Авария, дочь мента (сборник)

Ее обогнал белый жигуль – «восьмерка», из окон смотрели четверо взрослых парней. Валерка прошла мимо. «Восьмерка» снова заехала вперед. Дождавшись, когда Валерка поравняется с машиной, загорелый, коротко стриженный парень открыл окно и крикнул улыбаясь:

– Девушка, покатаемся?

К концу дежурства Николаева вызвал майор – начальник отделения. В кабинете уже были Синицын и еще двое инспекторов. Около майорского стола сидел, закинув ногу на ногу, щеголеватый парень в вареном костюме со множеством карманов, клапанов, карабинов и ремешков. Сквозь аккуратно уложенные волосы предательски просвечивала лысина.

– Садись, – кивнул майор Николаеву. – Ну вот, товарищи, разрешите представить: у нас в гостях корреспондент «Комсомольской правды» товарищ Новицкий. – Он радушно указал на парня. Майор, улыбчивый толстяк с простоватым лицом, на тех, кто не сталкивался с ним по служебным делам, производил впечатление незатейливого, славного рубахи-парня. – По поводу инцидента на Гоголевском. Больше там наших не было?

Инспекторы переглянулись.

– Да нет… Вроде нет…

– У товарища Новицкого к нам несколько вопросов. Пожалуйста, – майор развел руками. – Чем можем, как говорится, поможем.

– А можно наедине? – спросил тот.

– Ну зачем же, – укоризненно покачал головой майор. – Мы, так сказать, одна семья. У нас секретов друг от друга нет. Верно?

Инспекторы согласно закивали, настороженно поглядывая на журналиста. Тот открыл блокнот и повернулся к собравшимся.

– Я говорил с ребятами, был в отделении милиции, так что события знаю с точностью до минуты, – он указал на блокнот. – Меня интересует другое… Как получилось, что вы, работники автоинспекции, прибыв на место, не стали даже вникать в суть конфликта, а бросились выламывать руки и растаскивать ребят по машинам? Это что – защита чести мундира?

– Простите, вы неправильно это представляете, – вмешался майор. – Все происходило на проезжей части, ребята ложились под колеса, создавали аварийную ситуацию, подвергали опасности свою жизнь…

– Да, да, – досадливо сказал корреспондент. – Но почему нельзя было на месте спокойно разобраться в сути конфликта? Почему надо кидаться, как… на диких зверей? Почему старший лейтенант Николаев ударил человека, который даже не сопротивлялся?

– А это… – начал майор.

– Не бил я его, – сказал Николаев. – Просто толкнул.

Майор бросил на него тяжелый взгляд.

– Ударил – толкнул! – горячился корреспондент. – Это не меняет дела. А потом, когда на ваших глазах фашиствующая группа стала избивать ребят, почему вы даже не пытались их удержать?

– А у нас не по десять рук, чтобы всех сразу держать, – ответил Синицын.

– Если к нам поступит заявление от пострадавшего, – спокойно сказал майор, – мы проведем служебное расследование. И виновный – если он действительно виноват – будет наказан по всей строгости. Но я уверен, что ребята сами спровоцировали конфликт. – Майор оглядел подчиненных. Те согласно закивали.

Николаев, облокотившись на колени, пристально смотрел в пол.

– А вот по моим данным… – Корреспондент указал на блокнот.

– А вы, значит, считаете, что ни с того ни с сего подъехала милиция, схватила первых попавшихся…

– Именно так! Ребята сидели, никого не трогали, пели – негромко, для себя. «Битлз» – почти классика…

– Насколько мне известно, – поднял брови майор, – милицию вызвали представители общественности.

– Пенсионеры, которые выгуливают там собак. Что, кстати, запрещено.

– Ну-у, извините, – широко развел руками майор, откидываясь в кресле. – Тогда давайте сначала решим, кто у нас общественность – эти волосатые или заслуженные люди, ветераны войны и труда?

Корреспондент всплеснул руками, собираясь возразить, но майор взглянул на часы.

– У вас конкретные вопросы к работникам автоинспекции есть? Извините, служба. Все свободны!

Он выкатился на коротких ножках из-за стола и, радушно улыбаясь, проводил корреспондента до двери.

– Всегда с удовольствием читаем вашу газету. Если могу быть чем-то полезен, в любое время, без стеснения…

Как только корреспондент вышел, майор перестал улыбаться, обернулся к Николаеву:

– Хрен ты у меня получишь, а не премию! Перестраивайся, Николаев! Перестраивайся! Теперь сначала думать надо, потом кулаками махать!..

Корреспондент поджидал Николаева на выходе.

– А все-таки скажите, вот так, с глазу на глаз, – за что вы его ударили?

– А что, целовать его? – ответил за Николаева Синицын. – Отрастил волосья…

– А будь ваша воля, вы бы всех остригли наголо и заставили ходить строем? – усмехнулся корреспондент.

Некоторое время Синицын в упор с ненавистью смотрел на него, потом повернулся и молча вышел из отделения.

– Не тронь никого… – буркнул он, садясь рядом с Николаевым в машину. – Да пропади пропадом! На глазах насиловать будут – не подойду!

Мимо проехал на своем жигуле корреспондент. Синицын проводил его взглядом.

– Машина грязная, – удовлетворенно отметил он. – Догоним, штрафанем?

– Да иди ты… – сказал Николаев.

Вернувшись домой, он натянул старый тренировочный костюм и присел рядом с женой и дедом перед телевизором. Тут же зазвонил телефон в коридоре. Николаев нехотя поднялся.

– Слушаю.

– Машка, это ты? Это я – Валера. Слушай, бросай все – вали сюда! – донесся веселый Валеркин голос. – Не узнала, что ли? Это Валера! Быстро приезжай – не пожалеешь!

– Ты что, пьяная, что ли? – раздраженно спросил Николаев.

– Нет! Только не вешай трубку! Ну, ты тупая, Машка, вообще! – отчаянно-весело закричала Валерка. – Говорю – приезжай! Здесь крутая тусовка! Крутейшая! Такие кенты – упадешь! Давай сюда!

– Ты… влипла в историю? – тише спросил Николаев. Он дотянулся до двери в комнату, прикрыл.

– Ну да! Да! Врубилась, наконец! – на том конце провода началась возня, видно, кто-то из «крутых кентов» рвал у нее трубку, желая лично поговорить с подругой Машей. – Тихо, там черепа на параллельном, – негромко, но так, чтобы было слышно Николаеву, сказала Валерка.

– Мне приехать? – тревожно спросил Николаев.

– Ну, конечно!

– Вызвать милицию?

– Нет-нет-нет!

– Сколько их?

– Сейчас, – Валерка весело начала считать, – раз, два, три, четыре! На тебя хватит! Такие мальчики…

– Где ты?

– Сейчас объясню… Какой адрес? – торопливо зашептала она. – Да, да, на моторе… Новокузнецкая, двадцать семь, квартира девять. Второй этаж. Бери тачку, без тебя не начнем, не волнуйся!

Николаев подхватил с вешалки куртку.

– Ты куда? – выглянула из комнаты жена.

– Майор просил подъехать. Я быстро.

– Ну, конечно! Без тебя обойтись не могут… – начала было жена, но Николаев уже бежал вниз по лестнице…

На Новокузнецкой у старого дома с арками он выскочил из машины. Мотор глушить не стал, вытащил из-под сиденья обрезок литой резиновой трубы с металлической оплеткой, спрятал под курткой.

У квартиры номер девять прислушался к голосам, коротко позвонил и замер затаив дыхание. Щелкнул замок, Николаев тотчас ногой отбросил дверь вместе с хозяином и побежал по коридору. В комнате, освещенной только шаром настольной лампы, увидел Валерку – ее уже раздели по пояс, двое прижимали ее к дивану, третий пытался стащить джинсы. Парни разом обернулись к Николаеву. Валерка вырвалась, вскочила. Один из парней поймал ее за плечо, вывернул руку, другой встал перед Николаевым, раскорячившись, выставив вперед ладони.

– Отпусти ее, быстро! – Николаев выхватил из-под куртки дубинку, отступил к стене, чтобы видеть оставшегося сзади в коридоре хозяина.

– Боб, отпусти! – спокойно сказал загорелый, коротко стриженный парень. – Только без шума! Алик, без шума! – остановил он каратиста.

Валерка подобрала с пола свитер и куртку, подбежала к отцу. Ее будто прорвало, слезы брызнули фонтаном:

– Подонки!.. Суки! Скоты!..

Николаев подталкивал ее к двери, отступая лицом к парням, сжимая в руке дубинку.

– Актриса… – улыбаясь, сказал загорелый. – Ничего, скоро увидимся…

Николаев быстро повел ее вниз по лестнице, отводя глаза от белеющего в сумерках тонкого тела дочери. Валерка шла вслепую, ничего не видя из-за слез, путаясь в рукавах, натягивала свитер. На улице она подскочила к белой «восьмерке», стоящей у подъезда, пнула ногой в дверцу, оглянулась, ища что-нибудь тяжелое. Николаев оттащил ее и усадил в машину. И только тогда чуть расслабился, глянул на жесткую ладонь, на которой остался рубчатый узор металлической оплетки, с удивлением отметил, что трясутся пальцы.

Валерка молча плакала рядом, стиснув зубы, опустив голову. Николаев посмотрел на нее, неожиданно дрогнувшим голосом сказал:

– Ничего… Все нормально… Ничего… – неумело погладил ее по взъерошенным желтым вихрам. Валерка досадливо отдернула голову.

По дороге домой Николаев несколько раз оглянулся, нет ли на хвосте «восьмерки» – на случай, если веселые ребята решили проследить, где Валерка живет. Дочь понемногу успокоилась, угрюмо смотрела в колени.

У дверей, доставая ключи, Николаев тихо сказал:

– Сразу в ванную, умойся. И чтоб мать ничего…

Валерка молча кивнула.

Николаев открыл дверь, прошел в комнату.

– Ерунда какая-то, – сказал он. – Дергают по каждому пустяку…

– Валерка пришла? – спросила жена, прислушиваясь к шагам в коридоре.

– Да… встретились во дворе. Что там у нас? – Николаев с преувеличенным интересом уставился на экран.

В отделении шел последний инструктаж перед операцией. Инспекторы сидели в кожаных куртках, перепоясанные портупеями, смотрели на карту города, по которой скользила указка.

– Наиболее вероятные направления движения, – показывал майор, – Вернадского, набережные, Университетский. Соответственно работают группы Дубинина, Тимашова, Полярина. Всем быть на связи… Что еще? Действовать по возможности корректно, на провокации не отвечать. За одиночками не гоняться, а то побьются сдуру… Ну, в общем, все как всегда. По машинам!..

Инспекторы стали расходиться. Майор окликнул Николаева и Синицына.

– А вам, так сказать, особая честь, – ухмыльнулся он. – Поможете нашей прессе. Наш добрый знакомый – товарищ Новицкий, – он указал на корреспондента, до того незаметно сидевшего в дальнем углу кабинета с диктофоном в руке, – хочет быть в гуще, так сказать, событий. Будни работников автоинспекции. Все ясно? – спросил майор, обращаясь к Николаеву.

– Ясно, – буркнул тот, неприязненно глянув на «доброго знакомого».

Патрульные машины одна за другой отваливали от подъезда, выворачивали на улицу…

В Лужниках рядом с огромной чашей стадиона грохотали сотни моторов, мечущиеся лучи фар выхватывали из темноты сверкающие спицы колес, шлемы-колокола с узкой прорезью для глаз, черные куртки со стальными бляхами. Вся эта темная масса находилась в непрерывном хаотическом движении.

Николаев, Синицын и корреспондент сидели в машине у перекрестка узких старых улиц. Поодаль, на асфальтовой площадке, стояли порожние трейлеры, дальнобойщики ужинали в кабинах.

Монотонно хрипела рация. Синицын курил, пытаясь выдохнуть ровное кольцо дыма, Николаев сосредоточенно отскребал въевшееся в пальцы масло, корреспондент на заднем сиденье нетерпеливо ждал событий.

– А что будет ребятам? – спросил он.

– А ничего не будет, – ответил Синицын. – Родители штраф заплатят…

– А вы, конечно, считаете, что их надо бы в колонию отправить?

Синицын дернулся на месте, но промолчал.

– Наверное, проще было бы не устраивать вот такие засады, а организовать ребят, увлечь общим делом, – сказал корреспондент.

– Предлагали. Кланялись. Нате вам инструкторов, чего хотите… А им не надо ничего. Только потрястись под металл как паралитикам, прокатиться без глушителя да потрахаться в подъезде как собачонкам…

– Как у вас все просто, – усмехнулся корреспондент.

– А чего сложного?… Это вы пишете черт-те что, а мы расхлебываем.

– А вы считаете, что если закрыть глаза, то исчезнут и рокеры, и проституция, и наркомания?

– Пока не писали, меньше было. А теперь как же, герои! В газетах – про них, радио – про них, телик включишь – и там про них! Раньше космонавтов показывали, теперь б… валютных!

Николаев вышел из машины, втиснулся в будку автомата, позвонил домой. Ответила жена.

– Валерка вернулась?

– С чего бы в такую рань…

– Не звонила?

– А когда она тебе звонила? – завелась жена. – Когда ей звонить – опять с мужиком где-нибудь…

– Ладно, все. – Николаев повесил трубку, вернулся в машину.

– А вам не кажется, что эти ребята оказались честнее и смелее всех нас? И беззащитнее, – ораторствовал корреспондент. – Когда все молчали и закрывали глаза…

В хаотическом движении около стадиона вдруг появилась какая-то осмысленность, какой-то вектор, указывающий направление. Моторы загрохотали громче, из выхлопных труб полетели искры. Разогнавшись по кругу, вытягиваясь в колонну, темная масса выплеснулась на проспект и понеслась по центру проезжей части. Встречные машины жались к обочинам.

– Внимание, всем постам! Рокеры на Вернадского!.. – По радио началась перекличка, постовые сообщали направление движения колонны.

Корреспондент, подавшись вперед, впился взглядом в рацию, стараясь не пропустить ни слова.

– Прошли по набережной. До двухсот машин… Свернули к Пироговке…

– Семнадцатый! Николаев! – послышался голос майора. – Идут к тебе! Начали!

– Принял семнадцатый! – чуть приподняв трубку, крикнул Николаев. Они с Синицыным побежали к дальнобойщикам. Корреспондент бросился следом.

Тяжелые машины стали медленно разворачиваться, перегораживая улицу. Издалека уже надвигался плотный рев моторов. В конце темной улицы заметался свет фар, и появилась колонна. Задние светили в спину первым, отчего темные силуэты мотоциклов были окружены фосфорическим сиянием.

Увидев препятствие, первые ряды ударили по тормозам, задние напирали, строй смешался, завизжали шины по мокрой мостовой. Рокеры разворачивались, кто-то повалился с мотоциклом под колеса идущим следом. А в конце улицы уже выворачивал тягач с полуприцепом, закрывая путь к отступлению.

– Эй, уйди! – заорал Николаев корреспонденту, который стоял у тротуара, подняв над головой диктофон, с радостным интересом глядя на моторизованную орду. – Уйди, писатель!!!

Крик утонул в грохоте моторов. Один из рокеров зацепил журналиста широким спортивным рулем, тот качнулся назад и столкнулся с другим, упал и исчез в ревущем водовороте.

– Всем остановиться! Приготовить документы! – прогремели динамики с патрульной машины.

Но рокеры – почти две сотни мотоциклов – оказавшись в западне, не желали сдаваться, кружились на месте, гарцевали на заднем колесе, накатываясь на милиционеров, угрожающе газовали. Те, лавируя между мотоциклами, как тореадоры, стаскивали ездоков с седла, выдергивали ключи из замков. Из окрестных домов смотрели на окутанное дымом поле боя разбуженные жители.

Вскоре прибыло милицейское подкрепление, и стало ясно, что сегодня рокерам не уйти. Они сами начали глушить моторы.

Кланяясь на каждом шагу, будто баюкая на груди перебитую руку, появился корреспондент в разорванной грязной куртке. Его увели к патрульным машинам.

– Набрал материалу! – хохотнул Синицын. – На роман хватит!

В этот момент кто-то из рокеров случайно налетел на ограду сквера. Тяжелая чугунная решетка неожиданно рухнула, и рокеры устремились в открывшийся ход. Проскочить успели человек десять. Синицын бросился к машине, Николаев на ходу запрыгнул на сиденье рядом с ним.

Рокеры, погасив огни, мчались по темной улице, двое увильнули в переулок, еще несколько скрылись в проходном дворе, другие свернули на крутой зеленый газон и, помогая мотоциклу ногами, вспахивая колесами землю, вскарабкались наверх.

В свете фар патрульного «москвича» остался один мотоциклист. Синицын почти настиг его, и у парня уже не было возможности притормозить, чтобы свернуть куда-нибудь. Он выкрутил до упора газ и мчался вперед напропалую.

– Брось, разобьется! – крикнул Николаев.

– Хоть одного, но достану! – зловеще сказал Синицын. Он, цепко прищурившись, будто прицелившись в спину рокеру, гнал машину по центру узкой улицы. – Врешь, паразит… от меня не уйдешь!

Внезапно перед мотоциклом возник из темноты полосатый щит дорожного ремонта. Не успев даже затормозить, рокер врезался в него, перелетел через руль и покатился по асфальту.

Синицын и Николаев одновременно выскочили из машины, подбежали к рокеру. Тот неподвижно распластался на краю глубокой траншеи, неловко подмяв под себя руку.

– Убился, что ли? – испуганно сказал Синицын.

Николаев присел, осторожно повернул рокера за плечо, расстегнул ремешок шлема и снял «колокол». Рокер оказался мальчишкой лет пятнадцати, из носа и из ушей у него текла кровь.

– Слушай, поехали, – сказал Синицын. – Знаешь, что будет…

– Скорую вызови, – не оборачиваясь, сказал Николаев.

Мальчишка вдруг открыл глаза и зашептал, еле шевеля губами:

– Ой, мама, мама… мамочка… ой, мама… – как заведенный.

– Слушай, брось, – Синицын торопливо оглядывался на окна – улица была нежилая. – Брось, сам разбился…

Николаев поднялся, сгреб его за ворот куртки, притянул к себе и толкнул к машине.

– Скорую, – ровным голосом сказал он.

– Как знаешь. Ты старший. Тебе виднее. – Синицын пошел к машине.

Николаев снова присел, попытался поднять парня, тот охнул и быстрее зашевелил губами:

– Ой, мамочка… больно… больно… больно.

Николаев подоткнул ему шапку под голову и стал ждать скорую, тоскливо глядя в темный провал улицы.

В отделении майор сердито проворчал:

– Ну что, загнали парня? Работнички. Костоломы.

Гаишники возвращались в отделение, оживленно обсуждая удачную операцию.

– Пиши рапорт, – сказал майор.

Николаев взял со стола лист бумаги и пошел к двери.

– Кто за рулем-то был? – окликнул его майор.

– Какая разница, – буркнул Николаев.

– Ну что ж, будем разбираться.

– Разбирайтесь.

На выходе из школы Валерку догнал Киселев.

– Слышь, Авария! Погоди, поговорить надо…

С ним подошли Кирилл, Пухлый и еще несколько ребят.

– Это… история завтра, – сказал Киселев.

– Понимаешь, Валера. – Кирилл сложил пальцы щепотью и приготовился рассуждать. – Каждое действие имеет свои границы, пределы, м-м… ограничивающие направление. Выходя за эти рамки, можно довести идею до абсурда, до противоположности. Понимаешь, экстремизм порочит саму идею…

– Короче, Авария, – сказал Киселев. – Хватит этих концертов. Нам экзамены сдавать. Вера уже обещала сладкую жизнь. Она сделает.

– Правда, Валер, кончай… – сказал Пухлый.

Валерка оглядела одноклассников, улыбнулась. И пошла, закинув сумку за плечо.

– Короче, мы тебя предупредили, – сказал вслед Киселев.

Дома Валерка размахнулась и с порога запустила сумку в угол. Врубила на полную мощность металл и под бешеную музыку, надменно глядя в зеркало, рисовала до висков черные тени вокруг глаз, фиолетовый румянец на щеках, натягивала кожаные браслеты с шипами, куртку и обрезанные перчатки, обматывала вокруг шеи холодную цепь…

Она шагала по вечерней улице, сунув руки в карманы, нагло, с вызовом заглядывая в лица прохожих…

Параллельно, чуть сзади, двигалась белая «восьмерка». Четверо парней курили, внимательно наблюдая за Валеркой.

– Не торопись, Боб, – сказал загорелый водителю.

– Бросьте, мужики, – нервно засмеялся сидящий сзади. – Собирались же в «Арбат». Там и снимем…

– Успеем, – глянул Боб на часы. – Забавно ведь.

– Лично я чувствую себя оскорбленным, – сказал загорелый.

– Солидарен, – сказал каратист.

Валерка свернула в переулок, Боб повернул следом.

– Нет, мужики, без меня! – Парень, сидящий сзади, не выдержал, попытался выбраться из машины, каратист и загорелый удержали его, в салоне началась веселая возня. – За пять минут удовольствия десять лет на нарах!

– Да ничего не будет! Поиграем немного и отпустим.

– Ты хорошо о них думаешь, – сказал загорелый. – Отряхнется как курочка и дальше пойдет…

Они втащили упирающуюся Валерку в уже знакомую ей комнату. Отпустили и расступились на шаг, нервно, азартно посмеиваясь. Загорелый сел напротив в кресло, закинув ногу на ногу, неторопливо прикурил.

– Ну что? – спросил он. – Сегодня обойдемся без подруги Маши?

Валерка рванула в одну сторону, в другую – парни сторожили каждое ее движение, толкали друг к другу. Она прижалась спиной к стене, затравленно озираясь.

– Понимаешь, деточка, – менторским тоном сказал загорелый, – существуют какие-то элементарные правила игры. Хочешь покататься на красивой машине – плати. Или уж не садись…

– Отпустите меня!.. Вы!.. Ну, ты, отойди, вообще! – металась Валерка между парнями. – У меня отец в милиции работает, понял? А-а-а!!! – вдруг истошно завопила она.

Парни весело, с удовольствием смеялись. Загорелый, не вставая, врубил магнитофон на полную громкость, заглушая крик.

– Сама или помочь? – Каратист взялся за молнию у нее на куртке.

Валерка с силой ударила его головой в лицо и бросилась к двери. Боб поймал ее за цепь и рванул к себе, намотал цепь на кулак, так что звенья врезались в горло.

Парни перестали улыбаться. Каратист вытер кровь с губы.

– Ах ты, сучка… – медленно протянул он.

Двое прижали Валеркины руки к стене, и каратист стал не торопясь, сильно, умело бить ее по лицу, в живот. Валерка уже не сопротивлялась, только плакала от боли и бессилия. У нее подогнулись ноги, ее рывком подняли и поставили на место.

– Хватит, Алик, – сказал загорелый. Он встал и, не выпуская сигарету изо рта, щуря глаза от дыма, неторопливо принялся раздеваться. Разделся догола и, поигрывая рельефной, тренированной мускулатурой, подошел вплотную.

Окровавленная, растерзанная Валерка слабо попыталась освободиться, ее удержали.

– Ну… ну… – загорелый распахнул на ней куртку, стал одной за другой, растягивая удовольствие, расстегивать пуговки на рубашке, молнию на джинсах.

Валерка, распятая у стены, отворачивалась, закрывала глаза, беззвучно плакала.

Николаев махнул жезлом, и «мерседес» серебристой окраски, нахально срезавший нос соседу, остановился перед патрульной машиной. Водитель, высокий, спортивный парень, вылез из «мерса» и пошел навстречу.

– Старший инспектор Николаев. Почему нарушаете?

– Командир, давай без риторических вопросов. Со всяким бывает, – спокойно сказал парень, протягивая права.

– Почему со мной не бывает? – сухо спросил Николаев. – А это что? – В правах лежал новенький, негнутый червонец.

– А это экономический стимул, – усмехнулся парень. – Рублем по карману – в свете последних постановлений…

– Штраф вы заплатите, – медленно, четко сказал Николаев, с ненавистью глядя в уверенное, красивое лицо парня. – Только не мне, а в сберкассу.

– Зачем лишние инстанции, командир? Мне ведь все равно, кому платить.

– Мне не все равно, – отрезал Николаев, доставая компостер.

Парень насмешливо оглядел его.

– Смешной ты, командир. Завтра у меня будут чистые права, а вот у тебя этого червонца не будет.

– Это ваше дело, – буркнул Николаев.

По рации вызывали «семнадцатого». Николаев открыл дверцу, взял трубку.

– Николаев, слушаю.

– Николаев? – донесся голос дежурного. – Позвони домой – жена просила.

Николаев почувствовал, что сердце проваливается в холодную пустоту, как тогда в подвале, перед сидящими у стены куклами с мутными полиэтиленовыми пакетами на голове.

– Что там? – спросил он.

– Не знаю. Умоляла позвонить или приехать, как сможешь.

Николаев бросил трубку и врубил скорость.

– Эй, командир, – заорал вслед растерянный парень. – А права?…

Грохоча сапогами, Николаев взбежал по лестнице, распахнул дверь. Жена на мгновение обратила к нему безумное лицо и снова кинулась в комнату дочери.

– Доигралась, дрянь! Нагулялась! Так тебе и надо, потаскуха!

Валерка, в изорванной грязной рубахе лежавшая ничком на диване, поднялась на колени – разбитые губы сочились кровью, кровь коркой засохла под носом, по щеке тянулись следы от ногтей.

– Уйди! Уйдите все от меня! – Она судорожно оглядывалась по сторонам, схватила магнитофон и запустила в мать.

Магнитофон грохнулся о стену рядом с Николаевым, корпус треснул и разлетелся. Валерка снова упала ничком на диван, уткнув лицо в ладони.

– Господи… – Мать, покачиваясь, пошла в другую комнату. – За что мне это… Господи, за что… Почему только мне… – Она села, хватаясь за сердце.

– Сейчас… сейчас… – Дед суетился, вытряхивал валидол на ладонь, рассыпая таблетки по полу. Обернулся к Николаеву: – Сообщить же надо… На экспертизу…

Николаев стоял молча, глядя на рыдающую жену. Потом вошел к дочери, осторожно присел рядом. Валерка дрожала всем телом, с силой вжимаясь лицом в ладони. Рубашка на спине у нее была изжевана.