На стыке двух тысячелетий. Научная публицистика дипломата
– А каковы, на Ваш взгляд, перспективы, скажем, на середину ХХI в.? Какие державы будут играть ключевую роль в мировых делах?
– Трудно делать прогнозы на столь отдалённое время. Насколько мне известно, ведущие геополитики мира сходятся на том, что на протяжении ХХI в. главными действующими субъектами на мировой арене будут США, Объединённая Европа, Китай, Россия, Индия, Япония и исламский мир, которые, в сущности, и представляют ведущие мировые цивилизации: христианство, ислам, конфуцианство, индуизм и буддизм.
– Несколько слов о глобализации. Что она нам сулит?
– Глобализация – это прежде всего создание информационного общества. Информационно-коммуникационные технологии являются её локомотивом и нервом. ИКТ – самая динамичная отрасль мировой экономики, в 2005 г. ею было произведено продукции на сумму 20 трлн долларов. Основные создатели и потребители этой высокой технологии пока США, ЕС, Япония и частично Восточная Азия. И очень скоро, лет через десять, к ним присоединится Китай, который будет производить почти половину этой продукции.
– Каким Вам видится будущее Евразии?
– Этот континент занимает осевое положение в геополитической плоскости современного мира. Здесь живёт 75 % населения планеты, на долю Евразии приходится 60 % мирового валового продукта. Существенно и то, что в её азиатской части сосредоточено 70 % известных мировых энергетических запасов. А это означает, что «золотой миллиард» развитых стран в значительной мере зависит от «энергетической подпитки» – поставок нефти и газа из стран Азиатско-Тихоокеанского региона и Ближнего Востока. Азиатская часть Евразии и без европейского компонента постепенно выдвигается на передний план мировой экономики, и опять главную роль здесь играют Китай и Индия. По прогнозам экспертов ООН, к 2020 г. Китай может догнать США по общему объёму ВВП и превратиться в новую сверхдержаву, сопоставимую по своим возможностям с США. Пока никто не знает, в каком направлении и как Китай использует растущую мощь единственного в мире суперэтноса.
В ближайшее десятилетие Индия тоже приблизится к статусу сверхдержавы и станет крупным центром мировой экономики, способным соперничать с Китаем и Японией на всём протяжении Индийского океана, омывающего берега четырёх континентов. К тому же в середине ХХI в. Индия обгонит Китай по людским ресурсам и станет самой населённой страной в мире (более 1,5 млрд человек). Геополитики говорят о своеобразном ренессансе азиатской цивилизации, а политологами давно выдвинут тезис о том, что ХХI в. станет азиатско-тихоокеанским веком.
– Каково место исламского мира в этом политическом калейдоскопе будущего?
– Огромный исламский мир, который американские политологи и русские радикалы называют «наследниками алифатской империи», становится важным фактором азиатской и мировой политики. Общая численность исповедующих ислам превысила миллиард человек, то есть каждый шестой человек на Земле является мусульманином. По территориальной распространённости и охвату различных рас и наций ислам сопоставим лишь с христианством. Ни одна другая религия не развивалась такими бурными темпами, непрерывно расширяя свой географический ареал.
К сожалению, исламский мир, хотя и представляет собой единую цивилизацию, вступает в третье тысячелетие разорванным на крупные «островки», раздираемые политическими, экономическими, этническими и другими противоречиями, нередко подогреваемыми извне. Международные организации мусульманских стран – ОИК и Лига арабских стран – пока не играют существенной роли при решении узловых международных проблем, в том числе касающихся развития самих мусульманских стран. Некоторую надежду питает то, что в последние годы в мусульманском мире активизировались поиски новых геополитических устремлений и лидеров, способных возглавить исламский мир в условиях глобальных претензий сверхдержавы.
– В последнее время много разговоров вокруг возможного столкновения двух мировых цивилизаций – мусульманской и христианской. Насколько реальна эта опасность?
– Да, концепция столкновения цивилизаций в последние годы получила заметную распространённость на Земле, прежде всего в США. Суть её заключается в том, что в постконфронтационную эру глобальная политика и международные отношения якобы приобретают межцивилизационную природу. Сторонники концепции внушают мировым лидерам, что «столкновение цивилизаций» неизбежно и уже в ХХI в. оно может принять различные формы, в частности «пограничного столкновения» – на линии между цивилизациями, и «осевого столкновения» – между крупными державами различных цивилизаций с привлечением союзников, то есть что-то наподобие третьей мировой войны.
При таком «межцивилизационном» раскладе сил в мире на первый план, естественно, выходят две крупнейшие современные цивилизации – христианская и мусульманская, которые, по мнению сторонников упомянутой концепции, в последние десятилетия постепенно теряют толерантность по отношению друг к другу. В этой связи хочу подчеркнуть, что вся история развития человечества, взаимопроникновения и взаимодействия разных цивилизаций как раз говорит о совершенно обратном – о мирном сосуществовании великих религий как на небольших территориях, так и на огромных пространствах. Поэтому речь нужно вести не о «столкновении цивилизаций», а о сотрудничестве между ними. События конца ХХ – начала ХХI в. убедительно подтверждают мысль о том, что человечество находится на начальной стадии принципиально иной цивилизации. Она будет отличаться от нынешней в неменьшей степени, чем постиндустриальная цивилизация – от предыдущего тысячелетия.
К великому сожалению, мир в эту цивилизацию вступает не всем семейством равномерно, а по частям и регионам и на различных уровнях развития. Если США и Япония являют собой прообраз и канун информационной цивилизации, то свыше сотни других стран весьма от неё далеки. И поэтому картина третьего тысячелетия будет выглядеть скорее как мозаика разнородных цивилизаций, цивилизаций разных уровней по всем параметрам политического и экономического, культурного и духовного развития. Определение ориентиров будущего в условиях обостряющихся глобальных проблем и угроз требует кардинального философского и политического переосмысления реалий во имя спасения мира новых цивилизационных измерений.
– Давайте затронем и тюркский мир, который нам значительно ближе. Какой из тюркских народов должен стать его лидером? По мнению некоторых татарских идеологов, эту роль на себя могут взять татары.
– Претендующий на политическое лидерство, как правило, не может его достичь. Когда кто-то притязает на главенство, все вокруг настораживаются. Если руководитель одной из среднеазиатских республик – будь то лидер Казахстана, Узбекистана или Туркменистана – говорит об особой роли своего государства, то в отношениях между странами Центральной Азии возникают трудности. Я это наблюдал и в Алма-Ате, и в Бишкеке, так сказать, с близкого расстояния. Гораздо лучше без всяких амбиций на лидерство двигаться вперёд в области экономики, научного и культурного развития и стать примером для других. Мне нравится, как Финляндия помогает народам угро-финской группы в вопросах сохранения языковой и культурной среды, и я никогда не слышал о каких-то притязаниях на лидерство со стороны Хельсинки.
Тюрков всего 39 или 40 народностей. Среди них есть и такие малочисленные народы, культура которых на грани гибели, и если татары помогут им в сохранении культурных традиций, то они (татары) смогут на что-то претендовать. С другой стороны, нельзя забывать простую истину, что из 120 млн тюрков половина проживает в Турции. У этой страны относительно развитая экономика, полноценная государственность, её амбиции вполне соответствуют возможностям. Но Анкара смотрит на Запад, вот уже более десяти лет стучится в двери общего европейского дома. Правда, пока там не торопятся их открывать.
– Как Вы относитесь к продолжающимся дискуссиям вокруг «татарского вопроса» в России?
– Меня коробят бесконечные, порою конфликтные споры между московскими и казанскими историками вокруг давно прошедших событий, которые, как правило, приводят лишь к ненужным политическим осложнениям. Многие европейские народы уже достигли определённого уровня взаимопонимания по самым болезненным аспектам новейшей истории – последствиям Второй мировой войны.
Любовь к татарским корням, к своей нации и мусульманским традициям не должна и не может лишать возможности чувствовать себя полноценным гражданином России и одновременно татарином по национальности, независимо от паспортных данных и от того, где ты живёшь – в Москве или в Казани, в Тюмени или далеко за пределами России.
– Юлдуз Нуриевич, что должен предпринять татарский народ, чтобы как-то сохранить себя в условиях глобализации?
– Пытаться «загнать» молодёжь в лоно родного языка общими призывами, к тому же без твёрдой поддержки семейного воспитания, – занятие бесперспективное. Отсутствие мотивации – главная причина деградации родного языка. Во-вторых, в современных условиях капиталистического развития даже блестящее среднее образование на татарском языке не даёт никаких гарантий получения высшего технического образования, тем более в сфере новейших информационных технологий. Главное препятствие на этом пути – неразработанность сложной технической терминологии и отсутствие качественных вузовских учебников на татарском языке. Впрочем, такие же трудности испытывают почти все нерусские народы России и стран СНГ. А это означает, что в ближайшие десятилетия русский язык останется основным средством для получения высшего образования в постсоветском пространстве.
В-третьих, сегодня практически забыт опыт элитных татарских школ начала ХХ в., подготовивших костяк татарской и башкирской интеллигенции, уничтоженной в годы сталинских репрессий. В-четвёртых, с уходом в мир иной выдающихся представителей татарской культуры второй половины ХХ в. (А. Еники, А. Каримуллин, М. Магдеев, А. Гилязов, М. Салимжанов, Р. Яхин и др.) высшая прослойка татарской интеллигенции начинает терять свои национальные ориентиры. Культурная жизнь едва теплится вокруг немногих великовозрастных деятелей (М. Закиев, Т. Миннуллин, М. Усманов и некоторые другие), которых можно перечислить по пальцам одной руки.
В-пятых, ажиотаж вокруг некоторых представителей татарской национальности, не знающих татарского языка, создаёт совершенно обратный эффект, вроде «да зачем он нужен, татарский язык, – вот же пример, как можно прекрасно обойтись и без него». В то же время крупные деятели российской науки татарской национальности, читающие лекции в университетах США и Германии, Англии и Франции, часто остаются без должного внимания со стороны татарских средств массовой информации. Здесь уже действует другой, узконациональный принцип, дескать, а что они сделали для татарского народа?
И, наконец, последнее и, пожалуй, самое важное. Как ни печально, мы должны признать, что сегодняшний уровень татарской культуры не отвечает мировым стандартам, прежде всего требованиям современной глобальной и информационной цивилизации. Мы пока ещё до конца не осознали, что революция в области микроэлектроники – революция не только технологическая, но и культурная. Это самое крупное и продвинутое явление нового столетия, которое вторгается во все сферы нашей жизни.
Не следует также забывать, что выход на арену мировой культуры для нас пока лежит через каналы русской культуры, освоением которой ни в коем случае не нужно пренебрегать и в будущем. И неудивительно, что талантливые представители татарского народа европейского и мирового уровня (Р. Сагдеев, Р. Сюняев, Р. Нигматулин – в науке, Р. Нуриев, С. Губайдуллина, И. Мухаммедов – в искусстве) воспринимаются в мире прежде всего как носители русской, российской культуры.
Я убеждён, что мы должны как можно скорее освободиться от ложного национального патриотизма, прежде всего ради сохранения татарского языка и определения реальных путей развития своей национальной культуры в условиях тотальной глобализации мировых процессов. Главное – не оказаться за бортом жёсткой конкуренции национальных культур, как-то обозначить себя в этом бесконечном потоке общемировой информационной культуры – во многом бездуховной и интернациональной. Для этого, на мой взгляд, необходимо предпринять неординарные, нестандартные шаги в разных направлениях.
– Какова здесь роль национальной элиты?
– То, о чём я говорил, относится в первую очередь как раз к подготовке новой татарской элиты, способной впитать в себя требования ХХI в. Перспективный лидер сегодня тот, кто способен наиболее полноценно и честно отражать символы времени, как технологические, так и социальные. И способен приумножить традиции и культурные богатства татарской нации в условиях невиданных инноваций – плодов компьютерной и информационной эры.
Будущая татарская элита (будь то политическая, экономическая или культурная), как мне представляется, должна быть многоязычной, свободно говорящей на трёх языках – татарском, русском и английском. Где и как готовить «ростки» национальной элиты? Традиционная ставка на сельские и районные татарские школы в современных условиях малоперспективна. По уровню подготовки не выдерживают конкуренции со стороны русских гимназий и городские татарские школы, в том числе казанские. Очевидно, наиболее перспективный путь – создание элитных школ с преподаванием на трёх языках: технические предметы – на русском, гуманитарные – на татарском и английском вперемежку. Для преподавания в этих школах должны быть привлечены преподаватели вузов, сотрудники научных и государственных учреждений, имеющие склонность к педагогической деятельности. Конечно, для этого потребуются немалые инвестиции, но они окупятся с лихвой – ведь речь идёт о сохранении национальной культуры, а в перспективе и самой нации.
У Татарстана имеются все возможности, чтобы создать в Казани отдельное элитное высшее учебное заведение (или довести до ума уже имеющееся) в целях подготовки национальных кадров широкого профиля как в гуманитар- ных, так и технических областях, с одновременным обучением на тех же трёх языках. Вряд ли можно считать состоятельными попытки современных татарских идео- логов обойти русскую культуру на путях выхода культуры татарской на европейскую арену. Нельзя также игнорировать потенциал славяно-тюркского сотрудничества в рамках российской государственности и евроазиатского пространства. Пока же идеологи татарского национального движения, к сожалению, проповедуют другие, весьма противоречивые лозунги.
Довольно эклектически, например, выглядят утверждения некоторых представителей официальных кругов Казани, с одной стороны, о неразрывном единстве судьбы татарского народа с «тюркской и исламской цивилизацией», с другой – о близости татар к европейской цивилизации, поскольку по уровню образования и развитию экономики и, главное, по нормам поведения и мышления татары, дескать, ближе к Европе, чем к Востоку, стало быть им «тесно» в рамках формирующейся «евроазиатской цивилизации».
ХХI в. диктует необходимость поиска новых демократических форм развития общественного сознания татар, отвечающих реальным задачам эпохи, политическим, экономическим и культурным запросам татарской нации в рамках глобализации всех форм человеческой деятельности. ХХI в. не потерпит длительного топтания на месте, он требует от национальных лидеров принятия стратегических решений по сохранению татарской нации. Как ни печально признавать, но иногда мне кажется, что с уходом нынешнего поколения татарской интеллигенции, творящей пока по крайней мере в гуманитарной сфере на родном языке, татарская культура начнёт быстро терять свои позиции на всём пространстве России и СНГ, не говоря уже о её перспективах выдержать ожесточённую конкуренцию культур на мировой арене, где уже постепенно сдают свои позиции многие восточноевропейские культуры, в том числе и великая русская культура».
А. Ахтамзян, профессор МГИМО МИД РФ, заслуженный деятель науки РФ, почётный академик АН РТ (Вестник МГИМО, № 6, декабрь 2013 г.)
Пролог
Мир подобен книгеМой дом везде, где естьНебесный свод.М. ЛермонтовДвадцатый век сурово хмурит брови…Двадцатый век устало щурит веки.Р. ГамзатовБесспорно, что успех внешнеполитической деятельности зависит не только от военно-политической и экономической мощи государства, размера его территории, престижа на международной арене, но и от дипломатической службы. Её недостатки могут нанести значительный ущерб государственным интересам, и, наоборот, благодаря грамотному дипломатическому ходу можно избежать нежелательных сложностей. Тонкости службы прекрасно известны человеку, прослужившему на этом поприще более 40 лет в разных странах азиатского суперконтинента, и не только. Гость нашего журнала – Юлдуз Нуриевич Халиуллин, один из немногих уроженцев Татарстана, связавших свою жизнь с дипломатией. Он родился в предвоенном 1936 г., полтора десятка лет прожил в родной деревне. Но судьба подарила ему возможность увидеть изнутри жизнь множества стран и народов, возможность представлять интересы страны в непростые, переломные моменты истории. Наш разговор – о тонкостях этой загадочной и трудной профессии и о её роли в современном мире.
– Юлдуз Нуриевич, Вы с детства мечтали о сфере международных отношений? Что способствовало Вашему поступлению в МГИМО?
– Разве мог я мечтать в детстве о подобных перспективах в глухой татарской деревне, которая находится в 330 км от Казани и в 30 км от районного центра? Вряд ли мы, деревенские ребята, знали в то время, что такое дипломатия. Впервые я заинтересовался международными отношениями уже во время службы в армии, где сам читал лекции о международном положении. Правда, помню, как мою маму деревенские жители почему-то называли дипломатом, видимо, потому что она умела урегулировать небольшие ссоры, возникающие между соседями. Тогда мне даже казалось, что это слово имеет какой-то негативный оттенок, то есть вроде ни нашим, ни вашим. Что меня подтолкнуло к этой сфере? Точно не могу сказать. Но уже в школе испытывал определённое пристрастие к трём предметам: истории (тренировка памяти), географии (склонность к путешествиям) и к немецкому языку (стремление понять чужую культуру). Семилетку окончил с отличием. И почти через 30 лет – Дипломатическую академию с красным дипломом. Это мой принцип: где бы я ни находился, необходимо получать максимум возможных знаний. Помню, в 14 лет я делал почти получасовой доклад в кружке географии о путешествии Васко да Гамы в Восточную Азию. Кто бы мог подумать, что через 14 лет я проделаю почти тот же путь в Джакарту, по которому он плавал в своё время. Это произошло в 1964 г., я летел по маршруту Москва – Тегеран – Карачи – Коломбо – Джакарта, чтобы начать службу в советском посольстве.
А поступление в МГИМО – своего рода элемент случайности. Я служил в радиотехнической части военно-воздушных сил, был радиомехаником. Собирался поступать в КАИ, но по пути домой, из Краснодара в Казань, заехал в Москву. И какой-то внутренний голос подсказал мне, что надо попробовать поступить в МГИМО. Конкурс был доволь- но серьёзным – 18 человек на место, но я выдержал конкурсные экзамены. Это всего лишь один элемент в цепи случайных закономерностей или закономерных случайностей. Иногда мне кажется, что вся моя жизнь состоит из них.
– В своей книге «Восток глазами дипломата» Вы сказали, что «при сегодняшних темпах интернационализации экономических, политических и культурных связей в мире невозможно рассчитывать на полную отдачу, если используются только традиционные формы дипломатии»…
– В новом тысячелетии многосторонняя дипломатия становится мощным фактором стабильности и безопасности в мире. В будущем её роль должна возрасти многократно, чтобы преодолеть глобальные вызовы цивилизации совместными усилиями всех государств. Мы вступаем в эпоху, когда задачи дипломатии чрезвычайно усложнились, поскольку она быстро проникает в новые, ранее не подвластные ей области, занимается проблемами экологии, космоса, морей и океанов, нуждающихся во всеобъемлющем международно-правовом регулировании. Мы являемся свидетелями привлечения представителей широких общественных кругов в эту деятельность. Во многих странах мира созданы различные фонды народной дипломатии, куда входят общественные и государственные организации, частные компании. На наших глазах происходит эволюция дипломатических терминов и понятий, расширение корпуса дипломатов за счёт представителей общественности разных стран.
Говорят, что дипломат подобен айсбергу, надводная часть которого то, что он может сказать, подводная же то, что он знает. В 30-е гг. ХХ столетия видный английский дипломат Г. Никольсон говорил, что «идеальный дипломат должен хорошо знать языки, обладать изысканным вкусом, быть гостеприимным, спокойным и невозмутимым человеком», «проявлять терпение и по отношению к невежеству своего собственного правительства». Однако сегодня всего этого недостаточно, хотя эти требования классической дипломатии, безусловно, остаются в силе. Современный дипломат должен быть человеком острого аналитического ума, обладать быстрой и безошибочной реакцией на высказывания и заявления официальных лиц страны пребывания. Он дол- жен умело систематизировать добытую информацию и довести до своего правительства только обоснованные выводы. Здесь не обойтись без чувства реализма, исходящего из беспрестанного анализа практических интересов того или иного государства, без хорошего знания его экономики, культуры и истории.
– Что включает в себя понятие «дипломатический язык», можно ли ему научиться? Какими чертами должен обладать дипломат?
– Академик Гриф Хайруллин, доктор педагогических наук из Алма-Аты, в своём предисловии к моей книге сказал: «Дипломатами не рождаются». Трудно что-либо возразить человеку, прошедшему огонь, воду и медные трубы педагогической дипломатии в странах Центральной Азии.
Широкое хождение имеет крылатое выражение «Дипломатам язык дан, чтобы скрывать свои мысли». Но ещё более распространено выражение «Дипломаты – это честные люди, посланные за границу для того, чтобы лгать в пользу своего государства». Некоторые приписывают эту фразу творцам древнегреческой дипломатии, другие – создателям дипломатии римской империи. Но дотошные британские исследователи в начале ХХ в. доказали, что она принадлежит английскому дипломату XVII в. Генри Уотсону. Сохранился документ, подтверждающий то, что английский король Яков I, считая это выражение циничным, отправил Уотсона в отставку задолго до смерти. Но именно так, в сущности, действовала английская дипломатия в период колониальных завоеваний. Эти методы были декларативно отвергнуты французской дипломатией, ставшей образцом для всей Европы почти на протяжении трёх столетий – XVII–XIX вв. В своей книге «О ведении переговоров с государями» де Кальер говорил о том, что нельзя ставить успех своей миссии в зависимость от обмана или обещаний, которые заведомо нельзя выполнить. Представитель этой профессии должен помнить, что доверие строится на открытой информации, за исключением той, которую он должен держать при себе в силу своего долга.
Конечно, само собой разумеется, что дипломатический работник должен владеть и дипломатическим языком. Под ним обычно понимают не язык, на котором ведутся переговоры, а совокупность специальных терминов и фраз, образующих общепринятый словарь, сложившийся в результате многовековых традиций и отношений между государствами. Для того чтобы изучить его, конечно, нужно профессиональное образование. Прежде всего, речь идёт о международном публичном и частном праве, международном протоколе, истории международных отношений. Нужно знать почти наизусть Венскую конвенцию о дипломатических сношениях 1961 г., где кодифицированы нормы международного права, относящиеся к деятельности диппредставительств, изложены привилегии и иммунитет дипломатического корпуса. Существует специальная профессиональная фразеология, которую тоже необходимо знать. Без специального обучения практически невозможно стать хорошим специалистом. Правда, сегодня есть политические назначенцы, не окончившие МГИМО, но им приходится буквально на ходу изучать все тонкости этого дела.
– Первой страной, где Вы начали работать, была Индонезия. Считаете ли Вы период работы там хорошей стартовой площадкой для себя? Какие сложности возникали в первое время для Вас?
– В институте международных отношений я готовился для работы в странах Южной Азии: Индия, Пакистан, Шри-Ланка, Непал, Мальдивы.
Я поступил в аспирантуру по кафедре зарубежного государственного права и начал готовить диссертацию на тему «Современное избирательное право Индии». Но продолжить учёбу в аспирантуре мне не дали. Вызвали в МИД и сообщили, что срочно надо ехать в Индонезию. Это стало для меня неожиданным назначением. Местного языка этой страны я не знал, но меня уверили в том, что на первых порах будет достаточно английского. Таким образом, в 1964 г. я впервые поехал в длительную зарубежную командировку, два года прослужил на посту атташе. Атташе – звучит красиво, но на самом деле это самый низший дипломатический пост, и то его не сразу получаешь, сначала надо поработать стажёром.