– Утвержденной нет – оторвался от окрошки я – К чему эти пустые формальности? Но в целом вы правы.
– Ну, как-то так я и думала – произнесла Марфа – Карл, зафиксируй сделку, и я пойду себе.
Стелла еле слышно хихикнула.
– Ну, а нет, так останусь, послушаю, о чем речь пойдет – выждав паузу, сообщила нам ведьма, и уселась обратно в кресло – Рассказывай, Шлюндт, рассказывай. Я же сразу поняла, что ты эти вещички признал. Поведай нам их историю.
– Ну, со сделкой ты меня подловила – признал антиквар – Вот поэтому я и не хотел видеть тебя в нашей компании. Эту парочку провести легко, с тобой подобные незамысловатые трюки не проходят.
– Выдумаешь что-то посерьезнее в другой раз – сухо сказала Марфа – Может, и выгорит дельце. Карл, ближе к делу. Если не начнешь говорить, то минут через десять сюда вернуться наши кровососущие друзья, очень злые и недовольные. И причиной их душевной нестабильности станешь ты. Я найду нужные слова, ты меня знаешь.
– Кто бы сомневался – Карл Августович повернул голову в сторону официанта, вошедшего в кабинет – Что там, стейк? Отлично. Я не очень люблю мясо с кровью, но иногда позволяю его себе откушать.
Не могу сказать, что я очень хорошо изучил характер этого старичка, это было бы неправдой, но сейчас даже мне стало ясно – он валяет дурака. Почему, зачем – пока неясно, но это факт. И Марфа, несомненно, пришла к тому же выводу, очень уж у нее взгляд колючий стал.
– Вроде бы повар не оплошал, но сейчас проверим – Шлюндт вооружился вилкой и ножом, отрезал от стейка небольшой кусочек и отправил его в рот – Да, недурственно, недурственно, мясо отдохнувшее. Итак, душа моя, ты желаешь узнать, что это за вещи? Изволь. Валера, ты в своем рассказе упомянул страну, но не назвал город, хотя, как мне кажется, ты и его узнал. Неаполь, не так ли?
– Именно – подтвердил я, подцепив из хлебной плетеной корзины последний пирожок – Но поскольку сомнения все же имелись, решил промолчать. В вашей компании одно слово не так скажешь, и все, ты уже виноват.
– Неаполь – прожевав еще один кусочек говядины, мечтательно произнес Шлюндт – Город достославный и невероятно древний, камни его мостовых многое бы могли рассказать, умей они разговаривать. Эти камни слышали звон греческих кифар, ноги римских легионеров вдавливали их в землю, и даже ступни Петра и Павла, по слухам, почтили их вниманием.
– Это вы про апостолов речь ведете? – уточнила Стелла.
– О них, о ком же еще – подтвердил Шлюндт – Н-да… Да и что здесь такого? Это лишь два имени из списка тех великих, кто связан с историей Неаполя. Причем список этот весьма изряден, и почти каждая персоналия в нем – легенда. Например, непобедимый Ганнибал, который так и не смог покорить этот город, ничего у него не получилось. Да что Ганнибал? Именно там закончилась многовековая история одной из величайших империй прошлого, да-да. Ромула Августула, последнего официального императора Рима, сослали именно сюда, назначив недурственное денежное содержание и выдав пару слуг.
– И? – поторопил я антиквара, зная, что его сейчас может занести в неведомые дали, и мне придется тратить время на то, что когда-то давно мне уже гиды рассказывали.
– Что – «и»? – как-то даже удивился антиквар, нанизывая на вилку очередной кусочек мяса – На редкость приличным человеком оказался Одоакр, хоть по происхождению и являлся варваром. Если точнее, по отцу он был гунн. Однако же вот, не удавил паренька-римлянина, не зарезал его. Из чего следует вывод – слова «варварство» и «жестокость» не являются синонимами.
– Резонно – я дождался, когда Карл Августович прожует мясо, и показал ему листок с рисунком – А с этим что?
– С этим? Здесь нет ничего сложного, если ты ведешь речь о прошлом данных предметов. Это работа старых флорентийских мастеров, а если конкретней, к нему приложил руку кто-то из семейства Аяччи. Не Пьетро, основатель этой воистину великой династии, а кто-то из его сыновей, скорее всего Джакомо, поскольку он был сделан в двадцатых годах четырнадцатого века. Пьетро уже отошел от дел, а Джакомо, напротив, как раз достиг пика своего мастерства. Аяччи как раз в это время выкупили землю у моста Санта-Тринита, и поставили там мастерскую с прилегающей к ней лавкой. Первыми из флорентийских золотых дел мастеров поставили! Правда, ее после наводнение разрушило, на пару с мостом, но это не суть важно.
– Странно – вдруг подала голос Стелла – Я была во Флоренции, там всю ювелирку у другого моста продают. Как его… Понте… Понте…
– Понте-Веккьо – любезно подсказал ей Шлюндт – Истинно так, его сейчас так и называют – «золотой мост». Только в те времена он носил другое имя – «скотский мост», поскольку на нем мясом торговали, рядом бойни располагались, и вонь стояла такая, что не продохнешь. Да и помоложе амулет того моста, помоложе. Ненамного, но тем не менее. Ну, как мне думается. Валерий, последний вопрос – в кулон был вставлен рубин?
– Скорее всего – кивнул я – Хотя, может, и турмалин какой-нибудь, он же тоже красного цвета.
– Да ну, какой турмалин? – отмахнулся антиквар – Хотя рад, что ты настолько эрудирован, это приятно слышать. Нет, друг мой, это самый что ни на есть рубин. Видишь ли, Карл Калабрийский, старший сын короля Неаполя Роберта Анжуйского, очень любил свою дочь, которую звали Мария. Любил и баловал, как положено отцу. В том числе он как-то заказал для нее кулон по последней флорентийской моде. Да-да, Стелла, и тогда тоже мода существовала, представь себе. Мало того – в надежде на то, что его жена Мария Валуа подарит ему в будущем еще не одну дочь, он заказал несколько кулонов, так сказать – про запас. А чтобы непоседливые девчонки после не передрались, выясняя, где чья драгоценность, велел вставить в них камни разного цвета. Марии, например, достался кулон с сапфиром. Правда, бедная девочка не сумела в должной мере оценить подарок, поскольку вскоре скончалась, лишь на несколько недель пережив отца. Надо думать, с отцовским подарком ее и похоронили, поскольку данная драгоценность ни на одном аукционе не всплывала и ни в одном каталоге не значится. Второй кулон, с аметистом, достался самой младшей дочери Карла, родившейся через полгода после его смерти и также названной Марией. В будущем она станет зваться графиней Альбой, проживет не очень длинную, но зато невероятно яркую жизнь, и умудрится умереть своей смертью, что в те времена являлось немалой редкостью среди представителей венценосных фамилий. Подарок отца пройдет с ней через все злоключения и, скорее всего, найдет свое упокоение там же, где и его владелица, то есть в базилике Санта-Кьяра.
– Это два – подытожил я – И столько же осталось.
– Третий кулон… – Карл Августович посмотрел на стейк, поморщился и отодвинул от себя тарелку – Н-да… Хотя нет, сначала о судьбе четвертого кулона, того, что был с изумрудом. Ему владелицы попросту не досталось. По слухам, Мария Валуа прихватила его с собой в паломничество, в Бари, где собиралась его пожертвовать какому-нибудь монастырю, но сделать этого не успела, поскольку по дороге умерла. Ушлых людей и тогда хватало, так что наверняка кулон стащили еще до того, как тело этой бедняжки остыло. Мне говорили, что лет сто назад он вроде как мелькнул на одном закрытом аукционе, но сам я этого не видел, потому не рискну утверждать, что это правда.
– Ты очень многословен – вздохнула Марфа.
– Уже почти все – заверил ее антиквар – Итак – третий кулон, инкрустированный рубином и более других интересующий нашу компанию. Он достался девочке по имени Джованна. Впрочем, иногда ее называют Иоанной, как правило добавляя слова «Первая» и «королева Неаполя».
Как видно, он ждал какой-то реакции на эти слова, но ее не последовало. Не знаю как насчет Марфы и Стеллы, но лично мне это имя ничего не говорило.
– Иоанна Первая – немного изумленно повторил Карл Августович – Та, которая в совсем еще нежном возрасте умудрилась изумить своей развратностью итальянский королевский двор четырнадцатого века, чем, по сути, сотворила невозможное.
– Достойное деяние – признала Стелла – А что еще она сотворила?
– Много чего – сообщил ей Карл Августович – Например, плюнув на все существующие традиции, устранила неугодную ей вдову графа Дурацци невероятно оригинальным способом, а именно при помощи отравленной клизмы.
– Чего? – опешила Воронецкая – Это как?
– А вот так – рассмеялся Шлюндт – Джованне тогда лет шестнадцать было, хотелось подурачиться. Скучным ей показалось просто подсыпать родственнице яд в вино или еду. А клизма – это весело. Это креативно. Она вообще была на редкость нескучная особа с полным отсутствием каких-либо моральных принципов. Например, она охотно смотрела на то, как душат ее мужа, а вслед за этим вышла замуж за того, кто это сделал. Собственно, ты, Валера, данную картину во сне видел.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
