Месяц хадзуки. Касугаяма.
День госпожи Торы, ныне монахине Сэйган-ин, проходил всегда одинаково. С утра молитвы, небольшой, скромный завтрак и рьяные наставления для подрастающего поколения, посещающего занятия в храме Каннон. Потом, снова молитвы и отход ко сну. Иногда Сэйган уходила из храма и навещала своего сына в главной башне, но, только тогда, когда он там присутствовал, а это бывало крайне редко. Сам Кагетора посещал мать ещё реже, но женщина не обижалась и всегда находила этому оправдание. Её высокопоставленный сынок был занят, да так занят, что не только мать не посещал, да и в самом замке редко появлялся, а если соизволил явиться, то уединялся в своём святилище. Так было и сейчас. Нагао Кагеторы не было в Касугаяме, зато гостей скопилось несметное количество. Наоэ из рук выбивался, принимая каждого из них и, в конце концов, вежливо попросил помощи у женщины, которую считал эталоном красоты, отваги и мудрости. Сэйган согласилась, ни капли не упираясь, тем более, жизнь монахини с каждым днём становиться всё монотоннее.
Приёмную залу в главной башне наводняли люди из разных концов Этиго. В основном, все приходили с жалобами о своих доходах и выплачиваемых налогов Касугаяме. То были городские управители, мелкопоместные самураи, торговцы и ремесленники. Раньше, подобными делами занимались чиновники покойного сюго Уэсуги, но теперь стало по-другому и правительство перенеслось в резиденцию главы провинции. Все дела приходилось расхлёбывать Наоэ Кагецуне и его немногочисленным помощникам. Самой заядлой темой было восстание Уэда. Жалобщиков волновало то, почему Уэда не платит установленный налог, тогда как остальные из кожи вон лезут, чтобы угодить Касугаяме. К этому прилагалась ещё и пошлина, взымаемая всё теми же Уэда, с проходящих через их территорию, торговых караванов. И так приходил каждый второй. У остальных были более насущные проблемы: один хотел развестись женой или наоборот, другого не за что поколотили стражники, у третьего из подноса увели товар и ещё много подобного.
От всего этого у Наоэ разболелась голова. После полудня он даже начал срываться на грубые оскорбления в адрес жалобщиков и насильно выпроваживать их из замка. Когда пришла Сэйган, Кагецуна немного приободрился. Женщина взяла у него часть просителей, и ловко с ними разобралась, отвечая на их вопросы коротко, вставляя буддийские нравоучения. Так, к концу часа обезьяны***, всё было кончено. Тех, кто не успел сегодня получить ответы, на мучающие их вопросы, попросили прийти на следующий день.
– Эта работа выпивает из меня все соки. – Наоэ облегчённо вздохнул, стянув с головы мокрую от пота, эбоши. – Когда же мы уже наведём порядок и распределим все должности!
– У вас на это не хватает времени? – спросила Сэйган, хотя, знала ответ. Вопрос был задан для того, чтобы поддержать, выбившегося из сил Наоэ.
– Определённо! – тяжело выдохнул Кагецуна. – У нас постоянно, что-нибудь случается! Когда мы покончили с Харукаге, возникли проблемы на севере, только мы их усмирили, появились союзники с Садо, с просьбой о помощи, покончили Садо, помер старый сюго и тут началось! Боюсь подумать, что произойдёт дальше! Не иначе, как на нас нападут, скажем, Ходзё или Такеда!
– Успокойтесь Кагецуна-сама. – Сэйган поднялась со своего места, зашла за спину Наоэ и опустив руки ему на плечи, начала разминать. – Расслабьтесь, вы слишком напряжены.
– Госпожа Сэйган, вам не следует… – Кагецуна оцепенел от такого поступка женщины, но был не в силах отпрянуть. Подумать только, мать его господина и жена бывшего даймё, разминает ему плечи. Он и не мечтал о таком, хотя, грезил в своих потаённых мыслях.
– Каннон милосердна ко всем. – прервала его монахиня. – А вы заслужили хотя бы немного отдыха.
Наоэ попытался расслабиться. Напряжение сняло ещё то, что он и Сэйган остались одни. А значит, не поползёт никаких слухов, что знаменитому распутнику, Наоэ Кагецуне, массирует плечи самая известная женщина в Этиго, да ещё и монахиня. Он всегда любил госпожу Тору, как её раньше называли, но она для него была под строжайшим запретом. Настолько, что даже за неподобающую мысль о ней, он ту же вспорол бы себе живот.
– Господин Наоэ! – послышался голос стражника, за закрытой сёдзи. Кагецуна и Сэйган вздрогнули от неожиданности.
– Что тебе? – спросил Наоэ, с неохотой освобождаясь из рук женщины.
– Ещё два посетителя! – ответил тот.
– Приёмный день закончен! – нервно сообщил Кагецуна.
– Они не к вам. Они к госпоже Сэйган. Это Кошин Кагенобу и Ясуда Нагахидэ.
И Наоэ, и монахиня удивлённо переглянулись. Что нужно было этим двоим, да ещё и от матери даймё. Кагенобу, ещё куда не шло, – он являлся её племянником, но Ясуда?
– И ещё. Они просят принять их по отдельности.
– Проси! – распорядилась Сэйган и заговорщицкими, кошачьими глазами, посмотрела на Кагецуну.
– Я, пожалуй, пойду. – Наоэ понял намёк без слов. Нехотя поднялся, размяв затёкшие, от долгого сидения, суставы и юркнул за потайную дверь, что располагалась прямо за спиной женщины. Там он и устроился. Уже, по укоренившемуся обычаю, разговоры с подобными лицами, требовали дополнительных ушей. А у данных лиц, наверняка было что-то важное.
Вскоре вошёл Кагенобу. Как всегда напыщенный и гордый, хотя и одевался не очень броско, серая дзинбаори с родовым камоном, накинутая поверх коричневого косодэ и тёмно-зелёные хакама. Кошин сел перед Сэйган и низко поклонился, коснувшись лбом пола.
– Госпожа, – начал он, как всегда с ярких приветствий. – я рад видеть, что вы находитесь в добром здравии, а значит будете радовать нас ещё долго своим присутствием и снисходить до нас, ваших покорных слуг и вечных защитников! В знак моего к вам уважения и искренних, добрых намерений я преподношу вам щедрое пожертвование вашему храму, дабы вы и дальше процветали и несли нам милость Каннон Милосердной! – Кагенобу придвинул ближе к женщине, красивый и яркий свёрток из шёлковой ткани, принесённый с собой. Не трудно было догадаться, что в нём находиться золото, а это значит, что Кошин что-то хотел. То, что имело для него большое значение.
– Ты неспроста посетил меня Дзюро. – выслушав Кагенобу, обратилась к нему Сэйган, назвав его личное имя.-Раньше ты этого не делал. И уж, тем более не подносил дары нашему храму. Что ты хочешь?
Прямой вопрос женщины поставил его в неловкое положение, ведь он намеревался ещё немного распаляться в комплиментах и пожеланиях. Что ж, придётся теперь тоже «бить в лоб».
– Я намеревался поговорить с вами об Уэда Масакаге. – решившись, произнёс Кагенобу. – Я хочу просить вас, чтобы вы повлияли на Кагетору-сама и уговорили его казнить изменника. Таким людям не место в Этиго!
– Вот значит, как? – задумчиво проговорила монахиня. Глаза её блеснули кошачьей хитростью. – Значит, ты просишь меня, женщину, отошедшую от мирских дел, жрицу Милосердной Каннон, уговорить собственного сына убить человека? Не просто человека, а мужа моей дочери, отца моего внука и нашего общего родственника?
Кагенобу растерялся. Слова застряли у него в глотке и он, совершенно, по детски беспомощным взглядом, уставился на свою тётку.
– Я, я не это имел в виду. – заикаясь, выдавил он.
– Твою просьбу следует понимать, как-то по-другому? – возмутилась Сэйган. – Или ты пытаешься водить меня за нос?
– Нет, нет, госпожа! Я не пытаюсь вас обмануть!
– Выходит, ты просто хотел купить мою благосклонность?
– Вы всё перевернули с ног на голову! – Кагенобу понял, что его откровенно отваживают, да ещё и в такой манере, будто он маленький мальчик. – Эти деньги, просто добровольное пожертвование и ничего более! Я нижайше прошу простить меня за столь некомпетентную просьбу! Моё почтение, – это всё, что я хотел выказать своим визитом! – он не хотел сориться с матерью своего господина и решил, что нужно поскорей удалиться, пока эта женщина ещё, что-нибудь на него не наговорила. Например: что он попытался нанять убийц для устранения Масакаге.
– Прекрасно! – Сэйган, вдруг, мило и добродушно, прямо по матерински, улыбнулась. – Я благодарю тебя за пожертвование Дзюро, и за то, что ты не забываешь о столь скромной и незначительной женщине, как я.
На этом, Кошин Кагенобу откланялся, кляня себя за то, что дал победить себя женщине, пусть поединок был и словесным.
Следующим вошёл Ясуда. Этот был одет не так скромно, как предыдущий гость. Тёмно-синее хитатарэ****, украшенное по всему костюму родовыми гербами-камон – восемь малых кругов, вокруг одного большого. Волосы были убраны в длинный хвост на затылке, а на лоб ниспадали несколько прядей. Лицо продолговатое, чуть приподнятое, так, чтобы кончик прямого носа всегда смотрел вверх. Губы тонкие и узкие, практически никогда не растягивались в улыбке. Ясуда всегда выглядел так, будто он самый умный человек в Этиго, а может и во всей Хиномото. Но Сэйган видела его глаза. Хоть они и были небольшими и глубоко сидели в глазницах, в них читалось, что Нагахидэ честный, преданный и чувственный человек. А его надменность и чрезмерная гордость, ни что иное, как сплошная показушность, дабы ввести людей в заблуждение.
После обмена приветствиями Нагахидэ заговорил первый:
– Я не отниму у вас много времени госпожа Сэйган. Прошу вас, выслушайте меня до конца и только потом спрашивайте?.
Монахиня с любопытством кивнула. Ясуда был таким серьёзным, что казалось, будто он чем-то озабочен, поэтому женщина решила его не перебивать.
– Благодарю вас! – он вежливо поклонился и продолжил. – До моего визита у вас был господин Кагенобу. Я знаю, о чём он просил вас и поэтому я здесь. Через несколько дней сюго огласит приговор Уэда Масакаге и, поэтому я прошу вас, не говорите господину о сегодняшней встрече с Кагенобу-саном. Пусть Кагетора-сама сам решит судьбу Масакаге. Я не просто прошу, я умаляю вас!
– К чему такая забота о моём зяте? – полюбопытствовала Сэйган. – Или же вы печётесь о Дзюро? Если мой сын узнает о его просьбе он ни на шутку разозлиться.
– Не стану скрывать, я действительно хотел просить вас замолвить слово за господина Уэда, но поскольку Кагенобу-сан опередил меня, и его просьба полностью противоположна моей, я прошу лишь умолчать об этих встречах.
– Ты не ответил мне на вопрос Нагахидэ. Почему тебя волнует судьба Масакаге?
– Он единственный наследник Уэда-Нагао. – начал объяснять Ясуда. – И если Кагетора-сама прикажет его казнить, то это лишь усугубит положение. Уэда восстанут снова, а мы больше не хотим резать на куски своих сородичей. С нас довольно кровопролития на собственной земле. Я говорю вам это от лица всего севера!
– Интересно! – удивилась Сэйган. – Впервые слышу подобные слова от самурая! Но, мне кажется, что это не совсем правда. Я никогда не поверю, что север, особенно в лице таких воинов как, Иробэ и Накадзё перестали хотеть утолять свою жажду крови. Звон метала и стоны умирающих врагов, – вот их музыка! А ты хочешь убедить меня в том, что они вдруг захотели мирной жизни, попивать сакэ у себя в замке и слушать пение хэйминов, сажающих рис в полях. Говори мне правду Нагахидэ!
Ясуда с уважением посмотрел на мать своего князя. Только сейчас он понял, у кого Кагетора унаследовал свою прозорливость и твёрдый характер. Теперь, ему стало ясно, как этой женщине удалось выжить после смерти своего мужа, в самом сердце вражеской территории.
– Прошу прощенья! – Нагахидэ поклонился. – Мне очень понравился Масакаге!
У Сэйган, от удивления расширились зрачки. А Наоэ едва не поперхнулся за потайной дверью, но успел прикрыть рот ладонью.
– Нет-нет, вы не так поняли! – запротестовал Ясуда, видя негодующий взгляд женщины. – Я не влюблён в него! Мне было поручено сопровождать его под арест, но так случилось, что за это время мы прониклись друг к другу уважением. Я не смог его убедить покориться Кагеторе-сама, но пообещал, что сделаю всё, что смогу для его освобождения. Он, разумеется, не надеется, что останется в живых и поэтому поручил мне позаботиться о его сестре и взять её в жёны.
– Так вот в чём дело? – улыбнулась Сэйган, краем уха услыхав облегчённый вздох Наоэ. – Обещания нужно исполнять Нагахидэ. Я считаю, что ни кто не встанет у тебя на пути, в осуществлении последней воли Масакаге.
– Последней. – горестно повторил Ясуда.
