Еретическое путешествие к точке невозврата

Глава 6

22 октября 1524 г.

День св. Аберция Марцелла, св. Александра, св. Гераклина и его сотоварищей, св. Алодии, св. Бенедикта Мазерацкого, св. Бертарда, св. Верекунда, св. Доната Фьесольского, св. Марка, св. Марии Саломеи, св. Меллона, св. Модерана, св. Нанкта, св. Непотиана, св. Филиппа, св. Филиппа из Гераклеи.

Ночь прошла спокойно. Вероятно, магия Алаэтэли была настолько сильной, что неупокоенные души не решились не только приблизиться к живым людям, но и хоть как-то обозначить своё присутствие. А может, в ту ночь их не было в доме. Во всяком случае, об отсутствии призраков никто не переживал.

На рассвете дождь наконец-то прекратился, и после завтрака решено было ехать.

Алаэтэль выбрала для себя одну из вьючных лошадей, остаток вещей нагрузили на вторую и распределили между верховыми лошадьми.

Необычно ранняя в этом году зима уже стояла у порога Саксонии. Погода была сырой и холодной, временами задувал промозглый ветер, и путешественники ёжились под плащами. Глинистая дорога раскисла и стала похожей на кусок мыла, забытой прачкой в кадке с бельём. Лошади шлёпали по лужам, временами оскальзываясь. Приходилось ехать по обочинам, где кое-где торчали пучки бурой травы.

Отряд возглавлял по-прежнему Вольфгер, за ним ехали женщины, потом монах с гномом, а тыл прикрывал Карл.

Алаэтэль по большей части грустно молчала, сгорбившись на своей лошади и скрыв голову под капюшоном запасного плаща Вольфгера, а вот Рупрехт пребывал в отличном настроении, он вертелся и непрерывно болтал, вызывая неудовольствие отца Ионы. Один раз не в меру развеселившийся гном не удержался и шлёпнулся прямо в грязную лужу. С несчастного, враз погрустневшего Рупрехта так текло, что монах не хотел пускать его обратно на лошадь. Пришлось делать привал, разводить костёр и сушить одежду гнома, который немедленно простудился и начал неудержимо чихать. Ута сварила ему целебный отвар, но Рупрехт заявил, что к жизни его способна вернуть только добрая кружка глювайна[28], а, может быть, даже и пара кружек.

Других происшествий за три дня пути не случилось, ночевали в придорожных постоялых дворах, таких маленьких и убогих, что спать приходилось на сеновале. Еду удавалось достать не всегда, даже золотые монеты не оказывали желанного действия – народ жил воистину бедно. Казалось, трактирщики были не рады проезжающим, хотя те готовы были заплатить за ночлег и ужин звонкой монетой. Но золото есть не будешь…

Вольфгер удивлялся такому внезапному и непонятному обнищанию народа. В годы его военной службы ничего подобного не было: деревни выглядели зажиточными, а люди сытыми и благополучными.

– Чума, чтоб её…, – объяснил барону причину нищеты лысый, сморщенный трактирщик. – В прошлом году, почитай, половину деревни на погост вывезли. А тут ещё и неурожай как назло, скотину кормить нечем, значит, под нож её! А дальше-то что? Сами видите, ваша милость, пусто у меня в трактире, голо… Жену и детишек моровое поветрие скосило, я вот выжил, а зачем – не знаю. Тошно мне, пусто. Временами так и подмывает уйти в конюшню, закинуть вожжи на балку и… Знаю, всё знаю – грех смертный, только верой и держусь. Пока держусь… Тут вот недавно монах-доминиканец приходил, индульгенции продавал. «Купи, – говорит, – трактирщик, разве ты не хочешь вызволить свою жену и детей из чистилища»? А я ему: «По тем мукам, что моя Марта и детишки приняли, они давно уже в раю должны быть, а если господь их мук не увидел и не принял, что мне в нём?» Сам-то я уже ничего не боюсь, ни смерти, ни чистилища, ни ада. Всё равно мне, господин хороший, что жить, что умереть… И золото ваше мне не нужно. Накормить мне вас всё равно нечем, а за ночёвку на сеновале деньги брать совесть не позволяет. Вот так-то…

– Позволь, почтенный, воспользоваться твоим очагом, чтобы приготовить ужин, – попросил Карл, – и садись с нами, еда у нас пока есть и своя. Хоть ты и хозяин, будь нашим гостем!

– Готовьте, если хотите, мне-то что? – равнодушно махнул рукой трактирщик, – дрова вон там. Пусть хоть ещё раз в моём старом трактире едой запахнет…

Утром, собираясь в дорогу, Вольфгер отправился на поиски хозяина, чтобы попробовать всучить ему монету-другую. Трактирщика он нашёл в дровяном сарае, висящим в петле. Бедняга, наверное, не выдержал весёлых голосов нежданных и нежеланных постояльцев и всё-таки совершил грех самоубийства.

Пришлось задержаться, чтобы выкопать для старика могилу. Искать кладбище не стали, сделать гроб было не из чего, поэтому просто завернули тело в чистую скатерть, найденную в полупустом сундуке. Отец Иона прочитал заупокойную молитву, молча забросали могилу землёй и поехали дальше в подавленном настроении. Монах что-то шептал себе под нос.

Отряд въехал в лес.

«Леса, леса, сплошные леса и болота, – думал Вольфгер, покачиваясь в седле. – Сколько едем, а вокруг одно и то же: заваленный валежником лес, гниющие деревья, болота, унылые, бедные деревеньки, больной, нищий народ. И в этой глуши рождаются, живут, и умирают люди – без всякого смысла и цели, без надежды на лучшую жизнь, без смеха, песен, без проблеска счастья. Всё вокруг серое, волглое, больное, вымороченное».

От этой мысли ему стало тошно, он зачем-то пришпорил коня и, опередив других, выехал на маленькую поляну. Впереди тропинка уходила в кусты.

И из этих кустов неожиданно прогремел выстрел. Левое плечо Вольфгера рвануло болью, рука повисла.

– Назад, здесь засада! – закричал он. – «Не дай бог, у них окажется ещё одна заряженная аркебуза или пистолеты, тогда конец!»

Не давая времени противнику перезарядить своё оружие, Вольфгер выхватил меч и направил коня прямо на куст, над которым расплывалось облако порохового дыма. Он увидел человека в бригантине[29] и ржавом шлеме-морионе[30]. Разбойник судорожно возился со стоявшей на упоре аркебузой, пытаясь её перезарядить. Вольфгер с размаху рубанул стрелка мечом по шее, и видимо, попал удачно: тот заорал, выпустил оружие и грохнулся под ноги лошади. Шлем соскочил с его головы и выкатился на поляну.

Вольфгеру потребовалось некоторое время, чтобы развернуть лошадь и выпутаться из кустов. На поляне уже кипел бой. Двое оборванцев набросились на Карла. Оборотень отбивался спокойно и умело, за него Вольфгер не беспокоился. Ещё один разбойник напал на монаха, неумело пытавшегося защитить женщин. Ему-то на помощь и бросился барон, однако на полпути увидел, что гному приходится ещё хуже. Посчитав малыша лёгкой добычей, на него набросились, размахивая саблями, сразу двое. Вдруг Рупрехт вытянул перед собой руку. Грохнул выстрел, и первый разбойник упал на спину, отброшенный тяжёлой пистолетной пулей. Второй разбойник, разъярённый ранением товарища, и видя, что пистолет гнома уже разряжен, набросился на него с удвоенной силой и тут же поплатился за свою неосторожность – неожиданно раздался ещё один выстрел. Вторая пуля угодила нападающему в живот, он выронил саблю, завыл, упал на колени, а потом, зажимая рану, перекатился на бок. Вольфгер вытаращил глаза: он ясно видел, что гном не доставал второй пистолет! Между тем, Рупрехт повернулся и хладнокровно всадил третью пулю в спину кнехта, напавшего на отца Иону. Тот споткнулся и полетел вперёд, сбив с ног монаха.

Увидев, что бой складывается неудачно, два оставшихся в живых разбойника, которые с величайшим трудом отбивались от Карла, бросились бежать. Одному сразу же не повезло: Карл размахнулся и метнул свою секиру ему в спину. Человек рухнул на землю, как сломанная кукла, вероятно, отточенная сталь перерубила ему позвоночник. Последний сбежал, с треском вломившись в кусты. Его никто не преследовал.

Вольфгер спрыгнул с лошади, по привычке попытавшись опереться на левую руку, и чуть не потерял сознание от боли. Бросив меч, он нагнулся над отцом Ионой и за шиворот стащил с него мёртвого разбойника. Монах, кряхтя, поднялся на ноги.

– Вольфгер, мальчик мой, ты ранен?! – с тревогой спросил он, взглянув на барона. – Ты весь в крови! Надеюсь, это кровь разбойников?

– Нет, – прохрипел Вольфгер, – кровь моя. Получил в плечо пулю из аркебузы. Помоги снять доспехи…

Все бросились к нему. Вольфгер почувствовал, что ноги плохо его держат, и сел прямо на землю, опершись спиной о дерево. В багровом мареве, на границе беспамятства он чувствовал, как с него снимают нагрудник и кольчугу.

– Брентен у кого-нибудь есть? – донёсся до него тревожный голос Уты.

– Есть, – ответил Карл.

– Дай ему хлебнуть и держи покрепче, рану надо обработать! Вольфгер, потерпи…

Барон заорал от неожиданной сумасшедшей боли в плече и чуть не потерял сознание.

– Всё-всё, уже всё, – ворковала над ним Ута, – повезло тебе, Вольфгер. Пуля прошла насквозь и застряла в наплечнике, вот она, гляди… – ведьма поднесла к глазам барона сплющенный, окровавленный кусочек свинца, – кости целы, через пару седмиц всё заживёт, а сейчас я забинтую как следует, наложу заклятия, и можешь отдыхать.

Вольфгер скосил глаза и увидел как Ута ловко бинтует его плечо белым полотном, на котором сразу же начало проступать красное пятно.

– Вот горе-то… – тихонько пробормотала она. – Что же делать? Кровь никак не останавливается…

– Позволь мне, – спокойно сказала Алаэтэль, отодвигая Уту в сторону. – Я кое-что понимаю во врачевании ран.

Ведьма отошла, не сводя недоверчивых глаз с эльфийки.

Алаэтэль нагнулась над Вольфгером, волна чёрных волос обрушилась ему на лицо, и барон вновь чуть не потерял сознание – запах мёда, луговых трав и цветов, омытых ночным дождём, сводил с ума. Он скосил глаза и увидел в вороте камзольчика эльфийки золотую цепочку с подвеской, лежащую в ложбинке между небольших грудей.

Алаэтэль поймала его взгляд и улыбнулась кончиками губ:

– Потерпи немного, господин мой, сейчас боль уйдёт. Я заберу её…

И правда, Вольфгер почувствовал, как боль утекает из раненой руки, растворяется, вымывается волной свежей крови, пробежавшей по телу. Ему сразу стало легче. А Алаэтэль слегка побледнела.

– Боль ещё вернётся, но я буду рядом и помогу, – сказала она. – Ты должен пока поберечь руку. У тебя хорошие витальные[31] силы, ты скоро поправишься, но некоторое время всё-таки будь осторожен.

Вольфгер здоровой рукой обхватил эльфийку за шею и хотел привлечь к себе, чтобы поцеловать, но она легко отстранилась.

– Раненый воин не должен думать о женщинах, – усмехнулась она, – это мешает выздоровлению.

– Карл, помоги встать, – попросил слегка разочарованный Вольфгер. Обаяние лукавой эльфийки никак не хотело отпускать его.

Карл легко поднял своего хозяина на ноги, тот, пошатываясь, огляделся:

– Всё кончилось?

– Да, господин барон, уже давно, – невозмутимо ответил Карл.

– Сколько их было?

– А сколько человек убили вы?

– Я – одного, аркебузира, он там, в кустах. Может, ещё жив.

– Убит, я проверил, – ответил Карл. – Вы ему мало что голову не снесли. Шея почти перерублена, на лоскутах кожи держится.

– Так… Я – одного, ты – тоже одного, получается, гном убил троих?! Как ему это удалось?

– У него какой-то чудной пистолет, – пожал плечами Карл.

– Рупрехт, подойди сюда, – позвал Вольфгер. – Объясни, чем это ты так ловко расправился с разбойниками?

– А это ещё одно моё усовершенствование, – пояснил гном и чихнул, – ручное оружие на четыре выстрела! – Он протянул Вольфгеру пистолет с четырьмя непривычно короткими и толстыми стволами. – Можно стрелять четыре раза подряд! Только вот заряжать долго и неудобно, это я ещё не додумал.

– Но ты же вроде стрелял трижды?

– Нет, – шмыгнул носом гном, – я стрелял четыре раза, но один раз была осечка.

– Сегодня ты спас нам всем жизнь, – сказал Вольфгер, – спасибо тебе, Рупрехт из колена Серебряной наковальни. Отец Иона, поблагодари гнома. Если бы не он, разбойники изрубили бы тебя в капусту, мы с Карлом никак бы не успели на помощь.

– Спасибо, мастер гном, – монах прижал руку к сердцу и поклонился. Губы его дрожали.

– Не стоит благодарности! Я всего лишь вернул часть долга за моё спасение в трактире, – в ответ поклонился гном, надувшись от гордости.

– Меня умиляет ваш обмен любезностями, но, может, стоит помочь раненому? – суховато спросила Ута.

– А кто ещё ранен? – Вольфгер резко повернулся и застонал от острой боли в плече.

– Осторожно! – воскликнула Ута, – разбередишь рану – опять кровь пойдёт, ведь еле-еле остановили! А раненый вон, за твоей спиной. Гном всадил ему пулю в живот.

Вольфгер подошёл к раненому и осторожно присел рядом. Перед ним лежал человек лет сорока-сорока пяти, бедно одетый, давно небритый, с клочьями седеющих волос на затылке и на висках. Раненый тяжело дышал, переводя затравленный взгляд с барона на Карла. На губах у него надувались и лопались розовые пузырьки, из угла рта сочилась кровь.

– Пощадите, господин, не убивайте, – пробормотал он.

– А ты знаешь, как поступает с разбойниками городская стража? – спросил Вольфгер.

Раненый прикрыл глаза.

– Ну а если знаешь, то не будешь просить пощады. Всё, что я могу обещать тебе, это лёгкая смерть.

– Тогда будь ты про… – начал раненый, но Вольфгер легонько ударил его по губам, и он замолчал.

– Не богохульствуй, – сказал барон, вытирая окровавленную перчатку о траву, – тем более что ты вот-вот предстанешь пред господом. Сам знаешь, рана твоя смертельна. Я могу подарить тебе лёгкую смерть, а могу оставить здесь живым. До ночи-то ты дотянешь, а вот как стемнеет, на запах крови придут волки и лисы.

– Прости, господин, – прохрипел разбойник. – Добей меня, прошу…

– Хорошо, но если будешь говорить правду. Кто вы такие?

– Мы-то? Мы люди Стрелка…

– Какого ещё Стрелка?

– Того, кто стрелял из аркебузы… Ты убил его, господин.

– А, теперь понятно. Следующий вопрос. Сколько вас всего было?

– Восемь… Сколько убитых?

– Пятеро. Ты – шестой.

– Один не пошёл с нами, остался в деревне, сказал, что животом недужит, а один убежал.

– Значит, банды больше нет, – сказал Вольфгер, поднимаясь, – ведь главарь убит.

– Господин, ты обещал… Легко… – прошептал раненый.

– Хорошо, – ответил Вольфгер, – молись тогда.

Раненый ненадолго замолчал, потом разлепил окровавленные губы и выдавил:

– Я… готов…

Вольфгер неловко потянул из ножен кинжал, но Карл опередил его. Короткий крик – и с раненым было покончено.

– Трупы будем убирать, ваша милость? – спросил Карл.

– Вот ещё, – откликнулся Рупрехт, которого не спрашивали, и который под шумок обшаривал убитых, – пусть валяются!

– Но они христиане! – несмело возразил отец Иона.

– Откуда ты это знаешь, отче? – возразил Карл. – По делам так самые настоящие безбожники, сейчас по лесам много всяких бродит. Прочти какую-нибудь заупокойную молитву, и будет с них. Его милости нужно побыстрее в город, для него сырость сейчас опаснее яда.

Карл забрался в кусты, нашёл там аркебузу Стрелка, засунул её между двух деревьев, согнул ствол и выбросил.

– Так-то оно лучше будет, – пробормотал оборотень.

Вскоре лес стал редеть, появились выжженные просеки и крохотные поля, отвоёванные у леса. Впереди лежал Дрезден.

– Рупрехт, тебе в город нельзя, – сказал Вольфгер. – Схватят и сожгут без разговоров. Алаэтэль накинет капюшон, и, думаю, её никто разглядывать не будет, а тебя мы спрятать не сможем. Что будем делать?

– Сколько вы собираетесь пробыть в городе? – спросил Рупрехт.

– Трудно сказать, – задумался Вольфгер, – нам надо получить аудиенцию у архиепископа Майнцского, я подам прошение, но сколько придётся ждать, не знаю.

– Где вы будете жить?

– Ну, наверное, остановимся на постоялом дворе «Золотой лев». Насколько я помню, это было лучшее заведение в городе.

– Хорошо, – сказал Рупрехт, кряхтя, сползая с лошади монаха, – тогда здесь мы и расстанемся. Вы делайте своё дело, а я буду вас ждать в одном укромном местечке. Когда всё закончите, дайте мне знать, и я сам найду вас.

– А как подать тебе весточку, и где ты будешь нас ждать? – спросил Вольфгер.

– В Дрездене, где же ещё? – удивился гном.

– Но…

– Во всех крупных человеческих городах империи есть колонии гномов, – объяснил Рупрехт, – иначе, откуда бы люди брали лучшие украшения и драгоценное оружие? Эти колонии существуют втайне, но они есть и они процветают. Чтобы подать мне знак, господин барон, просто придите к Фуггерам и назовите моё имя. Они знают, как связаться с гномами.

– Вот как? – удивился Вольфгер, – Фуггеры знают про гномов?

– Фуггеры не упускают ничего, что приносит прибыль, – наставительно сказал Рупрехт.

– Постой, но ты ведь изгнанник, пустят ли тебя к себе местные гномы?

Рупрехт зло скривился.

– Здесь живут гномы другого колена, и они… ну, они любят гульдены. Очень любят. И вообще, не беспокойтесь за меня, ваша милость, – сказал гном, помахал на прощание рукой и юркнул в кусты. Вольфгер тяжело вздохнул. Он стал привыкать к весёлому, вздорному и вороватому гному. Ему было жаль расставаться с ним, и тревожно на душе.

– Не беспокойтесь за Рупрехта, господин барон, – уловил его настроение Карл. – Этот маленький пройдоха нигде не пропадёт. Поехали! Уже темнеет, а Дрездена ещё не видно, и я не хочу провести ещё одну ночь в сыром и холодном лесу!

О том, что город уже близко, недвусмысленно свидетельствовали кучи мусора по краям дороги, падаль и раздутые трупы домашних животных. На дорогу вытекали зловонные жёлто-коричневые ручьи, через которые лошади старались переступать, не запачкавшись. Ута крепко, не по-женски ругнулась, а эльфийка завязала нижнюю часть лица платком.

У бревна, лежащего на заставе поперёк дороги, маялся тяжким похмельем кнехт с алебардой не по росту. Путешественники не вызвали у него ни малейшего интереса. Прислонив своё устрашающее оружие к караульной будке, он пересчитал людей и лошадей, загибая пальцы и натужно шевеля губами. Вольфгер не стал ждать окончания сложных подсчётов и бросил ему гульден.

– Сдачу пропейте, – приказал он.

Стражник радостно осклабился.

– А где десятник? – спросил барон.

– Дык… В караулке оне, ваше баронство, – ответил стражник, стараясь упрятать монету в дырявый кошель так, чтобы она не вывалилась.

Вольфгер слез с коня, бросил поводья Карлу и вошёл в караулку. Десятник и солдаты, свободные от караула, занимались обычным военным делом – резались в кости. Оружие и снаряжение – алебарды, мечи, шлемы – было свалено в углу одной кучей. Игроки не обратили на вошедшего ни малейшего внимания. Вольфгера так и подмывало рубануть мечом по залитому вином столу, но он с трудом сдержался и позвал:

– Десятник!

Тот с трудом оторвал взгляд от стола, по которому катались игральные кости:

– Чего надо?

– А вот сейчас узнаешь, чего! – начал терять терпение Вольфгер.

Десятник услышал в голосе вошедшего что-то нехорошее, вгляделся в фигуру человека, стоявшего в двери против света, и вскочил, как будто его в обширный зад ужалила гадюка.

– Ваша милость… Чего изволите?

– Изволю, чтобы городская стража службу несла, а не пьянствовала и в кости резалась! На меня напали разбойники чуть ли не у самого въезда в город!

– Где напали? Кто напал? – тупо переспросил не вполне трезвый десятник.

– Откуда я знаю кто, придурок! – гаркнул Вольфгер. – Банда какого-то Стрелка! Не видишь что ли, я ранен?

– А-а-а, да. Стрелка… Мы сейчас… Вставайте, парни, а ну, оружайсь!

– И куда же это вы собрались? – ехидно спросил Вольфгер, опершись о дверной косяк. – Там теперь воевать придётся разве что с покойниками. Всю грязную работу мы уже сделали за вас, банды больше нет. Отправь только пару кнехтов, чтобы трупы зарыли, найдёте их на дороге.

– Сию минуту! – засуетился наконец-то пришедший в себя десятник. Гордясь своей грамотностью, он полез на полку и начал там рыться, приговаривая: «Да где же он? Был же здесь… Это не то, и это… А, вот он!» Десятник развернул свиток и начал читать по складам, шевеля губами:

– «За голову Стрелка бургомистр славного града Дрездена объявляет награду в двести гульденов, каковую голову можно доставить в магистрат вместе с самим Стрелком, а такожде отделённую от тела»… Так что вы, ваше баронство, значить, того, можете награду получить. Деньги немалые, – завистливо вздохнул он.

– Моя кровь, любезный, тоже не пфенниг стоит, – надменно сказал Вольфгер. – К бургомистру я съезжу. А теперь, ну-ка скажи, как проехать к постоялому двору «Золотой лев»?

– Значить, так, ваша милость, – начал объяснять десятник, – поедете до развилки, там ещё, изволите ли видеть, дом с флюгерком в виде этакого петуха на крыше, потом свернёте налево, проедете один квартал, потом…

– Стой! – оборвал его Вольфгер, – дашь мне человека, пусть проведёт, – и кинул десятнику гульдинер[32].