Место под звездами
Затянувшись, я медленно выдохнул и по своей заторможенной реакции осознал, что напился. Мне иной раз хватает трёх глотков, чтобы опьянеть, и теперь, опустошив целую банку, я под риском найти собеседника в лице унитаза.
– Ты играешь или как? – Одиссей сильно пнул меня рукой, отчего я чуть не упал с кресла на двух девушек, которые зло взглянули на меня.
Похоже, я слишком увлёкся размышлениями и упустил момент, когда очередь отвечать дошла до меня.
– Играю.
– Правда или действие? – спросила ведущая, нагнувшись к коробке пиццы, и я сумел заглянуть ей в декольте.
– Ну, правда, – только потому, что мне было не охота выполнять действие.
Голова кружилась. Я нахмурился и бросил окурок в отверстие пустой банки.
– Хм, – наигранно выпятила губу она. Я заметил краем глаза появившуюся в дверях все ещё с красным носом Максим и ловко спрятал мутные глаза в пол. – Ты какой-то зажатый… Расскажи свой секрет.
– Я выгляжу загадочно? – усмехнувшись, я смочил кончиком языка свои губы.
– Надо было спросить, есть ли у него девушка, – цыкнул кто-то, и ребята хихикнули.
Мама говорила, что я очень симпатичный и в меня будут влюбляться много девчонок, но я полагал, что как и любой маме, ей свойственно это говорить. Но, если учесть заинтересованный вид противоположного пола, она не лгала.
– Мы ждём ответа. Если дашь заднюю, я загадываю тебе действие.
– Небось, уже придумала, да? – Одиссей сидел ко мне спиной, поэтому я в тот момент не видел его мимики, но по интонации голоса понял, что он как обычно обезьянничал.
Я долго прикидывал в уме, что ответить. Секреты? Они есть у каждого человека. Отрицать их существование, значит, подтверждать их наличие. У меня много секретов, и потому сначала я растерялся и как обычно это случается, позабыл обо всех: и про самые незначительные, и про те, по чьей вине у меня в желудке сворачиваются в соломинку кишки.
Пока ребята обменивались шутками, я опустошил уже вторую банку пива. Отчаянное желание напиться застало врасплох. Это тоже кажется мне нормальным.
В конце концов обо мне вспомнили.
– И так, твой секрет? – подгоняла красивая, но чересчур визгливая девица.
Одиссей взял у меня сигарету. В ту секунду я вдруг подумал, что моя жизнь похожа на сценарий подросткового комикса, потому что это все так скучно: тусовки, школа и проблемы с прошлым. Это клише. Таких, как я, увы, – миллионы. Сломанные игрушки, не успевшие попасть на витрины магазинов. И с чего я взял, что я нормальный? Черт побери, да я ничто в этом огромном дерьмовом мире. Мне здесь плохо. Я бы хотел убежать, только человечество не позволяет мне воплотить свои мечты хотя бы понарошку.
Вы можете уловить суть моих мыслей, если нет, то все в порядке. Просто я пьян и не контролирую их совсем.
– Ной, – Одиссей поглядел на меня из-под бровей, как на идиота.
Я устало откинул затылок на спинку кресла и размыто улыбнулся светодиодной ленте на потолке.
Если я скажу им… Если я впервые в жизни позволю себе стать тем слабым мальчиком, который из ночи в ночь лил слёзы на подушку и старательно смывал с себя чужие касания, мне станет легче? Я имею на это право – среди темного леса отыскать весну? Имею ли я право не быть одиноким в болоте похоти, в которой я погряз с восьми лет? Они осудят меня за то, кем сделал меня собственный дядя?
Десятки пар глаз ожидающе сверлили во мне сквозные пустые дыры. Такие же пустые, как слова, которые я намереваюсь бросить на ветер, потому что они не поймут. Я в этом убеждён. Более того, они меня даже не услышат. Мы чувствуем по-разному, это заметно по их повадкам, манере речи и привычкам. Им легко в компании друг друга, а я, находясь среди толпы, никого не вижу.
– Меня домогались в детстве, – похоже, это было громко. По крайней мере достаточно, чтобы многие в зале умолкли.
Девочки и мальчики, на лицах которых застыла улыбка, теперь оглядывали меня озадаченными блестящими глазами. Я в них находил сомнения, недоверие, но точно не презрение, потому как они не верят. Я решил поднажать:
– Это был мой дядя. Он творил со мной всякую хрень, ну, типа, знаете, – присел прямо я, активно жестикулируя, руками демонстрировал то, что приличные люди не показывают. – Вот так. Он ещё пытался запихнуть свой член в мой рот, но мне хватило ума отказаться. Жаль, не хватило силы духа избавиться от его тирании.
Удивительно, спустя столько лет, я свободно говорил об этом, причем вслух, будто делился с друзьями интересной историей. Я улыбался им, опуская подробности тех окрашенных в чёрный цвет дней, а сам, до дрожащих костей, хотел уродливо рыдать. Распластаться на полу, залить стены слезами и избавиться от тяжёлой тучи на своей груди, которая росла и до сих пор растёт. Я не чувствую прежнюю боль от воспоминаний и вообще осознания того, что я стал жертвой педофила. Меня эта мысль больше не пугает. Я свыкся, помните? В том то и дело, что я не чувствую больше ничего. Это равнодушие пугает сильнее любой истерики. Мне не все равно, не надумывайте, я просто стараюсь не быть тем мальчиком из ванной комнаты…
Одиссей приподнял густые брови, забыв о сигарете во рту, выплюнул её. Он стал угрюмым, словно хотел прочитать по выражению моего свинцового цвета лица шучу ли я. Но на такие темы нельзя шутить, это жестоко.
Внезапно раздался смех из одного угла, его подхватил женский хохот, затем и другие подтянулись. Неловкая пауза испарилась вместе с моей надеждой отыскать поддержку. Одиссей громко фыркнул и, махнув на меня, повернулся к остальным.
– Он пьяный в дым.
– Если не хотел отвечать, мог бы сразу выбрать действие, а не сочинять стихи.
Я грустно усмехнулся. Если бы я обладал способностью собирать строчки в рифму, я бы написал поэму. Это было очевидно, они посчитали мое признание страшной сказкой.
– Ты куда? – Одиссей обернулся на девяносто градусов, заметив копошение на кресле.
Я спрыгнул на пол и поправил шнурки толстовки.
– Отлить хочу.
– А, ну давай, пожарный кран, туши огонь, – он по-дурацки хохотнул, и я одними губами послал его. Он знал о моей ненависти к своим шуткам и никогда не прекращал ими разбрасываться, как грязным бельём.
К сожалению, попасть в туалет мне не получилось: только я дернул ручку двери и толкнул её, как оторопел на месте, не сделав и шагу. Я был готов увидеть многое: от «дебоширства» до рвотных позывов, но вот застать свою кузину, утробно рыдавшую у крана – твёрдое «нет». И все же, это взаправду.
Пейдж стояла ко мне обнаженной спиной, отчего выпирал позвоночник, в чёрной шёлковой кофте с длинными рукавами. Она, оперевшись руками о бортик раковины, содрогалась от всхлипов. Рядом с ней, утирая ей слезы мокрыми руками, была неизвестная мне девчонка.
Я растерялся от неожиданного поворота событий, однако, взяв себя в руки, прикрыл за собой дверь сортира.
– Что случилось? – на мой голос оглянулась только белокурая незнакомка с довольно коротким каре, практически до острого подбородка.
Пейдж же на мгновение затихла, словно штиль после бури, а потом так громко и со всей силы завопила в рыданиях, что я вздрогнул. Она буквально рвала и метала, била кулаками по зеркалу, не имея столько силы, чтобы разбить, рвала от непонятного мне отчаяния свои волосы.
– Уходи, – Пейдж не смотрела в мою сторону, но я почему-то сразу понял, что обращалась она именно ко мне.
– Тебя кто-то обидел? Это Льюис? – если мои подозрения верны, то придётся заступаться, поскольку кузина слишком расстроена. Я прежде не видел её в подобном расшатанном состоянии, чтобы ломать ногти о поверхность стены.
– Уйди, пожалуйста, уйди!
– Пейдж, – я подошёл совсем близко, как вдруг безымянная блондинка резко обернулась и, нахмурившись, двинулась на меня, как саранча.
– Ты! – тыкнув в мою грудь пальцем, девушка толкала меня к двери, не думая отступать. Она хоть и была ниже меня на одну с половиной головы, но сила и твёрдость духа ровно настолько же превосходили мои силы. – Ты глухой?! Мне тебе языком жестов повторить?! Проваливай!
– Это моя кузина! – рассердился я.
Почему она вообще отдавала приказы?
– Мне на это глубоко плевать! Она хочет побыть одна, так что не нервируй нас обеих и просто вали, – наглая девчонка круто раскрыла дверь и, не дожидаясь моих попыток препятствовать, грубо толкнула меня на выход, отчего я отшатнулся.
– Эй, какого… – она косо одарила меня улыбкой похожую больше на оскал и тут же захлопнула перед моим носом дверь, заперевшись изнутри.
Я ничего не понял. Что произошло секундами ранее? Пейдж плакала, я хотел узнать причину и помочь, но мне этого не позволили. Сколько бы я не ломал голову, я так и не сообразил почему. В итоге я решил, что причина истерики Пейдж это всё-таки Льюис и нашёл его во дворе в компании остальных парней. Он не заметил меня и потому, когда я небрежно схватил его за воротник рубашки, Льюис растерянно выпучил серые глаза.
– Что ты сделал Пейдж?! Отвечай! – тормошил его, как пустой мешок, я.
– О чем ты? Я ничего ей не сделал!
На крики собралась толпа. Одиссей выбежал из дома как раз в тот момент, когда Льюис пытался соскочить. Я сжал его воротник в своих пальцах сильнее.
– Тогда какого чёрта она плачет?!
– Я понятия не имею, о чем ты говоришь, приятель. Она только отошла за выпивкой, мы весь вечер веселились, – он мог, конечно, лгать, но выражение лица и порыв доказать своё меня переубедили. Я ему поверил.
– Ной, ты вконец чокнулся? Больше пить не дам, – Одиссей в своей манере пытался разрядить накалившуюся обстановку своим обыденным трюком отделываться шуткой.
Шатен хлопнул меня по плечу два раза, мол, брейк, пора остановиться, а второй рукой легонько отталкивал Льюиса, чья рубашка сильно помялась.
– Так, народ, расходимся. Парни просто напились, – свистнул он.
Я запутался окончательно. Если Пейдж плакала не из-за своего спутника, тогда кто виновен?
– Ной, ты сегодня спятил? То несёшь какую-то ахинею перед всеми, то набрасываешься с кулаками на ни в чем неповинного парня… Я тебя прям сегодня не узнаю, – отчитал Одиссей, смеряя меня скептическим взглядом.
– Сам не пойму, что со мной, – взявшись за лоб, вздохнул я.
Мы отошли, чтобы присесть и остудиться.
– Вот что бывает с теми, кто постоянно рвёт задницу за учебниками и забивает на жизнь – полная лажа. Ты асоциальный человек. Я бы даже сказал, Ной – социальный изгой.
– Я понял, – я закатил глаза на тираду друга и мысленно оставался в туалете.
Позже я вернулся туда, чтобы добиться ответов от Пейдж, но двух девушек и след простыл. Я звонил ей, она не отвечала. Затем я снова вернулся к Льюису, но, увидев его среди других девиц, понял, что кузина уехала.
4. Не пытайся забыть то, что на уме постоянно
Иногда я думаю, что в своей жизни я всего-то зритель, а актёр, которому досталась главная роль, это окружающий мир: дорога, транспорт, постройки, прохожие, небо и разнообразные облака, звуки и запахи. Я наблюдатель, и это лучшее, что может быть, потому что, сидя на одном месте, задумываясь обо всех крошечных вещах, я становился одним целым с мирозданием. Я смешивался с толпой и начинал наконец-то любить себя.
Этот парень, наблюдатель, он не испачкан, он невинен и все ещё по-доброму наивен. Ной, которому не противно от себе подобных. В некоторых случаях мне кажется, что я страдаю мизантропией и оправдываю свою неприязнь к людям поступком дяди. Быть может, не настигни меня то зло, я бы вырос улыбчивым и открытым к общению мальчиком? Наверное, да.
Моя любовь к наблюдательности приносит немало пользы, ведь, если человек слышит, внимает и даже говорит глазами, то ему раскрывается то, что для остальных – незримые мелочи. Но в мелочах богатство.
Я хорошо понимаю людей и могу понять, что у них на уме и о чём они молчат. Также я много анализирую, будь это хоть действие постороннего человека или всплеск эмоций. Я просто обязан задать себе целый список вопросов «почему», «для чего», «возможно ли». Это помогает мне оценить ситуацию объективно и не наткнуться на предубеждение.
Если вы человек, которому противна реальность, вы, вероятнее всего, пленник романтизма. Любите фэнтези, фильмы предпочитаете глубокие и драматичные, а ваша любимая группа это кто-то вроде The Neighbourhood. Вероятно вы романтизируете то, что романтизировать категорично не рекомендуется. К примеру, то же самое дерьмо, произошедшее с вами в далёком прошлом. Вас били родители? Ваш отец пытался повеситься на ваших глазах? Друзья использовали и унижали?
Я считаю это травмой. Я тоже романтизирую свою жизнь. Эти странные бесформенные джинсы на один размер больше, эти растрепанные шоколадные волосы, эти мои долгие гляделки в потолок на постели под музыку.
Я не в порядке, это мне отчётливо видно, ровно также, как дно моря в безоблачную погоду, но романтизировать свои проблемы куда легче, чем решать их.
Вот и сегодня, несмотря на громоздкое нежелание вставать с постели, я приложил усилия покинуть реальность и унестись на выдуманной машине вместе с Одиссеем в другую жизнь.
– Эй, мама сказала, чтобы ты собрал своё белье и принес на стирку, – Чарли не постучался и ворвался в мою комнату, как к себе, чем злил меня с самого утра.
Почему даже в воскресенье я не имею право на сон? Перевернувшись на бок, я сонными глазами и с мерзким вкусом во рту после вчерашнего пива изучал веселого брата. Рука кое-как меня слушалась и указывала на распахнутую настежь дверь, отчего я мельком видел хлопочущую мать.
– Пошёл вон, – зевком ответил я.
– Ещё она сказала, что если ты сам не принесёшь, то придёт она.
– На счёт три я бросаю в тебя тапок, – полуприкрытыми от дремоты глазами, я пальцами нащупывал поверхность пола, желая наткнуться на домашнюю обувь.
– Только попробуй! Я маме скажу, что ты меня бьешь, – ехидничал Чарли, выказывая внимание моим туалетным принадлежностям на рабочем столе с ноутбуком.
– Малявка, я предупреждал!
– Ааа, мама! – Чарли практически завизжал и выбежал за дверь, с застывшим ужасом на лице потянув за собой ручку.
Тапок шлепнулся о дверь, а я, чей сон наглым, вандальным образом отогнали, приподнялся на разворошенной постели, потирая переносицу. Я не завтракал и на уговоры мамы съесть хоть бутерброд обнадежил её тем, что обязательно перекушу по дороге. Она знала, что я лгал, лишь бы отвязаться, поэтому так укоризненно посмотрела на меня перед уходом.
Воскресенье ребята, которые всю ночь танцевали и пили, обычно проводят в постели до полудня, я же, ранняя пташка (приукрашено, естественно), не смог спать спокойно, мысленно возвращаясь к плачущей Пейдж. Уж сильно повлияли на меня её слёзы, и пока их причина не всплывет наружу, я не намерен бездействовать.
С другой стороны, было трудно заставить себя добровольно прийти к дому, хозяина которого я ненавижу. Я так перенервничал, что выкурил в туалете две сигареты подряд, успев испугаться, что мое баловство с курением такими темпами может обратиться во вредную привычку.
Каждый шаг это борьба не на жизнь, а на смерть. Я будто разделился на две части и каждая из них дралась до крови: то тянет обратно домой, то повторяет, что это ради кузины, которую я из-за своих страхов бросил. Когда-то давно мне было известно всё об её жизни, и когда я говорю «всё», то это именно «всё»: с кем она дружит, что любит на десерт, на что аллергия, где находятся её родинки и почему она боится пчёл. Пейдж была не просто моей любимой сестрой, но и лучшим другом, однако камень преткновения, в лице её мерзкого отца, разделил нас на сотни или даже тысячи миль. Теперь я даже не знаю какой цвет она предпочитает остальным.
Я плохой брат, подлец и эгоист. Смотреть в глаза Пейдж, после всего, что произошло между мной и Элвисом, это бессовестно. Узнай она мою страшную тайну, смогла бы и дальше со мной поддерживать связь? Думаю, нет. Она, скорее всего, пошлёт меня в ад.
Первым делом, добравшись до лужайки дома тёти Миранды и Элвиса, я осмотрелся: его машины нет, значит, он либо уже уехал, либо загнал автомобиль на задний двор, и тогда мне придётся проглотить свою гордость и войти внутрь, заговорить с ним, встретиться глазами и обжечься, а я и без того весь покрыт невидимыми для остальных нарывами. Если бы только мой недуг исчез, не ковырял мне душу своим существованием…
Дверной звонок у Элвиса не работал и тот не спешил его чинить, поэтому я сразу постучался, попятившись назад, надеясь рассмотреть через кусты, припаркована ли на дорожке машина. Только я вытянулся подглядеть, как в ту же секунду входная дверь резко отворилась, и я вернулся на место.
Сюрпризы с раннего утра – неоднозначный знак. Я нахмурился, найдя перед собой не Пейдж и даже не Миранду, а ту самую грубиянку, которая ровно также, как и вчерашней ночью, теперь прожигала меня неприветливым взором карих, почти карамельных глаз с желтыми крапинками, кои без косметики выглядели маленькими, но выразительными, благодаря кошачьему разрезу.
Блондинка, чьи короткие локоны собраны в небрежный хвост, чавкнула и отступила, приглашая меня войти.
– Ты кто? – поинтересовался я, прежде чем пройти внутрь.
– Подруга Пейдж. Лучшая. А ты, кажется, Рой? – она скрестила руки и прищурилась.
Я запер за собой дверь, успев убедиться, что в доме, кроме нас, никого нет.
– Ной, – поправил подругу Пейдж я, снимая обувь и верхнюю одежду.
– Я Стелла. Извини, что вчера толкнула… Но ты тоже хорош, тормозил не по-детски.
– Так ты извиняешься или отчитываешь меня?
Стелла поджала губы, задумавшись над ответом. Её носик торчком и с небольшой горбинкой сморщился, а потом она просто пожала плечами, будто ей все равно. Хотя я почти уверен, что так оно и было.
– Пейдж в душе. Ты же к ней пришёл?
– Да, я подожду.
– Их нет дома, – всё-таки заметила мои постоянные бегавшие глаза по комнатам Стелла, приглашая на завтрак, – мистер и миссис Коулман рано вышли.
– Ясно.
Меня немного удивляло, что Стелла свободна хозяйничала на кухне тёти, прекрасно зная где и что лежит, расставляя приборы на стол как у себя дома, словно она здесь живёт. Тем временем я, хоть и член семьи, ничего об этом доме не знаю. Видимо, они правда очень близки с кузиной и блондинка частый гость. И это в очередной раз доказывало, что я совершенно не участвовал в жизни Пейдж.
– Ты меня совсем не помнишь, верно? – вдруг разрушила тишину вопросом Стелла, разливая в прозрачный стакан яблочный сок.
Что она имела в виду? Я вопросительно нахмурился, дёргая ногой по привычке, будто о чём-то сильно волновался. Однако, так оно и было: находиться в этом доме, где повсюду витал запах духов Элвиса и висели его фото с рыбалки, ковыряли мне внутренности. Я не мог собраться с мыслями и боялся, что в любой момент он вернётся. В таком случае мне будет нечего ему сказать. Возможно, я просто убегу. Это позиция моей жизни – бежать. По крайней мере, пока он не скопытится. Не знаю, правильно ли ждать смерть человека, чтобы вздохнуть полной грудью и перестать терзаться мыслями, но в этой мысли моя надежда на нормальное существование. Если Элвис исчезнет, исчезнет и моя боль.
– Ной! – взмахнула перед моим носом ладонью Стелла.
Я моргнул и сел ровно, извинившись за задумчивость. Она странно усмехнулась и села напротив, попросив подождать Пейдж, а уже потом приниматься за завтрак.
– Так о чём это ты?
– Не помнишь, – улыбнулась она, поджав губы, – а если так? – блондинка распустила хвост, неуклюже расчесав пальцами пряди, собрала два хвоста и растрепала короткую французскую челку, – добавь сюда ещё очки в лисьей оправе и красное платье с белым воротником.
Она смотрела ожидающе, еле сдержала смешок, но я искренне не понимал, чего от меня хотели.
– Понятно, – стянула резинки Стелла, – ты не узнал меня. Какой высокомерный!
– Высокомерный?
– Конечно, – цыкнула та, – разве не ты участвовал в городской Олимпиаде по математике средних классов? Ты занял первое место, но а я второе, серебряное. У нас с тобой даже общий снимок есть на сайте школ.
Я пригляделся повнимательнее и оторопел. Перед глазами теперь не нынешняя Стелла, а полноватая девчонка с двумя хвостиками, которая, хоть и заняла второе место, поклялась мне отомстить. Помню, тогда я подумал, что она чокнутая.
– Ах да, точно… Стелла… Ст, – черт, фамилия из головы вылетела!
– Стелла Миллер, – любезно подсказала она.
– Ага. Ты очень изменилась, – попытался я загладить свою вину за плохую память.
Блондинка заправила прядь волос за ухо и отпила глоток сока.
– Спорт, правильное питание и косметика творят невообразимое. Кто бы мог подумать, что мы встретимся снова? – заговорщически протянула Стелла, глядя на меня из-под тонких светлых бровей.
Я, прикрыв веки, хихикнул.
– Всё ещё надеешься обогнать меня? Ты злопамятная.
– Не злопамятная, а настойчивая. О, Пейдж, наконец-то!
Я быстро оглянулся через правое плечо и встретился взглядом с обомлевшей кузиной, которая очевидно не ждала меня. Её реакция вполне адекватная, если учитывать, что я никогда один сюда не приходил.
– Ной, откуда ты тут? – волосы Пейдж собраны в банное полотенце, а сама она одета в тёплые пижамные штаны в полоску, а под тонким жакетом виднелась чёрная майка.
– Я хотел узнать про твоё самочувствие.
Это не было враньём.
– Со мной всё хорошо, – улыбнулась она, – но я тебе рада.
– Давай поговорим, – в лоб обратился я к ней с просьбой.
Стелла сказала:
– Я вас оставлю.
– Да брось. Что нового ты услышишь?
Блондинка метнула взор в мою сторону, в ожидании моего окончательного решения. Я мягко кивнул. Если они правда лучшие подруги, то Стелла должна знать, что с Пейдж происходило. В этом смысл дружбы, не так ли? Быть рядом в тяжёлые моменты, и не просто быть, но и уметь поддержать.
– Тебя правда никто не обижал? – я всё-таки хотел убедиться в невиновности Льюиса, ведь, откуда мне, пьянчуге, было знать, врет он или не врет.
Пейдж вынула из холодильника круглую плоскую баночку и достала что-то розовое и скользкое. Это патчи для глаз. Я понял, когда она их налепила под нижнее веко.
– Правда. Стелла, скажи ему, а то Ной мне, кажется, не доверяет.
– Я доверяю, – перебил только открывшую рот Стеллу я и занервничал, услышав шум мотора с улицы.
Неужели вернулся Элвис, как я и предрекал? Впрочем, мои страхи не оправдались – гудела соседская машина.
– Пейдж, если у тебя сложности, ты можешь на меня расчитывать. Я попробую помочь или хотя бы поддержать.
– Ной, ты не понимаешь, – обессилено вздохнула сестра, налив себе сока, – я плакала, потому что меня мутило. Я сильно напилась.
– Так и есть, – заверила Стелла, чьи напряжённые плечи выдавали всеобщую ложь.
Они принимали меня за наивного идиота, который, по их убеждениям, совершенно не разбирается в женщинах. Может быть, в чём-то они правы, но я не разделяю мужчин и женщин в плане эмоций и чувств на две группы. Для меня в данном вопросе есть только человек, и будь ты хоть девочкой, парнем или трансгендером, независимо от пола, все проявляют чувства. Вот ещё один плюс быть наблюдателем. Наблюдатель живет несколькими жизнями, не в буквальном смысле. Так что я хоть и не участвовал в буднях Пейдж, но мне достаточно сейчас видеть её и понимать то, что она испытывает.
– Допустим, я тебе поверил. Но ты не просто плакала, Пейдж, ты билась об стену и рвала себе волосы.
– Ной, есть вещи, в которых ты круглый ноль и мои чувства это то, что к подобным вещам относится! Я отказываюсь повторять одно и тоже. Если ты мне не веришь, то ладно. Дело твоё, – и она села за стол, принимаясь за завтрак, – Стелла, садись. Нам ещё в центр ехать.
Пейдж редко кому грубила. Чтобы получить от неё порцию ругательств, нужно очень постараться вывести её из себя и, похоже, я в этом преуспел.
Я не обижен на Пейдж. Думаю, у неё сработала защитная реакция и ей страшно. Каждый раз, когда мама спрашивала меня «чем вы с дядей занимались в городе?», я потел и, глотая удары взволнованного сердца, врал: «Ничем особенным». Или же включал режим нападения, что, известно многим, также считается защитной реакцией.
Пейдж вела себя странно. Во-первых, она за все это время только один раз посмотрела мне в глаза. Во-вторых, она быстро жевала, словно торопилась уйти от меня подальше.