Место под звездами
– Прости за допрос, – нужно было успокоить Пейдж, дать понять, что я отступал и этим самым усыпить её бдительность. Рано или поздно, но я разгадаю эту шараду. – Можно мне поесть с вами?
Стелла изогнула брови домиком и прыснула в кулак.
– Садись. Пейдж не в духе, ей надо курнуть.
– Курнуть? – выпучил глаза на покрасневшую кузину я. Судя по её взгляду, она собиралась об этом молчать. – Тебе же не понравилось тогда.
– И не врала, но потом я попробовала ещё раз…
– Ах вот кто подсадил её на эту гадость, – с неодобрением фыркнула блондинка, – ты худший кузен на свете. Курение – враг лёгких.
– Ты одна из тех, кто заботится о природе и перерабатывает пластик? – принял удар я.
– Нет, я одна из тех, кто тебя сейчас пнет под столом.
– Хоро… Эй! – Стелла больно стукнула меня почти в колено. Я погладил ладонью ногу, буравя гордо улыбавшуюся девчонку недружелюбным видом. – Знаешь, теперь я вспомнил тебя окончательно. В тот день, на олимпиаде, ты также пыталась меня пнуть.
– Что поделать, я довольно циклична, – Стелла скорчила высокомерную гримасу, – кстати, скоро состоится городская ярмарка, и я твёрдо намерена обойти тебя по всем фронтам. Так что сильно не плачь, когда медаль будет висеть на моей груди.
– Ты же понимаешь, что мне всё равно?
Пейдж хихикнула, наблюдая за нами, но потом она ахнула, ужаснувшись, что они опаздывали на распродажу.
День только начинался, а планов на него я не строил, хотя огромный любитель планировать всё наперёд. Поэтому я позвонил Одиссею. У отца Одиссея свой автосервис, где друг подрабатывает каждые выходные, мечтая накопить на свою собственную машину. Мистер Уокер человек принципов и достоинства. Он уважает тех, кто самостоятельно, без какой-либо помощи, достигает вершин, и потому Одиссей должен своим трудом заработать деньги. Иначе никак.
Когда я пришёл в нужное место, мистер Уокер разговаривал с клиентом, но успел помахать мне в приветствии.
– Ты быстро, – Одиссей вытер руки почерневшей от мазута тряпкой и улыбнулся.
Его лицо в пятнах и в испарине. Он одет в желтую униформу, как полноценный сотрудник и свободно общался с каждым.
– Я был неподалёку. Ты, как обычно, до четырёх?
– Папа хочет закрыться позже. Наша машина барахлит, нужно разобраться. А что, наш мистер Всезнайка впервые сам хочет повеселиться? – в конце Одиссей вспомнил о своей манере говорить издёвками.
Я изучал надписи на канистрах с машинным маслом.
– Ты воняешь.
– Спасибо, – мы оба обратили мимолетное внимание на о чём-то громко разговаривающих людей мистера Уокера, и я заметил, что одного сотрудника нет на месте.
– А где Пол?
Одиссей выпил почти половину содержимого из бутылки с водой, затем принялся вытирать лоб чистым платком.
– О нём и шепчутся. У Пола дочка дров наломала, – абстрактно оповестил друг.
Я вопросительно нахмурился, облокотившись бёдрами о стол с инструментами. В помещении стоял ужасающий гвалт, звенели инструменты с каждого угла, по этой причине приходилось говорить громче дозволенного.
– В каком смысле?
– Её изнасиловали.
– Что? – изумился искренне я.
Одиссей закивал головой, убедившись, что нас не подслушивали.
– Они с парнем свиданку устроили в автокинотеатре. Ну, и вот, в общем-то…
– Это сделал её парень? – мне до сих пор не верилось, что подобное возможно.
Если человек влюблён в другого человека, откуда может взяться речь о принуждении? Или о насилии? Любовь с такими понятиями несовместима.
– Я тоже не верю в это. Скорее всего, Кэссиди сама повела себя легкомысленно, а теперь всё дерьмо перекидывает на своего дружка. Отца испугалась.
Реплика Одиссея озадачила меня. Я смерил его укоризненным взглядом и попытался унять дрожь в голосе от злости.
– Откуда сведения?
– Брось, Ной, – улыбнулся левым уголком рта темноволосый, – я знаю Кэссиди, она ветряная.
– Но это не значит, что её можно насиловать.
– Да врет она всё.
– Что об этом думает Пол? – меня раздражала позиция Одиссея, поэтому я решил перевести стрелки.
– Он хочет возбудить уголовное дело.
– Значит, ему известно что-то большее, чем нам с тобой.
– Или им движет любовь отца к дочери.
– Ты правда сейчас защищаешь того мудака? Френк, так его зовут? О нём даже мой младший брат слышал. В его Мустанге полгорода побывало.
Я понимал от чего злился. Стать жертвой домогательств и слышать обвинения в свою сторону, это то, чем я кормил себя с детства. Кэссиди любила внимание парней, ей также нравилось считать, что её жизнь – это романы Кейси Уэст. Только это не позволяет парням относиться к ней, как к легкодоступной.
– Я не защищаю, но Кэссиди сама виновата. Если не можешь дать то, что от тебя хотят, то не провоцируй хотя бы, – Одиссей сказал это с такой уверенностью, будто его слова всеми установленный факт.
– Ты издеваешься надо мной? Она виновата?! Та, кто подверглась изнасилованию, а не тот, кто насиловал?
– Бро, чего ты так завёлся? – шатен прищурился в недоумении и хотел шуточно хлопнуть меня по плечу, однако я оттолкнул его. – Ной, ты реально взбесился из-за курицы Кэсс?
– Заткнись.
– Ты опух, черт тебя дери?!
На шум многие оглянулись, и мистер Уокер, попрощавшись с клиентом, спрятав планшет, наблюдал за нашей стычкой. Одиссей напрягся, дыша чаще. У него привычка высоко задирать подбородок, когда он с кем-то ругался. Это позволяло ему считать себя крупнее соперника, доминировать.
– Ты не можешь винить человека, не зная всей истории! – взревел я.
– Я верю тому, что вижу. Она нарывалась и получила.
– Ты ведёшь себя, как идиот.
– А ты как тюфяк, который вдруг решил отстаивать права жизнью обиженных…
Одиссей не договорил. Я замахнулся и только потом уже понял, что врезал ему по челюсти. Одиссей в шоке отшатнулся. Он, как и я, не понял, что произошло, а когда сконфуженность отошла на второй план, шатен рассердился и поддался вперёд, решив не оставаться в долгу и вернуть мне удар.
– Сука, вы даже не друзья! Чего ты заступаешься за неё?! – не понимал мотив моих действий Одиссей.
«Просто я сам жертва», – отражалось в моих мыслях. Я ничего не ответил.
Одиссей больше и сильнее, ему легко удалось повалить меня, к тому же я слабо отбивался. Это прозвучит странно, но мне было лень обороняться. В какой-то степени, я даже хотел быть избитым.
– Одиссей, Ной! – мистер Уокер одним своим тоном сумел добиться тишины.
Сотрудники столпились вокруг, оттаскивая озверевшего друга от меня, пока мистер Уокер направлялся в нашу сторону. Мы с Одиссеем встали друг против друга, стреляя косыми взорами.
Мистер Уокер вдруг на шагу схватил со стола бутылку, быстро открыл её и плеснул сначала в меня, затем в сына холодной водой. Я зажмурился, чувствуя, как капли стекали за воротник одежды. Кожа превращалась в гусиную.
– Вы, два сопляка, как вам хватило стыда устраивать драку перед взрослыми людьми средь бела дня?! В глаза смотри, – рявкнул тот на Одиссея, а потом посмотрел своими сверкающими большими глазами на меня. – Вы ума лишились? А?
– Мы сами разберёмся.
– Я прекрасно вижу как вы сами разбираетесь! Драка – это не способ решать проблемы.
Мистер Уокер служил в армии и даже воевал в Сирии, но из-за глубокого ранения, которое могло стоить ему жизни, он вернулся на родину. Наверное, отсюда и его преданность дисциплине и добропорядочности.
– Сейчас вы оба пожмёте друг другу руки и попросите прощения.
– Я не стану. Я не виноват! Он первый мне вмазал! – откинул чужие руки со своих плечей Одиссей.
К сожалению, его правда. Я слишком близко принял к сердцу его слова. Уверен, если бы Одиссей знал причину моей острой реакции, то изменил бы свои взгляды.
– Ну а ты первый пойдёшь на примирение!
– Нет!
– Он прав, – пока мистер Уокер не придушил Одиссея одним только видом, я решил действовать, – я первый начал. Поэтому прости. Я виноват, что ударил, но от своей правоты я не отказываюсь.
Одиссей обиженно фыркнул, всем своим видом говоря, что уступать мне не собирается. Он твёрдо уверен в своей невиновности.
– Ной… – мистер Уокер попытался достучаться до моего здравомыслия, увы… Я бываю непреклонным.
– Я не передумаю. И извинился только за драку. Мне жаль, что так получилось, сэр, – стыдливо посмотрев на носки своей обуви, я поскорее скрылся снаружи.
Это, кажется, первая наша с Одиссеем драка. До этого, что бы между нами не происходило, мы не доводили дело до рукоприкладства. Теперь я чувствую себя виноватым…
Кэссиди совершенно чужой мне человек, но я воспринял её несчастье как за своё и сильно разозлился. Узнай Одиссей обо мне, он стал бы и дальше дружить со мной? Он бы понял меня? Или также, как и Кэсс, обозвал бы провокатором?
Я не ошибся, когда решил скрыть ото всех случившееся в детстве. Не все люди мыслят как я и не все видят историю как она видна мне. Правду можно истолковать по-разному. Люди хороши в том, чтобы извращать факты. Таким образом, они могут сказать, что я сам вешался на дядю и тянулся руками к его ремню.
За это мне и омерзительны люди, за их превратность.
5. Нужно жить дальше
Правильно Одиссей тогда сказал обо мне «Ной – социальный изгой». Он, как всегда, оказался прав.
Я изгой и я сам себя прогнал.
Мама грозилась снять с петель дверь в мою комнату на третий день «игнорирования». Что такое это «игнорирование»: это период, охватывающий пять дней или две недели, когда мне необходимо побыть наедине с собой. Что это значит? Это значит – никакого взаимодействия с внешним миром. Совсем.
Во время «игнорирования» я мало передвигаюсь и плохо ем, питаюсь ли вообще? Целые сутки я лежу на кровати, под ней, рядом; сижу на стуле, на подоконнике или в шкафу. Я включаю музыку и «ухожу».
Выражение «уходить в себя», это как раз то, что я зову «игнорированием». Главное отличие между этими понятиями заключается в том, что мое – более честное. Мы правда пускаем себе пыль в глаза и убегаем из гнетущей реальности. Когда на душе паршиво, лучшего выхода не найти.
Мое «игнорирование» проходило сумбурно, поскольку я вновь зациклился на нормальности, переживая диссонанс. Оставшись наедине со своими мыслями, ты встречаешься лицом к лицу с тем, от кого старательно прячешься – с самим собой. С настоящим, без брони и разнообразных масок.
«Ну, здравствуй, Ной. Как поживаешь?», – спросил я своё отражение в зеркале.
Оно мне ехидно улыбнулось, и я всё понял.
Первые два дня я много читал. Это была художественная литература, зарубежная, комиксы и даже фанфики по моей любимой киновселенной. За двое суток я прочитал три книги и четыре небольших фанатских историй.
– Ты не собираешься хотя бы поесть? Ной, ты меня слышишь, я знаю.
Моя мама не отчаивалась, потому что сталкивалась с «игнорированием» не в первый и, наверное, не в последний раз. Помню лето, когда она ещё не понимала, что со мной происходит. Она не отходила от моей двери ни на минуту, боясь, что я захочу наложить на себя руки. Огромное заблуждение. Тем летом, в первое мое «игнорирование», я за пару дней исписал все тетради, разрисовывал каждый припрятанный холст и научился играть в шахматы, нарды и домино.
Сейчас я делал почти тоже самое, я решал задачки по школьному учебнику наперёд. Моя кисть двигалась резко и быстро, я писал как заколдованный и владел искусством устного счёта. Нас этому учили с начальных классов.
– Открой на минутку дверь, – Чарли постучался и потом дернул за ручку.
Я раздраженно закатил глаза, желая одного – покоя. Мне необходимо сосредоточиться на процентах…
– Это важно, честно. Я хочу кое-что сказать!
Голос Чарли звучал жалобно и обречённо, это и тронуло мое сердце. Обычный он плюнул бы какую-нибудь шутку про отшельника-психопата и ушёл. Значит, Чарли действительно нуждался в моей помощи.
Я уменьшил колонку с музыкой и, как и есть на кресле с колесиками, подъехал к двери, отперев её. Чарли поднял мокрые от слез щенячьи глазки и, глядя на удивленного меня, внезапно разревелся. Братик поднял тетрадь с домашним заданием, под которым красовалась яркая буква F.
– Она сказала, что я занял место Томми, – громко причитая, мелкими шажками вошёл в комнату Чарли.
Я запер за ним дверь, потёр от усталости переносицу и очень был рад, что родители задержались у своих друзей.
– Что за Томми?
– Тупица класса, он даже читает по слогам!
– Нельзя обзывать людей тупицами. Ясно? – я положил тетрадь на стол, рассматривая каракули Чарли, за которые он получил неудовлетворительную оценку. Судя по исправлениям учителя, Чарли больше баловался, чем выполнял упражнение.
– Но он правда тупица, весь класс так говорит.
– Ты получил двойку и тебя, как ты сам сказал, сравнили с Томми. Теперь ты знаешь, что он чувствует, не так ли? – Чарли надулся и выпятил нижнюю губу, стыдливо хмурясь. – Что такое «Дет»?
– А? – в любопытстве вытянул шею вперёд младший.
Я схватил карандаш и ткнул острым кончиком в зачеркнутую букву «т».
– Правильно будет «дед», с согласным «д» на конце. А это что? Здесь пишется буква «о», а вот тут как раз нужна буква «а».
– Я перепутал…
– Не ври, ты не перепутал, ты просто не знал. Поэтому иди-ка к себе, открой учебник и выполни это упражнение заново. Я проверю, Чарли.
– А ты обещаешь не рассказывать маме с папой про двойку?
Хитрец, своего не упустит. Я посмотрел на него внимательно, и, поймав мой многозначительный взор, Чарли спрятал тетрадь за спиной. Испугался, что я наябедничаю.
– Пожалуйста, – попросил он.
– Если не допустишь ни одной ошибки в задании, я подумаю.
– Серьезно? Спасибо. Ты лучший брат!
– Не подлизывайся, перебор, – вновь добавил громкость музыки я, этим самым поставив точку в нашем разговоре.
Стоило Чарли выйти, я тяжело вздохнул и наполнил легкие тоскливостью. И вновь я чувствовал себя пустым местом. Какой пример я подавал младшему брату своим «игнорированием»? Почему я не мог просто посадить его рядом и помочь исправить ошибки, поддержать или направить советом? Это ведь так просто – только руку протяни, выкажи желание! Но вместо этого, я прогнал его самому решать проблемы.
Музыка, которая минутами ранее восстанавливала душевное равновесие, теперь как будто давила на черепную коробку. Я отключил колонку вовсе и схватился за волосы. Мне больно, но терпимо. Тогда я потянул их сильнее, чувствовал как натягивалась кожа, как резала боль. Мне нелегче.
Я боролся с противоречиями, пытался заставить себя выйти из своей «пещеры» и заняться братом. Раз уж я лишился поддержки в детстве, то мой брат не доложен бороться со страхами, неуверенностями в одиночку, даже если это домашнее задание.
Поэтому я фурией вскочил изо стола с окликом «Чааарли» и хлопнул дверью. Это впервые, когда я вышел из периода «игнорирования» по своей инициативе.
***
Порой мне кажется, что «игнорирование» это не самый худший вариант… Точно не хуже того, что происходит в мире, стоит тебе выйти за пределы своей комнаты.
Заткнуть бы уши и прикрыть глаза, чтобы не видеть того безумия, в котором живет человек. Я не слушаю новости и не углубляюсь в политику, я верю в неизбежное зло и также верю, что виноватым в этом «зле» в конечном итоге станет человек. Люди и есть зло. И мои мысли не были бы столь пессимистичны, если бы не то самое зло в лице Элвиса. Я прозрел раньше, чем вырос, но мне по-прежнему страшно. Я боюсь человеческую природу. Разве я был не слишком мал для всего этого?
– Ты загрузил стол в багажник? – мама обклеила коробки с печеньем скотчем и посмотрела на меня с ожиданием.
Я кивнул ей, подставив липкую из-за джема ладонь под горячую воду. Кран шумел громко и будто, помимо джема, смывал с меня вдобавок навязчивые мысли.
– Мы опаздываем. Наверное, в этом сезоне наша семья единственная, кто приедет к полудню, – она сказала это с разочарованием, потому что не любит опаздывать куда-либо.
С улицы донёсся сигнал машины: папа просил поторапливаться. Я лениво вытер мокрую руку полотенцем и помог маме донести коробки с печеньем, предназначенные для ярмарки, к машине. Чарли легонько пнул меня, пробурчав, что мы слишком долго. Он любит ежегодную ярмарку хотя бы за бесплатный билет на аттракционы и сахарную вату. Его энтузиазм вполне оправдан, ведь детям абсолютно любые события видятся с совершенно иного ракурса. Чарли знал, что едет веселиться с друзьями, я же знал, что еду целый день торчать под солнцем и торговать печеньем.
Мама не ошибалась – мы правда прибыли на площадь последними и от того нам досталось не самое удобное место для продажи. Папа установил над нами огромные пляжные зонты, мама разложила ароматные печенья с шоколадной крошкой и выставила цену. Я держал банку, на которой начеркано «сто долларов». Это была наша цель – собрать средства для пожертвования.
– Людей гораздо больше, чем в прошлом году, согласись, Флора? – папа надел солнцезащитные очки и принял стойку охранника, только без формы и рации, которые бы дополнили образ.
– Ты лучше посмотри на чужую кассу! Почти полные! А у нас ни цента.
– Проблема, что ли? – ухмыльнулся папа, вынув из кармана куртки бумажник. Он достал две купюры и бросил в нашу банку.
– Ты серьезно? – возмущённо протянула мама, не приветствуя баловства, однако мы с папой только посмеялись и не стали доставать деньги обратно.
Первый час растянулся в целую вечность. Я, как запрограммированный робот, принимал купюры и бросал их в банку. Принимал, бросал, принимал, бросал, принимал, бросал. Аж голова кругом! Это настолько скучно, что наблюдение за гонкой между улитками – настоящий тест драйв! Казалось бы, ещё чуть-чуть, и я точно усну, но на горизонте, в виде нависшей надо мной тени, появилась она.
– Не зря я три раза обошла всю площадь. Ты всё-таки здесь.
Голос знакомый до мурашек по всему телу. Я вопросительно нахмурился. Стелла не улыбалась, её лицо гладкое и расслабленное, веки полуприкрытые, словно она на грани обморока. Она одета в джинсовый брючной комбинезон и в длинный красный пуховик, который, я не сомневаюсь, на любой другой девчонке выглядел бы смешно, но Стелле он подходил.
– То есть, ты меня искала? – очнулся я, поднявшись со стула, чтобы поздороваться.
Родители заняты клиентами, этим я и воспользовался, выйдя за стойку.
– Ну мне же нужно сообщить тебе, что по сбору средств я тебя опережаю. Нашим домашним мёдом завтракает каждый житель этого занудного городка.
– Откуда такое пылкое желание меня во всем обойти? – посмеялся я.
На солнце волосы Стеллы отливали жидким золотом. Она всерьёз задумалась, спрятав руки в кармане куртки.
– Даже не знаю. Пейдж много болтала о тебе и твоих заслугах. Я не поверила, что мальчик может быть таким…
– Таким? – изогнул одну бровь я, принимая очередные деньги за печенья и уже автоматически бросая в отверстие банки. Кажется, если мне завяжут глаза, я все равно не промахнусь.
– Многогранным. Я была уверена, что все парни помешанные на сексе самоуверенные животные.
Она вдруг перестала паясничать, видимо, заметив мою гримасу. Такое чувство, будто я проглотил лимон: кисло, губы сводит, а внутри разъедаются стенки желудка. Может, я правда проглотил лимон? Ящик лимонов. Мне не хорошо.
– Прости, если тебя обидела, – испугалась моей реакции Стелла, но дело не в обиде.
Меня подкосило упоминание о половом акте и животных. Эти два слова действуют как триггеры, я и автоматически предстаю перед Элвисом со спущенными штанами.
Миллионы, миллиарды я бы отдал только бы избавиться от воспоминаний о нем, от его запаха кожи и голоса. Я бы не пожалел ни времени, ни свободы, чтобы обрести душевный покой. Нас с ним будто связывает невидимая колючая проволока: она с каждым днём все глубже и глубже вонзается мне в плоть, пускает кровь, но не убьёт. Не распятый, но прибитый к своему худшему кошмару.
– Боже мой, – протянула удивлённо Стелла, слабо усмехаясь, – да вы с Пейдж гребаные близнецы. У вас даже заскоки одинаковые.
Я не понял о каких именно заскоках шла речь и рискнул узнать, однако девчонка ловко перевела тему и предложила мне «убраться подальше», успокаивая нашу совесть тем, что от пожертвований на этой ярмарке уходит всего-то двадцать процентов.
– Откуда тебе знать? – не поверил сначала я.
– Потому что мой одноклассник сынок мэра.
Этим всё сказано. Я отпросился у родителей на перерыв и даже был рад уйти из шумного центра в какой-нибудь тихий парк. Мы остановились на Сант-Кёрке, вечно одиноком и унылом парке с заброшенным фонтаном, служащим для местных хипстеров местом ночных сборищ. Поэтому здесь куда не глянь ржавые банки и прочий мусор.
– Жаль, Пейдж не принимала участие в ярмарке, – пнула пустую банку колы блондинка.
Я поёжился из-за ветра, поглядев на неё.
– Сегодня она сидит с бабушкой и дедушкой.
– Без тебя знаю, Ной. Ной, – точно пробуя на вкус, чавкнула Стелла, – твои родители фанатики Библии?
– Не знаю, я не интересовался.
– Как это? Вы в одном доме вроде живете.
В одном доме, но в разных вселенных…
– Да.
– Понятно, ты не из тех, кто любит говорить о себе, – блондинка замедлила шаг, – и, готова поспорить, не жаждешь моей компании и вообще ты отшельник. Угадала?
– Да, я не люблю говорить о себе, но я не отшельник.
– Но моя компания тебе всё-таки не нравится? – насмешливо переспросила Стелла, и я почувствовал как ей неловко.
Я сам с трудом понимал происходящее: я гуляю с лучшей подружкой Пейдж. Почему я это делаю? Мы с ней ничего друг о друге не знаем, прежде никуда не выбирались и у нас нет общих интересов, кроме школьных учебников. На её месте должен быть Одиссей.
– О чем ты постоянно думаешь? – не прошла мимо глаз Стеллы моя отстранённость.
Её лучшая черта, однозначно, – наблюдательность. Она единственная читала меня, как открытую книгу. Это немного настораживало, ведь прежде, даже если я сморозил глупость или наоборот сказал что-то ошеломляющее, никто не понимал, где шутка, а где кристальная правда.
– Я странный?
– Чего? – по-моему, она считает меня придурком. Что ж, справедливо.
– Я похож на нормального подростка?
– Во-первых, – нервно смеясь, посмотрела себе под ноги Стелла, и короткие пряди её волос заслонили профиль, – нормальный человек не станет задаваться подобными вопросами. К чему вообще ты клонишь?
– Мне интересно каким меня видят другие, – смутившись, я сто раз успел пожалеть о том, что вообще завёл этот разговор.
Стелла легонько улыбнулась.
– А тебе неинтересно каким себя видишь ты?
Я оцепенел, встретившись с её карамельными глазами с желтыми крапинками. Она произнесла эти слова с пленительной искренностью, будто ей известны все тайны мира. Стелла точно рентген, и если раньше я мог похвастаться своей способностью видеть людей насквозь, то теперь мне кажется, по сравнению со Стеллой, я многое о себе возомнил. Возможно, дело в её глазах? Она смотрит глубже, чем мне бы хотелось, потому что впускать в свою голову посторонних людей это тоже самое, что сесть на пороховую бочку. Пока рано говорить о том, какой Стелла человек. В этом вопросе всё неоднозначно, ведь порой даже нескольких лет мало, чтобы окончательно узнать кто перед тобой стоит.
Она мне утешительно улыбнулась и предложила выпить какао. Я согласился.
– Почему ты думаешь, что ты странный? – спустя время вернулась к разговору блондинка, грея руки о бумажный стаканчик.
Мы нашли более-менее целую скамейку и решили насладиться весенним воздухом.
– Мне так сказали, – это не ложь, а факты. Сколько людей мне тыкали своими наблюдениями. Мне так часто это говорили, что я им поверил.
– Хочешь кое-что знать? – Стелла повернула голову в мою сторону и чуть наклонилась, как будто собиралась поделиться с секретом. – Достаточно смотреть на жизнь немного иначе других, чтобы стать для кого-то странным. В таком случае, каждый из нас отличается друг от друга. Или ты хочешь быть, как все?