Ехать к себе в гараж с чужой девушкой, курить с ней траву наедине – это Лёше нравилось. Возможность, пусть и несбыточная, связи между ними вызывала у него внутри щекотку. Он всегда твердил Потапычу, что тот не подходит для Марины. Ленивый и вялый характер друга не вклинивался в отчаянный, постоянно чего-то жаждущий характер Марины.
– Курила уже раньше? – спросил Лёша барским тоном.
– Нет, я такими вещами вообще не занимаюсь, это у вас с Потапычем привычка.
– Я тебя понял.
– Почему ты так разговариваешь с Бушуевым? Словно зад ему лижешь.
– Потому что мне надо свалить в рейс, а у Бушуева есть связи. И мне пофиг – лижешь, не лижешь, мне главное добиться.
– Надо? Почему так категорично?
– Меня ничего тут не держит. Я раньше думал – оставить на полгода друзей, мамку с бабушкой, и одному быть где-то в морях – как-то стрёмно. А потом стало так пофиг. Я не хочу в будущем жалеть, что моя молодость прошла уныло.
Марина поняла. Чувства его оказались близки ей. Она порой задумывалась – кто в дружбе Лёши и Потапыча главенствует, а кто ведомый? Видела – главный заводила Лёша, но и Потапыч сохранял за собой особую независимость. Марина порадовалась хорошей дружбе двух парней.
Гараж, куда они приехали, встревожил её. Он был так похож на гараж отца. Всё здесь голое, открытое, честное. Сладко попахивало бензином, и почему-то думалось, что запах исходит от разноцветных зажигалок, разбросанных на деревянном шатающемся столе. А воздух будто подёрнут машинным маслом, и кажется липким и блестящим в глубине гаража.
– А это что? – Марина вытаращила глаза на старенький «Иж», прислонённый к стенке. – Это твой?
– Мы давно с Потапычем купили, хотели отремонтировать, приделать коляску и поехать в Ялту прямо по трассе.
– И? Отремонтировали?
– Ну, он ездит.
– Неужели Потапыч тоже ремонтировал? – проговорила Марина задумчиво. Она не могла поверить, что у её парня хватило воли довести дело до конца.
Из-под стола Лёша достал «мокрый». Откуда-то вытащил заначку, развернул, и Марина увидела листовку «16 марта вместе с Россией».
– Интересно, а ты за то чтобы Крым оставался у хохлов или у России?
Он задумался. Незадолго до референдума, в один из мартовских вечеров, Лёша возвращался от Потапыча, как вдруг его остановила ватага бритоголовых парней, и один из них гаркнул:
– Слава Украине!
Лёша, оторопевший от навалившейся на него чужой ярости, не понимая, чего от него хотят, крякнул:
– Слава.
– Слава Украине!
Он в ответ бессознательно:
– Слава.
И смачный удар отправил его валяться на асфальт. Потом он сидел на бордюре, прижимал ладонью глаз, который разбухал и наливался жаром. Таким его нашёл патруль самообороны.
– Эй, – прикрикнул усатый дядька, – Что тут сидишь? Пьяный что ли?
Лёша вскочил и, раздирая глотку, провопил:
– Слава Украине!
– Эгэ, – опешил дядька, и взгляд его наполнился обжигающей ненавистью, – да у нас тут свидомый.
И Лёша опять распластался на асфальте теперь уже со вторым подбитым глазом.
– Крым для крымчан, – буркнул он в ответ. – Знаешь как?
– Конечно, – ответила Марина.
Он начал подбирать со стола зажигалки, чиркать ими и, наконец, нашёл работающую. Скомандовал:
– Давай, – и после того, как дело было сделано, потянул Марину в Славуту.
Она плюхнулась на переднее сиденье и принялась с интересом рассматривать вроде бы знакомое убранство машины.
– Ну как, ну как? – подпрыгивал Лёша на водительском сиденье, – вот щас будет, – и включил радио.
Заскрежетали гитарные рифы, громыхнул первобытный звук барабанов, подобно животному заорал певец: «Развлекайся, развлекайся, как можешь, развлеки себя сам, тебе никто не поможет». Лёша дёргался не в такт, дёргался абы как, точно припадочный, и Марина, извиваясь, подражала ему. Провалилась Марина в музыку, каждый удар барабана отражался в её сознании причудливым узором. Прекрасная музыка, лучшая музыка, такая интересная, такая неожиданная. Били барабаны, били гитары. Мощь! Марина трогала себя за бёдра, ласкала живот, и сорвала вдруг заколку, и волосы расплескались на плечи, на грудь.
Лёша опытный был – есть зазор, не самый пик, а где-то посерединке, когда полно сил, полно свободы и веселья. В этот зазор и надо творить всякую дичь. И он завёл мотор. Пора кататься!
– А этот? – Марина схватила друга за локоть, ткнула пальцем в мотоцикл, и Лёша, весело мыча, выскочил из машины.
Мотоцикл мчался по линиям гаражного кооператива. Марина сидела сзади, прижималась к Лёше, стягивала его живот руками. Скорость звенела в ушах, перед глазами мельтешило. Марина закрыла глаза, прижалась лицом к Лёшиной спине, и ей стало тепло. Невольно полезли мысли о Потапыче. Она явственно почувствовала доброту его, большую искреннюю доброту, и боль своего возлюбленного. Успокоилась душа. Внутренний мир Потапыча стал понятным – бери этот мир, примирись с ним. И там, на мотоцикле, среди скорости и дурмана, любовь Марины достигла зенита.
Лёша гнал всё быстрее и быстрее. От прикосновений девичьих рук становилось тесно. И казалось, чем выше скорость, тем сильнее нарастает внутри торжествующая похоть.
Не смог он затормозить, и на повороте вместе с девушкой выскользнул и повалился на асфальт. Придавленный мотоциклом глядел в падающее наркотическое небо, часто и неутомимо дышал. Повернул голову к Марине и в её расширенных блестящих зрачках увидел благодарность.
Глава шестая
Автовокзал гудел и дышал пылью. Автобусы заползали на площадь, вбирали в себя пассажиров и уползали прочь. Сновали туда-сюда граждане или стояли кучками, окружённые чемоданами и сумками как баррикадами. Среди автовокзального шума и человеческой суеты Марине до ужаса захотелось одиночества. Жизнь в общаге вымотала её. Они с подругой решили снять комнату, но достаточной суммы даже в складчину не набралось, и Марина ехала домой просить деньги у родителей. А просить деньги у родителей – болезненно для неё. Она и так слишком много им должна.
И с Потапычем разлучаться не хотелось. В последние месяцы их отношения окутывались некой двусмысленностью – вроде и есть Потапыч и Марина друг у друга, а вроде и нет. Но после её поездки в гараж двусмысленность исчезла, и отношения вернулись к истокам, к своему весёлому и непринуждённому течению. А как всё может измениться за две недели её отсутствия! И теперь она будет постоянно переживать: о Потапыче, о деньгах. А Марина надеялась, что приезд домой станет для неё отдыхом. Надеялась вновь побыть маленькой девочкой, для которой «мой дом – моя крепость».
Объявили посадку на автобус Севастополь-Черноморское. Потапыч потащил чемодан к перрону, Марина поковыляла следом. Перед прощаньем они долго и смачно целовались.
За автобусным окном лежала крымская степь, Марина смотрела в эту степь и думала – одно и то же, одно и то же – в рейс, скорее в рейс! Вот Лёше повезло, уже скоро он уйдёт в моря на целых полгода. Болело внутри от зависти. В который раз Марина пожалела, что не родилась мужчиной. «Главное чтобы это тебе в жизни пригодилось» – вспомнила она заповедь отца и поняла – родители не примут Потапыча, и ей будет стыдно перед ними за свою любовь и за потраченное время. А ведь она могла познакомиться с Лёшей раньше, и, возможно, тогда бы жизнь её пошла по-другому.
Может она влюбилась только потому, что оказалась совершенно одна в чужом городе? Тогда ещё не появились у неё друзья в универе, и Марина увязла в беспрерывной всепоглощающей тоске. Особенно ярко помнила, как ехала в Севастополь, где её ждала грязная неухоженная общага и дуры соседки, и ей хотелось выть на весь автобус. Потапыч встретил её на автовокзале поздно вечером, и Марина чуть не шлёпнулась перед ним на колени от благодарности – можно не торопиться в общагу, а гулять хоть до утра, обниматься и целоваться. Чтобы она тогда делала, если бы не Потапыч?
Была и другая проблема – Марина боялась забеременеть. Залёт – и мечты о море, о рейсе, о великих людях пойдут прахом. Её неугомонное сознание, встревоженное возможностью забеременеть, отметало всё лишнее и представляло только крупные и самые очевидные неприятности. Марина боялась потерять месячные и при задержке старалась успокоить себя – это из-за постоянного стресса или из-за вечных переездов туда-сюда: то в Севастополь, то в Черноморское – переезды могли сбить цикл, конечно же. Она изучала по интернету симптомы беременности, применяла симптомы на себя и пугалась того, как способно измениться её тело.
Мама как-то сказала дочери: «Знаешь, лучше быть одной». Признание матери поразило Марину. Она любила свою семью, любила жизнь, которую они вели втроём (Марина, отец Арлен и мама Наталья), любила свой дом и пгт Черноморское. Но однажды она поведала Потапычу:
