Легенды Сэнгоку. Книга 3. Страж севера
– Я не отказываюсь от своих слов. – продолжал Кагэтора, наблюдая, как Масакагэ ведёт внутреннюю борьбу со своим упрямством. – Если найдётся хоть один достойный человек из клана Уэсуги, я сложу с себя полномочия сюго и отдам ему власть. Но, пока такого человека нет, я буду защищать Этиго, эту северную землю, мой дом, ценой своей жизни от всякого, кто вознамериться осквернить её. – князь Нагао встал со стула. Вид его был мрачен. Не кто не мог выдавить и слова, даже Масакагэ, который недавно вовсю распалялся в оскорблениях.
– Кто пленил этого человека? – спросил Кагэтора, указывая на Уэда. Кошин хотел было открыть рот, но Ясуда опередил его.
– Я господин! – Нагахидэ вышел вперёд и поклонился.
– Прекрасно. Ты поведёшь его в Касугаяму и посадишь под арест на месяц. Ограничь его от всяких посещений. Приставь к нему только одного слугу, который будет приносить ему лишь пищу и сменную одежду. Никто без моего разрешения не должен навещать его или передавать устные и письменные послания. Ровно через месяц, я вынесу ему приговор.
Ничуть не переменившись в настроении, Кагэтора вскочил на лошадь.
– Господин! – заикаясь окликнул князя Кагэнобу. – Что делать с Сакадо?
– Никого не убивать и не грабить! Взять под наблюдение! Пусть живут, как жили, но в течении месяца, чтобы не один не покидал пределы замка! – Кагэтора развернул коня и выбивая из-под копыт пыль, поскакал прочь, оставив всех в напряжении.
* * *3-й день месяца хадзуки 20-го года Тэнмон (3 августа 1551г). Касугаяма, Этиго.
Кагэтора вернулся в замок утром второго дня, а остальная армия на день позже. Раздав распоряжения по подготовке к пиру и награждению, отличившихся в битвах воинов, даймё отправился в святилище Бисямона, дабы вознести ему молитвы о дарованной победе над мятежниками. За всё это время, Наоэ Кагэцуна, главный управленец Кагэторы, пытался не допустить Айю к князю. Та, в свою очередь, неустанно искала встречи со своим младшим братом, что даже прождала его в приёмной замка целых шесть часов. В конце концов, Наоэ уговорил её отправиться в своё поместье и отдохнуть, заверив, что она встретиться с Кагэторой на праздновании в честь победы.
Пир состоялся вечером третьего дня, когда все вассалы собрались в главной зале тэнсю Касугаямы. Перед началом празднования, князь Нагао подвёл итоги минувших месяцев боевых действий и раздал награды. Самые щедрые вознаграждения получили; Кошин Кагенобу – за хорошую организацию войск и захват Сакадо, Хондзё Ёшихидэ – за удачную оборону Точио и Накадзё Фуджисукэ – за бесстрашие и проявленный героизм во время штурма замка клана Уэда. Все были довольны. Только лишь Кошин оставался мрачен и в последующем веселье участия не принимал, оставаясь в стороне от всех и опрокидывая одну за одной чарку сакэ. Кагэтора тоже оставался безучастным. Вместо этого, он молча наблюдал за своими вассалами и к сакэ, практически не притрагивался. Хотя он и был добр к своим слугам, устраивая для них пышные пиры и раздавая щедрые награды, сам такие роскошества избегал, полагая, что они портят человека, делая его зависимым от суетного мира. Он рассмотрел каждого, кто присутствовал на пиру.
Какидзаки Кагэиэ, рвал глотку своим хриплым, но громким голосом, похваляясь очередными победами. Несомненно, он был одним из храбрейших воинов Этиго. Прекрасный наездник, копейщик и весельчак, но слишком жаден до битв, что иногда это граничило с чрезмерной жестокостью, к тому же, он слишком много пил. Порой, его приходилось утихомиривать целому отряду стражников и силой выносить с пирушки. Окума Томохидэ, тоже отменный воин, но, слишком скрытен. Иногда, Кагэторе казалось, что настанет день, когда Окума создаст ему кучу проблем и князь Нагао пожалеет, что не прогнал его тогда, когда он с помощью его брата Кагэясу, пытался захватить Касугаяму и прийти к власти, но проиграл и побитый, пришёл к Кагэторе. Ещё одним выдающимся воином был Китадзё Такахиро, в поединке на мечах которому, практически не было равных. Но, его любовь к золоту и роскошным одеждам отталкивала князя. Ведь если кто-то другой предложит ему больше богатства, чем даёт ему его господин, он может и переметнуться. Ко всему прочему, Китадзё был слишком кровожаден.
Кагэтора перевёл свой взгляд на другую сторону залы. Здесь никто не хвастался своими достижениями, зато смеялись хором, едва ли не громче, чем кричал Какидзаки. Наоэ Кагэцуна, первый весельчак и сквернослов, рассказывал о своих похождениях в весёлые кварталы и ночные вылазки к чужим жёнам. Несомненно, князь считал Наоэ одним из лучших своих вассалов. Кагэцуна разбирался во всём; в строительстве, в налогах, в торговле, в отношениях с соседними провинциями и ещё во многом. Но, ко всему этому, был абсолютно не серьёзен, что Кагэтора начал подумывать о том, как бы поудачней женить Наоэ, ведь ему уже стукнуло сорок три года, а наследников у него до сих пор нет. Рядом сидели два друга детства князя. Хотя второй, в юные годы, больше был соперником, чем товарищем. То были Амакасу Кагэмочи и Сайто Томонобу. Они не слушали россказни Наоэ, зато постоянно о чём-то спорили. Мир их не брал ещё со времён похода на Садо, когда они поссорились из-за одной необычной особы. Теперь эти двое всюду пытались обойти друг друга. Амакасу пытался вовсю подрожать Кагэторе, что даже начал тренироваться как он, и в каждом сражении выкладывался в полную силу, чтобы показать свои безупречные, как он считал, навыки боя. Сайто же, считал его глупцом и наглядно показывал, что он превосходит Кагэмочи во всём; в уме, в навыках и даже в управлении кланом.
Не далеко от них, расположились Накадзё Фуджисукэ и его ученик, Ясуда Нагахидэ. Кагэтора восхищался их умением сражаться сразу двумя мечами и отвагой, с которой они шли в бой. Но, даже у них были свои недостатки. Старик Фуджи, несмотря на свой возраст, всюду пытался доказать, что он, в свои года, во всём превосходит всех молодых воинов, которые есть в Этиго. Это, конечно, вызывало восторг, но в тоже время порождало зависть и ненависть, что рано или поздно, могло привести к дурным последствиям. Ясуда же, когда не находился на поле боя, становился совсем другим. Такого напыщенного, самолюбивого и надменного человека ещё не встречалось среди вассалов Нагао. Нагахидэ на всех смотрел свысока, считал себя едва ли не самым умным и культурным, причём тыкал этим в глаза другим, а то и вовсе не считал нужным снизойти до внимания к остальным. Такое его поведение, вызывало немало перешёптываний за его спиной.
Кагэтора опустил голову, задумавшись. Несомненно, у всех этих достойных людей немало достоинств и недостатков, собственных целей, противоречий, все они кого-то любят и ненавидят, ведь поэтому они и являются людьми. Даже у него самого, Кагэторы, с его набожностью, стремлением к миру и обострённым чувством справедливости, наберётся немало тёмных пятен в душе. Возможно, даже больше, чем у всех их, вместе взятых. Даже сейчас, когда встал вопрос о судьбе Уэда Масакагэ. Князь Нагао даже представить не мог, какой приговор он вынесет мятежнику через месяц. Если он прикажет его казнить или изгнать, это непременно испортит его отношения с любимой сестрой. А если помилует, это вызовет недовольство среди вассалов. Кагэтора тут же бросил пронзительный взгляд на Кагэнобу.
Кошин по-прежнему хлестал сакэ, не обращая внимания на царившее вокруг веселье. Князь Нагао знал, почему так недоволен его двоюродный брат. Всё из-за давней вражды Уэда-Нагао и Кошин-Нагао. Уэда считали себя истинными вассалами Уэсуги, которые должны были править Этиго. Кошин же, принимали сторону Тамэкагэ, отца Кагэторы, которых Уэда считали предателями, узурпировавшими власть. Не нужно гадать, что Кагэнобу желал смерти Масакагэ и отсрочка казни в корне его расстроила.
«Был бы здесь Усами! – подумал Кагэтора. – Он бы дал дельный совет.» Впервые, князь Нагао посчитал себя беспомощным без наставлений своего советника и стратега. Усами Садамицу сейчас отсутствовал в Этиго, улаживая конфликт с северным кланом Ашина из провинции Ивасиро, которые пытались поддержать восстание Масакагэ но, вовремя отступили, узнав о его поражении.
Объявив всем, что он притомился, Кагэтора покинул пиршественный зал и отправился в святилище. Несмотря на праздник, стража Касугаямы была вдвое бдительней обычного. Под началом грозного воина Ятаро, они не то, что не пытались увильнуть от службы, но даже перестали спать на ночных дежурствах. Страх перед гигантом-начальником, даже заставлял их видеть в темноте и бесшумно передвигаться по коридорам замка.
Выйдя из тэнсю, Кагэтора пошёл в западную часть главного двора. Там и находился вход в его новое святилище Бисямон-тэна, которое обустроил для него Наоэ. Для всех жителей замка, оно выглядело как обычный, личный храм господина, посвящённый его кумиру, но для Кагэторы и Наоэ, это была самая настоящая сокровищница.
Дело в том, что пару лет назад, в Этиго произошло землетрясение, от чего, небольшой ручеёк, протекавший на западном склоне горы Касуга, превратился в самый настоящий водопад, под которым, образовалась достаточно просторная пещера. Рабочие Наоэ Кагэцуны, нашли эту пещеру и доложили своему хозяину, а тот, в свою очередь, сообщил даймё. Кагэтора тут же предложил своему управляющему сделать из пещеры уединённое святилище ками войны. Наоэ задачу понял, но пошёл дальше. Обставив всё для религиозных воздаяний своего господина, он разработал тайную комнату куда, впоследствии, стали свозить часть золота с добытых рудников Этиго и Садо и некоторые ценные вещи, в том числе, редкие доспехи и оружие, которые изволил коллекционировать князь Нагао.
Кагэтора почти дошёл до входа в храм, как его окликнули. Князь даже не стал оборачиваться. Его, не совсем хорошее, настроение испортилось ещё больше, когда он узнал голос, позвавший его. Он остановился и стал ждать, когда обладатель знакомого до боли голоса подойдёт поближе.
– Конбанва братец! – подойдя, поприветствовала Айя.
– Добрый вечер сестра! – ответил Кагэтора. Он обернулся и поклонился. – Почему ты ходишь одна в столь позднее время?
– Только не говори, что с возрастом ты утратил прозорливость? – парировала женщина. Голос её был спокоен, но в нём без утайки, присутствовали нотки укора. – Ты знаешь, зачем я здесь. А если нет, то Наоэ наверняка просветил тебя.
– Ты права. – согласился Кагэтора. Он смотрел в сторону, не глядя в глаза сестре. – И, тем не менее, я не понимаю, что ты хочешь от меня услышать?
– Что ты намерен сделать с моим мужем? – прямо задала вопрос Айя.
– Он мятежник и будет наказан. Я оглашу приговор через месяц, в первый день месяца нагацуки.
– Это не меняет моего вопроса. – настойчиво сказала женщина. – Я не осуждаю тебя за действия против Уэда, но пойми, мой муж хороший человек. Да, он упрям, но он свято верит в воинские добродетели; верность господину, сыновнюю почтительность, мужество, честь! Он чтит клятву, данную его отцом клану Уэсуги! Разве это не заслуживает уважения?
– Я всё это знаю. – ответил Кагэтора. – Но, всё что он чтит, противоречит порядку, установленному мной.
– Так значит, ты действительно считаешь себя полноправным властителем Этиго? – поразилась Айя, услышав слова брата.
– Сестра, ты цепляешься к словам. – Кагэтора бросил на неё недовольный взгляд. Впервые в жизни он почувствовал, что разозлился на свою старшую сестру. Ту, которую любил, наверное, больше всех на свете. – Я не собираюсь оправдываться не перед тобой, не пред твоим мужем, или ещё кем либо, кто назовёт меня узурпатором! Если ты помнишь, то я никогда не стремился ни к этой власти, ни к войне, но я пошёл на это ради вас, людей Этиго! И вы же, теперь осуждаете меня за это! Загляните себе в душу и решите, что вам действительно нужно! Я сказал Масакагэ то, что хотел! Теперь, пусть посидит и подумает, чего он на самом деле желает! Его судьба, теперь, зависит только от него самого! А до этого, не одна душа не посетит его, будь то его жена или сам предок его рода.
Айя смотрела на брата в недоумении. Она ещё никогда не видела его таким разгорячённым. Кагэтора же, проклинал себя за то, что говорил с ней на повышенных тонах. Но, он не собирался извиняться, пусть она теперь знает, что он уже не её послушный братец, а взрослый мужчина, на котором весит тяжкое бремя власти. Сейчас, как бы он этого не хотел, он не сможет по первому её слову помиловать Масакагэ. И не потому, что этого не одобрят вассалы, а потому, что так надо, он так решил.
– Я поняла тебя брат. – Айя поклонилась Кагэторе. – Я ошиблась, думая, что власть тебя настолько изменила. Всему виной глупые россказни и слухи, распускаемые завистниками. Теперь я вижу, что ты не сделаешь ничего такого, что могло бы идти вразрез с твоими убеждениями. Я буду терпеливо ждать твоего решения, каким бы оно ни было. – ещё раз поклонившись, женщина оставила своего брата наедине с собой.
Кагэтора стоял как вкопанный. Волнение закралось в его сердце. Он понял, что стал более эмоционален, чем был раньше. Мысли о том, что люди не пытаются его понять, начали одолевать его большим напором. Решение пришло, само собой. Он быстро спустился в своё святилище, разделся до набедренной повязки-фундоси и устремился к выходу из пещеры. Тому самому, который закрывал бурный поток, низвергающегося с горы водопада. Мгновение и его обнажённое мускулистое тело обдало холодным, неистовым потоком воды, охлаждая его разбушевавшийся разум. Кагэтора стоял прямо, будто мощное давление падающей с высоты воды, и вовсе его не касалось. Постепенно его сознание успокаивалось, а душа, словно отделилась от тела, воспарив высоко над Касугаямой.
Глава 2
Приговор
Месяц хадзуки 20-го года Тэнмон (август 1551). Окрестности замка Саругэ, Этиго.
Лай собак раздавался и зарослей кедрача, и постепенно приближался к охотникам. Кагэтора приготовился, вынув две стрелы из колчана, одну сжал в кулаке, другую приготовил положить на тетиву длинного лука-юми.
– Господин! – послышался волчий рык Какидзаки, заглушая даже лай его своры. – Они гонять его прямо на нас! Приготовьтесь!
Кагэтора кивнул. Он был готов, как и всегда, к тому же, это была уже не первая его охота. После объединения провинции он уже успел подстрелить зайца, завалить кабана и даже поучаствовал в соколиной охоте, столь любимой Усами. Но, сегодня Кагэиэ приготовил для него оленя, столь благородного, что любой охотник будет горд, заполучив себе его рога.
Лай слышался всё ближе. Охотники стояли с подветренной стороны, поэтому олень, затравленный сворой псов, не мог их учуять и сменить направление для бегства. Да и Какидзаки, заядлый охотник, знал своё дело. Он был больше, чем уверен, что зверь выбежит прямо под стрелу даймё. Так и случилось.
Олень вылетел из-за кедровых стволов прямо перед Кагэторой и на мгновения замер, оценивая ситуацию и ища новый путь побега. Высокий, статный, с чуть рыжеватым окрасом, с тёмными пятнами и красивыми разветвлёнными рогами, он панически озирался по сторонам. Князь находился меньше чем в десяти кэн1 от него, верхом на белом жеребце, с луком наготове. Ему понравился этот олень, что на какое-то время он даже не захотел пускать в него смертоносную стрелу. Этого времени, которое даймё зачарованно наблюдал за благородным животным, хватило зверю, чтобы рвануться в сторону и побежать прочь от собак и людей.
– Проклятье! – гневно выругался Какидзаки и послал коня вслед за оленем.
Кагэтора, сообразив, наконец, что упускает свой трофей, тоже рванулся за ним. Олень мчался быстро, едва ли не быстрее, чем приученные к таким гонкам лошади из загона Какидзаки. Зверь стремился вперёд, туда, где вздымались очередные деревья, непроходимой чащи. Если он успеет добежать до леса, тогда поймать его будет практически невозможно. Поэтому Кагэтора гнал изо всех сил, подбадривая своего скакуна прутом-мути, по крупу. Но, как оказалось, Кагэиэ предусмотрел даже это. Одна из его собак, до этого смирно лежащая в укрытии, появилась из травы, прямо перед оленем и кинулась на убегающего зверя, цапнув его за переднюю ногу и отпрыгнула в сторону, дабы не попасть под его копыта или чего доброго, оказаться одетой на рога. Поступок собаки был ясен даже не сведущему человеку. Пёс просто надгрыз сухожилия, изрядно сбавив скорость зверя, и стал вертеться вокруг него, пугая своим рычанием и острыми зубами. Он по-прежнему громко лаял, не пуская жертву дальше и сигнализируя своим, что зверь здесь. Несмотря на это, олень, пытаясь перебороть боль, продолжал бежать, спотыкаясь на ровном месте.
Охотники подоспели вовремя. Теперь Кагэтора не медлил, он метко всадил свою стрелу прямо в сердце раненного животного.
– Прекрасная работа господин! – похвалил князя Какидзаки, спрыгнув с лошади и вынимая стрелу из бьющегося в конвульсиях, зверя. – Вы попали с первого раза!
– Мало чести добивать уже раненого зверя. – процедил князь Нагао.
– Иначе, мы бы упустили его, и охота была бы неудачной. – попытался упокоить расстроенного даймё Кагэиэ.
– В этом ты прав. – Кагэторе ничего не оставалось делать, как согласиться со своим вассалом. Он обратил свой взгляд на пса, решившего исход погони. Тот смирно сидел в стороне, высунув язык, и поглядывал на своего хозяина. С густой рыжей шерстью, с белой, широкой мордой, но с такой же рыжей маской вокруг глаз, белыми лапами и грудью. В холке, не меньше двух сяку2, но этого хватало, чтобы противостоять не только оленю, но и дичи покрупнее и посильнее. Его черные глаза, казались бездонными, словно в них была заключена целая вселенная, и нельзя было понять, какие эмоции сейчас испытывает этот пёс. Только по выражению на его морде, будто человеческой улыбке, было ясно, что он доволен сегодняшней охотой.
– Умный пёс у тебя Кагэиэ. – похвалил собаку Кагэтора. – Именно он выиграл сегодня эту охоту.
Какидзаки весело улыбнулся, обнажив белые зубы, блестевшие на фоне черной, жесткой поросли. Он подошёл к псу и потрепал его за ухом.
– Это самый верный мой друг, настоящий воин и охотник! – похвалился Кагэиэ. – Я зову его Акаино, он из породы северных матаги! Этих собак использовали ещё айны, и я считаю, что наши далёкие потомку не будут ими пренебрегать! Не найдёшь собак вернее и храбрее чем матаги.
– Теперь я и сам это вижу. – согласно кивнул Кагэтора, видя, как Акаино вылизывает руки Кагэиэ, постепенно добравшись своим шершавым языком до жесткой бороды своего хозяина.
Слуги из свиты Какидзаки ждали своего господина у подножья гор Ёнэ, в деревушке Куройва. Спустившись с горных лесов, где проходила охота, Кагэтора и Кагэиэ расположились там во дворе одного из домов, построенного специально для охотников, гостей и товарищей Какидзаки. Князю тут же навеяло воспоминание, ведь именно в этой деревне он, будучи беглецом из Ринсэндзи, укрывался от погони, спрятавшись в амбаре под снопами сена. Хозяева того амбара так и не вспомнили Кагэтору. Даймё рос день ото дня, а с тех пор минуло без малого десять лет.
Пока Какидзаки, лично, освежевал тушу оленя, Кагэтора разводил костёр. Слуги только лишь подносили дрова и воду, для обмыва оленьего мяса от крови. К вечеру всё было готово. Кагэиэ насадил мясо на вертел и принялся жарить его над костром. Собаки, получив свою порцию свеженины, и наевшись, тихо лежали в сторонке, наблюдая за людьми. Жарил Какидзаки не долго, было важно оставить мясо чуть сыроватым, с небольшим количеством крови, чтобы сохранить естественный вкус. Нарезав оленину тонкими ломтиками, он распределил их по глубоким, круглым мискам-тонсуй, посыпав сверху солью и, нарезанным полосками, зелёным луком. Прежде чем преступить к трапезе, Кагэиэ разогнал местную детвору, высыпавшую из крестьянских домов, чтобы посмотреть на господ самураев. Никто не знал, что деревню почтил своим присутствием сам сюго Этиго, поэтому все думали, что господин Какидзаки устроил охоту с очередным своим приятелем. Кагэтору же, не смущало то, что его не узнают хэймины, напротив, это даже радовало. Обычные развлечения для князя, зачастую принимали форму некоего парада, с комфортом, охраной и толпой зевак. А тут, тихое уединённое местечко, где лишь он, Кагэиэ, несколько псов, да пара слуг.
– Почему вы осторожничаете? – с улыбкой спросил Какидзаки, видя, как его господин неуверенно берёт палочками-хаси, маленький кусок мяса. – Разве Будда запретил оленину?
– Нет. – покачал головой Кагэтора. – Но, он не советует, есть животных, убитых собственной рукой.
– Но ведь вы давали обет не Будде, а Бисямону! – подбодрил князя Кагэиэ. – Он бог войны и защитник Будды! Когда воюешь и защищаешь, без убийств не обойтись! Ешьте! Когда вы съедите этого оленя, его дух и сила станут частью вас! Вы же видели, какой он был красавец?
– Да, олень и впрямь был превосходный! – восхищённо согласился Кагэтора, вспоминая стать благородного зверя. Он отставил миску в сторону и взял другую, наполненную обычной похлёбкой с покрошенным в неё луком. – Пожалуй, я всё равно воздержусь от мяса. – князь отхлебнул суп, издал восторженный возглас, дабы не расстраивать Кагэиэ своим отказом и заявил. – Очень вкусно! Может тебе стоит завязать с битвами и отправится главным поваром в Касугаяму?
– Господин, не шутите так! – обескураженно воскликнул Какидзаки. – Если вы отберёте у меня копьё и коня, мне просто незачем будет жить! Я конечно охотник, и могу о себе позаботиться в любых условиях, но сражение – это моя сущность!
Кагэтора лишь коротко хмыкнул. Кагэиэ плохо понимал шутки, или же сам князь просто не умел шутить. Но в одном Какидзаки был прав, он был воин до мозга костей, всегда и везде стремился быть первым и не отступать перед опасностью. Даже два его замка, – первый, не далеко от морского побережья и второй, в окрестностях, которого они сейчас находились, были построены таким образом, что возвышались на крутой горе и имели лишь по одному входу. Это говорило о том, что будь Кагэиэ в осаде, то он будет стоять до самого конца, не имея путей отхода.
Наутро Кагэтора распрощался с Какидзаки и отбыл в Касугаяму, поблагодарив вассала за прекрасную охоту. Кагэиэ, в свою очередь, подарил господину коня, на котором он догонял оленя. Князю подарок понравился, и он сразу же подружился с ним. У Кагэторы не было постоянного скакуна с тех самых пор, как он потерял своего «Пепла Войны», в сражении на Садо. Своего нового друга даймё назвал «Шика но Хаширу» – «Бегущий за оленем».
* * *Касугаяма.
День госпожи Торы, ныне монахине Сэйган-ин, проходил всегда одинаково. С утра молитвы, небольшой, скромный завтрак и рьяные наставления для подрастающего поколения, посещающего занятия в храме Каннон. Потом, снова молитвы и отход ко сну. Иногда Сэйган уходила из храма и навещала своего сына в главной башне, но, только тогда, когда он там присутствовал, а это бывало крайне редко. Сам Кагэтора посещал мать ещё реже, но женщина не обижалась и всегда находила этому оправдание. Её высокопоставленный сынок был занят, да так занят, что не только мать не посещал, да и в самом замке редко появлялся, а если соизволил явиться, то уединялся в своём святилище. Так было и сейчас. Нагао Кагэторы не было в Касугаяме, зато гостей скопилось несметное количество. Наоэ из рук выбивался, принимая каждого из них и, в конце концов, вежливо попросил помощи у женщины, которую считал эталоном красоты, отваги и мудрости. Сэйган согласилась, ни капли не упираясь, тем более, жизнь монахини с каждым днём становиться всё монотоннее.
Приёмную залу в главной башне наводняли люди из разных концов Этиго. В основном, все приходили с жалобами о своих доходах и выплачиваемых налогов Касугаяме. То были городские управители, мелкопоместные самураи, торговцы и ремесленники. Раньше, подобными делами занимались чиновники покойного сюго Уэсуги, но теперь стало по-другому и правительство перенеслось в резиденцию главы провинции. Все дела приходилось расхлёбывать Наоэ Кагэцуне и его немногочисленным помощникам. Самой заядлой темой было восстание Уэда. Жалобщиков волновало то, почему Уэда не платит установленный налог, тогда как остальные из кожи вон лезут, чтобы угодить Касугаяме. К этому прилагалась ещё и пошлина, взымаемая всё теми же Уэда, с проходящих через их территорию, торговых караванов. И так приходил каждый второй. У остальных были более насущные проблемы: один хотел развестись женой или наоборот, другого не за что поколотили стражники, у третьего из подноса увели товар и ещё много подобного.
От всего этого у Наоэ разболелась голова. После полудня он даже начал срываться на грубые оскорбления в адрес жалобщиков и насильно выпроваживать их из замка. Когда пришла Сэйган, Кагэцуна немного приободрился. Женщина взяла у него часть просителей, и ловко с ними разобралась, отвечая на их вопросы коротко, вставляя буддийские нравоучения. Так, к концу часа обезьяны3, всё было кончено. Тех, кто не успел сегодня получить ответы, на мучающие их вопросы, попросили прийти на следующий день.
– Эта работа выпивает из меня все соки. – Наоэ облегчённо вздохнул, стянув с головы мокрую от пота, эбоши. – Когда же мы уже наведём порядок и распределим все должности!