Но та исчезла среди дров,
Не мог я с любопытством сладить,
И палкою открыл засов.
На стук мой выскочила Марья,
Глаза горели у неё,
И, закричав: «Ах, ты каналья!
Опять ты делаешь свое?!
Сказала, чтоб сидел ты в хате?!
А ну-ка марш, быстрей в избу,
Меня не делай виноватой,
Дождешься, что я отлуплю».
Тут стон раздался за дровами,
Мой взгляд задал немой вопрос,
Не мог я шевелить губами,
А Марья злилась уж всерьез.
Меня, в раз, вытолкала в шею,
(Летел из клуни кувырком),
Здесь Марья действовала смело,
Обиженный побрел я в дом.
Комок обиды сжал тут горло,
Хотелось снова мне реветь,
Я всё же выдержал, достойно,
И стал в дверную щель смотреть.
Меня съедало любопытство,
“Кто в клуне прячется, в дровах?
Вдруг Марья делает бесстыдство?
Скорей всего здесь всё не так”.
К дверной щели прирос, глазея,
А в голове сверлил вопрос:
“Кого же прячет моя Марья?
Кого же Леший нам занёс?”
Из клуни показалась Марья,
(Я оказался на печи),
«Ох, будет мне от Марьи баня!»
Укрылся с головой в тиши.
Зайдя же в хату, Марья села,
На кромку стула, у стола,
Слова молитвы вдруг пропела,
К иконе руки вознося.
Притих я, лёжа на лежанке,
Мой страх, обида, улеглись,
Сейчас лишь ждал всему развязки,
И вдруг услышал я: «Садись!
Садись!– вновь повторила Марья,-
Я знаю, что ты там не спишь,
Война, дружок, вокруг ненастье,
Надеюсь, за шлепок простишь.
Скрывать не буду, не должна я,
Ведь ты узнаешь всё равно,
Бог посылает испытания,
