания она имела скудные, хотя обогатиться ими очень желала. Потому и оказалась в неизвестном ей Радлесе, потому и копила деньги на учебу.
Бар Зойла стал находкой. По сравнению с сомнительными организациями, в которых Ликерии приходилось трудиться, здесь и платили с завидной регулярностью и условия предоставляли лучшие: обстановка комфортней, отношение уважительней. Поэтому Ликерия очень старалась. Была отзывчивой, чаще улыбалась, с энтузиазмом и смиренной готовностью выполняла привередливые просьбы клиентов, что приносило неплохие чаевые – очередной плюс заведения Зойла, да и в целом, кафе-ресторанов. Но за этой милой, доброжелательной маской она оставалась самой собой – замкнутой и одинокой, чего не видел даже Зойл, частенько интересовавшийся делами подчиненных.
«Как дела, Лика?», – спрашивал Зойл, «Все ли в порядке?», – любопытствовал владелец в мгновения особой своей проницательности. И платой за сложный многолетний опыт, ей удавались достоверные ответы: «Все прекрасно», – улыбалась Лика, «Не переживай, – добавляла следом, – я просто устала, нужно отдохнуть». И Зойл вроде бы отставал, видимо, верил, раз не донимал вопросами.
Она научилась скрывать переживания.
Ликерия открыла глаза и все же поднялась – следовало идти на работу. Нельзя залеживаться дольше, она и так придет с опозданием. Почему? Просто так. Потому что у нее плохое настроение. Потому что вчера отпросилась на час, сославшись на несуществующие личные дела. Ей не хотелось обманывать Зойла, но ведь ничего не случиться, если она слегка припозднится. Нелли справится часик и одна.
– Нелли, – пробормотала Ликерия. Этакая загадка «Красной метки», такая же закрытая, как она сама. Но только в данном конкретном случае Зойл понимает, что девушка непроста: он приглядывает за Нелли в баре, а теперь и домой каждый день провожает. Таким образом, домой они ходят втроем, и ощущения при этом у Ликерии достаточно странные.
Однако недавно Ликерия поняла, что Зойл не просто видит в ней тайну – он знает эту самую тайну. А Нелли знает, что знает Зойл. Вот такая запутанная ситуация. У Нелли с Зойлом появились общие секреты. Неспроста он учит ее драться – Нелли проговорилась об этом на днях, сказав, что это так, на всякий случай, в жизни и такое может пригодиться. Несмотря на отсутствие высшего образования, Ликерия глупой себя не считала. Конечно, в мире много аморальных личностей, и опасности подстерегают каждого, вот только кулуарные разговоры этой парочки, с каждым днем происходящие все чаще, наводили на определенные мысли. Мысли о делах, которые, в общем-то, ее не касались.
Что бы не происходило между Зойлом и Нелли, доступ к их тайнам Ликерии закрыт. Что, собственно, ее не волновало. Важно то, что Нелли ей нравилась – интересная, общительная, приятная. Не без замашек, конечно, характерных: Ликерия не раз и не два замечала, как она на равных общалась с посетителями, или как начальственно держалась с персоналом. Но это ничего, в пределах нормы. Напарницу это не портило, поэтому Ликерии совсем не хотелось подозревать ее в нечистоплотных делах. Тем более когда в делах был замешан Зойл. Владелец «Красной метки» представлялся Ликерии неким образцом идеального мужчины, разумеется, с присущими ему недостатками, но у кого недостатков нет? Потому и связывать его ни с чем предосудительным Ликерия не хотела. Вот и предпочла сосредоточиться на себе и своих пока заоблачных целях.
Цель первая: получить желанное образование. Она мечтала увидеть мир. Как же сильно ей этого хотелось! Хотелось побывать в различных странах, посетить неведомые ранее места. Ей хотелось вырваться из монотонных будней, которые окутывают удушающей пеленой. И Ликерия вырвется. Обязательно вырвется…
Цель вторая: найти соответствующую работу. Например, турагентом. Чтобы не ограничиваться только путешествиями, а находится в этом всегда – в этой среде, в присущих ей проблемах, заботах, радостях и бедах. Ликерия желала стать перспективной. А работа мечты, пускай далекой, могла бы ей в этом помочь.
И, наконец-то, цель номер три: создать семью, большую и светлую, которой не было у нее самой.
Но об этом думать не хотелось, не сейчас, еще не время. Не следовало себя расстраивать еще больше. Пока даже мечтать об этом не нужно. Не тогда, когда находится в таком плачевном состоянии. Она не собиралась растить детей в той нищете и вязком болоте, в которых день за днем существовала сама. Нет, она категорически против. После той школы жизни, которую прошла и продолжала проходить до сих пор, Ликерия ни за что не заведет детей.
Но ей не стоит об этом беспокоиться. У нее даже друга нет, не то что любимого человека, с которым могла бы задуматься о будущем, а она уже размечталась о семье и детях. Ей следовало позаботиться о самой себе, на других ее не хватит. Потому любые заигрывания в баре обрывала на корню. Да и кому нужна сирота?
– Хватит, – сказала Ликерия, и выключила кран с холодной водой. Посмотрела в маленькое зеркало, которое висело над узким умывальником, и застыла, поскольку осознала кое-что еще.
Да, семья подождет, дети тоже, и любимый мужчина. Однако не подождет кое-что другое.
Размышляя о своих желаниях, Ликерия сознательно о том не думала, даже мысли старалась не допускать. Но, безумная и совсем непокорная, она все равно о себе напоминала.