– О, а вот и покупатели, – спохватывается бабушка, вставая. – Лена, я в доме! – выкрикивает, выходя в прихожую.
Пока бабушка разбирается там с покупательницей, я расправляюсь с тремя булками. Удивительно, что в меня лезет еще и четвертая, учитывая, что я привык завтракать кофе с сигаретой.
– Ну как? – спрашивает бабушка, вернувшись на кухню и снова сев за стол.
– Очень вкусно, – едва прожевав, отвечаю я. – Ба, давай тебе воду в дом проведем. И туалет сделаем.
– Да где ж мы его сделаем? И зачем мне? Я уже так привыкла.
– Ну, цивилизация не стоит на месте, надо создавать себе удобства. И машину стиральную с функцией сушки. Постирала, посушила – и все. Не надо развешивать.
– Кирюш, да не надо мне все это, – отмахивается она.
– Что ж, придется причинять добро насильно, – притворно хмурясь, произношу я, а бабушка смеется.
Во время перекура оцениваю «масштабы трагедии». Ворота и правда, наверное, старше моей ба, как и забор, отделяющий от соседей. Туалет этот стремный. Пока пользовался им, не мог определиться, какой страх сильнее: провалиться или задохнуться. Так что мне однозначно предстоит все это изменить. Я так сильно вдохновляюсь идеей устроить тут у бабушки элитный дом с кучей наворотов, что внутри меня бурлит энергия, несмотря на ранний час. Только проблема в одном: я вообще ни хрена не знаю, с какой стороны подступиться к решению проблем. Потому что за меня всегда все решали родители.
В груди ноет при мысли о том, что и мою дальнейшую судьбу они тоже решили. Тот аргумент, что я расстался с Никой два месяца назад, мою маму вообще не трогает. Она считает, что это был мой каприз, а «Никуша» – так и слышу это в голове голосом мамы, – достойная девочка из хорошей семьи. Эта достойная девочка сосет как заправская шлюха и может таким матом обложить, что даже у меня порой уши вянут. А еще она считает меня своей собственностью и начинает травить любую девушку, которую увидит рядом со мной. Бесячая до жути.
Ладно, раз умный человек дал миру интернет, я точно смогу внести изменения в уклад бабушкиного хозяйства. Захожу на сайт ближайшей к селу фирмы, которая занимается установкой ворот и сначала офигеваю от цен, а потом от того, сколько может быть нюансов при заказе двух железяк. Оказалось, что не двух, а гораздо большего количества. Решаю отложить ворота и заняться проведением водопровода. Здесь вообще ни хрена не понятно, поэтому звоню. Но когда суровый мужик начинает уточнять у меня детали, я зависаю.
– Как далеко дом от основного источника воды? – спрашивает он.
Смотрю на колонку, потом на дом, и снова на колонку.
– Метров десять, – произношу неуверенно.
Мужик, видимо, слышит сомнение в голосе, поэтому выдает:
– Значит, приедем сделаем замеры. Когда удобно?
– Да хоть сейчас.
– Согласую, когда будет время, и перезвоню, – отрезает он и отключается, а я пялюсь на телефон как на нечто странное для меня. Не к такому уровню сервиса я привык.
– Ла-а-адно, – тяну я, осматриваясь. – Надо чем-нибудь заняться.
И только разворачиваюсь, чтобы пойти спросить у ба, чем помочь, притормаживаю и врастаю ногами в землю. Калитка открывается, и во двор вплывает эта утренняя нимфа. Сейчас у нее на голове повязан платок, только концы не как у ба, под подбородком, а сзади под волосами. Легкий ветер гоняет по ее щеке несколько солнечных волосинок, от которых она, фыркая, пытается отделаться. Она в другом сарафане, этот розового цвета в мелкий цветочек, чуть выше коленей, и при ходьбе открывает вид на стройные бедра.
Красивая коротышка. Пока она идет, я успеваю рассмотреть ее лицо. Слегка раскосые глаза, полноватые, с капризным изгибом губы, густые брови и вздернутый носик. Живи она в столице, стала бы или шлюхой, или моделью, или выгодно вышла бы замуж. Такие девушки не теряются в толпе, от них фонит сексом. И кое-кто в моих шортах тоже оценил красоту. Засунув руку в карман, поправляю стояк, а потом делаю шаг навстречу.
– Привет, – здороваюсь.
Девочка вскрикивает и едва не роняет сверток, завернутый в полотенце, а потом смотрит на меня испуганными глазами. Кажется, именно в этот момент мой мир переворачивается, но я пока еще этого не осознаю. Гораздо позже я осознаю, в какой момент безнадежно вляпался по самые помидоры.
Глава 3
Марья
– Ты опять хлеб печешь? – рычит отец, входя на кухню. – Если б бока свои отлеживала меньше, то успевала бы побыстрее к хлебовозке. Лежишь, задницу свою растишь.
– Я вообще-то проснулась в пять, – бубню себе под нос еле слышно. Я не осмелюсь произнести это громче, потому что знаю, что за каждое слово придется отвечать перед ним. Прошлого раза хватило, он вполне доходчиво «объяснил мне», что перечить ему не стоит.
– Мать покормила? – открывая одну за другой крышки кастрюль, интересуется он.
– Покормила.
– Помыла?
– Да, – резко отвечаю я.
– Ты мне тут не показывай свой характер! – рявкает отец. – Ишь ты, за родной матерью тяжело тебе ухаживать? Она твою задницу вонючую мыла в детстве.
– Мне не тяжело, – снова произношу едва слышно.
– Что? – ревет над ухом со спины, а я вжимаю голову в плечи в ожидании удара, но его, к счастью, не случается.
– Не тяжело, – повторяю громче.
– Смотри мне, столичная штучка, – хмыкает он. – Я ушел.
Столичная штучка.
Так он называет меня с тех пор, как мне пришлось вернуться из столицы, чтобы ухаживать за мамой после инсульта. Она у меня практически полностью парализована. Может только жевать и легонько сжимать мою руку пальцами. Теперь я ее круглосуточная сиделка. Говорят, бойтесь своих желаний, и, видимо, поговорка правдива. Я так мечтала стать медсестрой, что стала ею, только при трагичных обстоятельствах.
Я проучилась всего два месяца перед тем, как мама попала в больницу. Думала, отец откроет глаза и бросит пить, ведь мы оба понимаем, что это он довел ее до такого состояния. Каждый день жить с агрессивным алкоголиком – такое никакие нервы и сосуды не выдержат. А мама с ним вместе уже девятнадцать лет. Лучше б рожала и воспитывала одна. Я практически не помню, каким был мой отец до того, как увлекся алкоголем. Теперь же все вокруг него виноваты во всех его несчастьях, кроме него самого.
Завернув свежий хлеб в полотенце, я заглядываю, как в печке подходят еще две буханки, потом проверяю маму и иду к Лидии Порфирьевне. Поход к ней всегда как глоток воды. Она очень добрая и душевная старушка, с которой я люблю общаться. Моя мама дружила с ней до инсульта, и иногда Лидия Порфирьевна приходит проведать ее. Но делает это крайне редко, опасаясь, что мой отец и ее начнет поколачивать. Она женщина пожилая, семья живет в Киеве, не навещают ее совсем, защитить некому. И хоть она и была учительницей моего отца, даже это не останавливает его от того, чтобы обложить ее матом при случае.
Войдя во двор соседки, я иду к дому, во второй раз рассматривая ярко-оранжевую машину, стоящую у нее во дворе. У Порфирьевны гости, и мне неловко нарушать ее покой, но я обещала испеченный хлеб. Оглаживая взглядом сверкающий бок машины, я иду, не глядя вперед, пока передо мной, словно черт из табакерки, не выскакивает парень. Я вскрикиваю от испуга и едва удерживаю хлеб, который норовит выпасть из рук. Мой взгляд сначала утыкается в рельефную грудную клетку, – голую, надо заметить, – а потом поднимается выше. И по мере того, как я рассматриваю парня, чувствую, как начинают пылать мои щеки.
– Привет, – здоровается он, так же оценивающе блуждая по мне взглядом.
– Гм, привет, – хриплю я.
– Я – Кирилл.
– Марья, – теперь пищу. Да что ж такое с голосом?!
– Знаю.
– Да? – спрашиваю. Нет, чтобы выяснить, откуда знает, я задаю самый дурацкий вопрос из всех. Но этот Кирилл меня смущает. И нагота его. Ну, то есть, он, конечно, в шортах, но торс голый, и это сильно смущает.
– Ага. Я внук Лидии Порфирьевны.
– О! – я сталкиваюсь с ним взглядом, и тут понимаю, что вся эта дружелюбность напускная. Он – хищник, а я, судя по всему, добыча. Потому что настолько плотоядный взгляд можно встретить только у хищника. Он смотрит с деланным равнодушием, но при этом прожигает до самых косточек. Мне кажется, даже они понемногу начинают плавиться под этим взглядом. По телу разбегается холод, от которого я неуютно ежусь. – Эм, ну здрасьте, – выдаю тупо. – Тут это… хлеб, – проговариваю быстро, а потом всовываю сверток ему в руки и, развернувшись, сбегаю.
К счастью, Кирилл меня не окликает, и у меня нет необходимости объясняться с ним. Бросаю калитку открытой, чего никогда не делаю, и мчусь в свой двор. Но, как это всегда бывает, я не могу просто добраться туда и спрятаться в относительной безопасности своего дома. Потому что из своего двора выходит Даша – моя школьная подруга.
