На пути к истине

Искать убийцу

(Роман)

Спустившись с переходного моста, Шамсиев через главное здание вышел на привокзальную площадь, где сновали люди, машины, и, остановившись возле газетного киоска, посмотрел на часы. Было без четверти пятнадцать. В это время здесь его должна была ожидать машина со следователем городской прокуратуры, но она почему-то задерживалась.

Всю ночь и ещё полдня, пока Шамсиев ехал в поезде, стояла пасмурная погода, за окном моросил мелкий дождь. Теперь же на небе не было ни облачка, и солнце, казалось, решив взять наконец реванш, жгло так нещадно, что было видно, как колышется и дрожит в его лучах воздух, напоённый дождевой влагой, как оживают и будто тянутся кверху деревья, манимые теплом и ярким светом.

Рядом находился небольшой садик, в тени которого отдыхали пассажиры. Пустующие скамейки манили к себе, но воспоминания о поезде и времени, проведённом в нём, преимущественно в сидячем положении, удерживали от соблазна присесть.

Шамсиев стал просто прохаживаться по тротуару, думая о том, как оказался в этом незнакомом городе, о существовании которого знал разве что по карте.

Накануне, в самом конце рабочего дня, его вызвал начальник следственного управления и велел спешно собираться в дорогу – таково было указание прокурора федерации. Речь шла об одном довольно щепетильном деле, связанном с убийством племянницы первого секретаря горкома. За месяц местным детективам не удалось найти убийцу. После этого в прокуратуру федерации последовал сердитый звонок из ЦК, следственное управление среагировало немедленно – и вот он в пути.

Благо ещё на работе всегда лежала дорожная сумка с предметами первой необходимости…

Прервав его раздумья, около тротуара, заскрипев тормозами, остановилась белая «Волга» со знаком такси. Из неё вышел молодой человек лет тридцати, высокого роста, худощавый, в элегантном сером костюме и сорочке, белизну которой подчёркивал узкий тёмный галстук, и сразу направился к Шамсиеву.

Когда он подошёл поближе, Шамсиев увидел, что это был сероглазый брюнет, подвижный и энергичный, с неглубоким кривым шрамом на правой щеке.

Улыбаясь, он протянул Шамсиеву руку:

– С приездом, коллега! Следователь городской прокуратуры Вахрамеев Сергей Васильевич! Прошу извинить! По дороге у нашей машины спустило колесо, пришлось поймать такси…

– Спустило колесо… Надеюсь, местные гадалки не считают это дурной приметой? – пошутил Шамсиев, отвечая ему крепким рукопожатием. Он внимательно, чуть степенно посмотрел на брюнета. – Ничего, бывает… Рад встрече! Следователь по особо важным делам прокуратуры федерации Шамсиев Булат Галимович.

Они сели в машину – оба на заднее сиденье. За окнами автомобиля замелькали невысокие здания замысловатой старинной постройки из красного и серого камня, с голубовато-зелёными выгоревшими крышами и тёмными глазницами глубоких арок, за ними последовали современные высотные здания из стекла и бетона, затем вновь вереницы старинных домов с возвышающимися над ними золочёными куполами храмов и церквушек, их временами сменяли зеленеющие за узорчатыми чугунными оградами сады и скверы – словом, во всём чувствовался осовремененный старинный русский город.

Дорога оказалась недолгой. Такси, завернув на неширокую, чуть затемнённую густыми деревьями улочку, остановилось у двухэтажного кирпичного здания с короткой, но внушительной вывеской «Городская прокуратура».

Вахрамеев пригласил гостя в свой кабинет. Здесь было уютно, прохладно и ощущался приятный душистый запах, исходивший, видимо, от свежих живых цветов, стоявших в вазе на подоконнике. В углу, возле окна, находились два мягких кресла, разделяемых полированным журнальным столиком, рядом – небольшой холодильник.

Усадив гостя в одно из кресел, Вахрамеев вынул из холодильника две бутылки с пепси-колой и, открыв, поставил на столик, предложил Шамсиеву.

– Угощайтесь, пожалуйста! Такая жара сегодня! Меня здесь спасает тенистый сад. Видите за окном? – За стёклами действительно сплошной зелёной стеной стояли деревья. – А коллегам моим в такое время достаётся! У них кабинеты на солнечной стороне.

– Да, здесь очень уютно, – заметил Шамсиев и взял со стола бутылку с прохладным напитком.

Утолив жажду и обменявшись ещё несколькими ничего не значащими фразами, они направились к прокурору.

Блюститель закона сидел, склонившись над бумагами. Это был уже немолодой мужчина с рыжеватыми, зачёсанными набок волосами, в солидных, дорогих очках, правда, чуть великоватых для худого маленького лица. Глаза из-под стёкол смотрели тускло и устало, а две скорбные складки возле уголков рта усугубляли это выражение усталости, придавая всему лицу какую-то озабоченность и угрюмость.

Увидев вошедших, он встал, вышел из-за стола. По его тонким бесцветным губам скользнула едва заметная улыбка.

– Догадываюсь, вы из Москвы. Рад, очень рад! – сказал он хриплым, простуженным голосом, протягивая Шамсиеву усеянную веснушками руку. – Что ж, будем знакомы, Александр Петрович Трифонов, прокурор города. А вы, если мне не изменяет память… Шамсиев Булат Галимович. У меня здесь всё записано, ещё вчера звонили о вашем приезде. А ты что же стоишь, Сергей? – глянул он вопрошающе на Вахрамеева. – Усаживай гостя. И сам присаживайся.

– Шамсиев… – уважительным и многозначительным тоном заговорил горпрокурор, когда все трое сели за стол. – Наслышан, наслышан. И про ваши успехи в следствии и в научной деятельности. Это дело об убийстве в московском метро… Газеты на всю страну вещали. И вашу последнюю статью читал в информационном сборнике. Как её… Психологические особенности допроса убийц… Весьма любопытная вещица! Вы где учились-то?

– В Казани, в университете, – ответил чуть натянуто Шамсиев, не скрывая своего желания скорее переменить тему разговора. – Сами-то как вы здесь, Александр Петрович? Какими мыслями живёте?

– Мысли бывают разные… А настроение, скажу не хвастаясь, было боевое, да вот приболел немножко. – Поморщившись, прокурор кашлянул в кулак. – На прошлой неделе ездили с начальником милиции на рыбалку и попали под дождь. А тут ещё это паршивое дело… Ты только не подумай… – Он посмотрел на Шамсиева и поджал губы. – Извини. Я уж на «ты» перешёл! Да чего нам соревноваться в интеллигентности, поймём, небось, друг друга… Так вот, не подумай, ради бога, экие, мол, бездари, дилетанты, месяц провозились и не могли раскрыть преступления…

Помолчав немного, он кивнул с сочувствием на Вахрамеева, сидевшего в глубокой задумчивости, и продолжал уже оживлённо, с нарастающим азартом:

– Ведь Серёжа, то есть Сергей Васильевич наш, тоже не лыком шит, хотя и молод ещё, и не так, быть может, опытен. Работал все эти годы без устали, на износ. А уж по этому делу, насчёт которого ты приехал, вообще не знал ни сна, ни отдыха. Да и я, старый грешник, не сидел сложа руки. И на место убийства выезжал, и в допросах свидетелей участвовал. И оперативники наши весь город исходили, исколесили. Но что поделаешь, раз такой крепкий орешек попался, не раскусить его и не разгрызть, ядрёна мать…

Прокурор опять приумолк и, положив на стол руки, долго сидел, разглядывая их и как бы пересчитывая веснушки, и когда заговорил снова, то в голосе его, чуть потухшем, послышались нотки обиды.

– Я знаю, Прокофий Иванович, наш первый секретарь горкома, недоволен расследованием. И чисто по-человечески я его понимаю. Как ни говори, всё же родного человека загубили, племянницу. Но нам-то вдвойне хотелось раскрыть преступление, схватить и наказать злодея. Потому и работали не покладая рук. Я пытался втолковать Прокофию Ивановичу, что есть, мол, ещё время, надо набраться терпения, подождать, но он и слушать меня не захотел, позвонил сразу в обком. Хотели сначала командировать сюда следователя из областной прокуратуры, но Прокофий Иванович отверг и этот вариант, вышел, видать, через обком на ЦК, а оттуда вашим звякнули… Ну ладно! Начальство сидит высоко, ему, наверное, виднее…

Вздохнув тяжело, с обидой, Трифонов махнул рукой и, снова обратив тусклый взгляд на Шамсиева, спросил уже по-свойски, с какой-то отеческой заботой:

– С делом, небось, ещё не знакомился и о чём там речь идёт, не знаешь?

Шамсиев пожал плечами:

– Мне известно, что убита племянница первого секретаря горкома, убита в подъезде дома, а в остальном… Но я рассчитываю на вашу помощь, и, прежде чем приступить к изучению материалов дела, хотелось бы услышать ваши соображения.

Простота и откровенность следователя, похоже, пришлись по душе прокурору.

– Какие могут быть разговоры! Что в силах, всё сделаем, – сказал он. – О своих намётках Сергей Васильевич тебе сам скажет. Ну, а если хочешь услышать моё мнение, то пожалуйста. У меня всё как на духу. Дело, на первый взгляд, простое, заурядное, по крайней мере, с точки зрения настоящего профессионала. И фабула не больно сложна. Вот послушай. По пути с южных берегов заглянула, понимаете ли, на несколько дней к своему именитому дяде молодая красавица со своим женихом, с которым через месяц должна была идти под венец. Сами-то они из Мурманска. Она – химик, завлабораторией, он – радиотехник, бывший моряк, на торговых судах когда-то плавал. Ну, приехали, всё хорошо, приняли их здесь чин чином. А вот на третий день, перед отъездом, случилось с нею несчастье. Вечером, когда уже стемнело, пошли они к её школьной подруге на день рождения. Раньше-то она, видишь, жила с родителями в этом городе, потому подруг детства, знакомых разных было у неё предостаточно. Так вот, когда шли они, взбрело вдруг в голову жениху зайти в ресторан, что стоял на пути, и взять бутылочку коньяку, ну, к подарку в придачу. А в подарок они приготовили букет роз, ярких таких, роскошных. Он, значит, в ресторан, а она не стала дожидаться, букет у неё при себе, жених про квартиру знал, зашагала, значит, дальше, прошла через двор – и в подъезд…

Прокурор остановился, нахмурил брови, видимо, мысленно ощутив себя снова во власти тех тревожных и печальных дней, и, медленно проведя рукой по лицу, продолжал, уставившись куда-то в пространство:

– Трудно сказать сейчас, поджидал ли кто её в подъезде, подкрался ли сзади, а только не дошла она до квартиры подруги. Спустя некоторое время жених обнаружил её, лежащей на лестничной площадке без сознания. Там же букет роз, камень инородный. Ударили её этим камнем по затылку. Тяжелейшая черепно-мозговая травма. Умерла она в больнице в ту же ночь… Что нам было думать тогда? Конечно, проверялась сначала самая удобная и кажущаяся правдоподобной в таких случаях версия, версия о причастности к убийству самого близкого человека, того, кто находился рядом с нею в ту ночь, жениха то есть. Да и в свете традиционного вопроса: «Кому это выгодно?» – фигура его, если исходить из понятий обычного злодейства, как-то привлекала внимание. Убийство накануне свадьбы своей невесты на почве ссоры, ревности, корысти – таких примеров в следственной практике немало. Характер у девушки был непростой… Но жених оказался человеком исключительно порядочным, добрым, любящим её фанатичной любовью. Такому до кровопролития далеко. Мы потом долго извинялись… Думали, может, убийство на почве ограбления? Тоже отпало. Все ценности: золотые серёжки, перстень, сумочка с документами, деньги – оказались при ней, в целости и сохранности. Изнасилование? Тоже никаких следов, никакого намёка на попытку надругательства. Может, мол, чья-то месть, зависть? Но в этом городе она уже не жила, по крайней мере, лет пятнадцать, и все враги, недоброжелатели, если они и были у неё в период невинной юности, наверняка успели за это время подрасти, остепениться. И на дядюшку её, Прокофия Ивановича, как будто бы никто зла не таил. Головоломка и только! А в последнее время отрабатывали ещё одну версию, версию ночного похождения какого-нибудь сумасшедшего маньяка. Но наши местные психиатры лишь посмеялись, таких, мол, на воле не держим и из психушек на ночные прогулки не выпускаем. Вот так, разбирая версию за версией, и заехали в тупик. И по сей день выбраться из него не можем. Это всё, что я знаю. Ну а об остальном вы уж с Сергеем Васильевичем потолкуете…

– Конечно, Александр Петрович! Благодарю вас! – уважительно кивнул ему Шамсиев, удовлетворённый полученной информацией, и стал медленно подниматься со стула. – А у кого уголовное дело?

– У него, – показал прокурор на Вахрамеева. – Можешь забрать сейчас же. А ты, Серёжа, сдай все другие дела Карпатову и начинай с сегодняшнего дня помогать Булату Галимовичу. Перейдёшь, так сказать, временно в его подчинение. А я съезжу сейчас к Прокофию Ивановичу и доложу ему о прибытии следователя из Москвы. А у тебя, Булат Галимович, нет желания лично представиться ему?

– Нет, благодарю. Как-нибудь потом… – деликатно уклонился от его предложения Шамсиев.

– Да, сдал, сильно сдал шеф, – заметил сочувственно Вахрамеев, когда они, выйдя из кабинета прокурора, остановились на минутку в коридоре. – А каков был хват! Светлая голова! Сломали его… Два года назад расследовали мы дело директора здешнего ресторана, взяточника, ворюги. Горком тогда здорово теребил Трифонова. Кому-то из областных чинуш не нравилось, что дело пойдёт в суд. Но Александр Петрович настоял, хапугу осудили. Зато потом шеф схлопотал подряд два выговора по партийной линии. Так, за разные мелочи… А сейчас вот собирается на пенсию, последние месяцы дорабатывает.

– Что ж, знакомая ситуация! – грустно улыбнулся Шамсиев. – Не зря же говорят, прокурор у нас независим и подчиняется только обкому. Не закону, к сожалению…

– А что, на вас там тоже нажимают?

– Ещё как! И пресс, пожалуй, потяжелее и посильнее, и уж если нажмут, то, верно, живьём из-под него не выберешься…

Когда они вернулись в кабинет, Шамсиев сел в своё кресло, а Вахрамеев долго стоял возле окна, будто пытаясь что-то разглядеть в зелёной гуще сада.

Озабоченность местного детектива была понятна Шамсиеву. Ведь ещё там, в кабинете у прокурора, Вахрамеев сидел молча, не проронил ни слова. Теперь же, когда ему предстояло отдать уголовное дело приезжему следователю, отдать после того, как он потерпел фиаско, его, вероятно, навещали не лучшие мысли и чувства.

Наконец Вахрамеев отошёл от окна и открыл сейф. Достал из него пухлый том уголовного дела, протянул его Шамсиеву.

– Вот, Булат Галимович. Здесь всё, что нам удалось собрать за месяц…

Взяв дело в привычно жёлтой картонной обложке, с регистрационным номером и названием, выведенным от руки чёрной тушью, Шамсиев положил его на колени и произвольно, словно загадав какое-то желание, открыл страницу.

Взору его предстала цветная фотография молодой женщины с улыбающимися голубыми глазами, дамы, о которой мужчина, знающий толк в женщинах, сказал бы, вероятно: не писаная красавица, но уж, верно, сведёт с ума, если захочет. Чистое загорелое лицо, чуть раскосые глаза, светло-русые волосы, маленький вздёрнутый носик, алые просящие губы – это ли не мечта любого мужчины.

С цветом её глаз и волос удачно сочетались голубое платье в белый горошек и белые бусы на длинной горделивой шее.

– Она? – спросил Шамсиев, посмотрев на Вахрамеева, сидевшего в соседнем кресле и наблюдавшего за ним.

Следователь как-то искоса, холодно взглянул на фотографию.

– Да, – обронил он устало. – Та самая Аристова Людмила Павловна… Носов, её жених, увлекался киносъёмками и во время отдыха на юге снял небольшой видеофильм о ней. С его разрешения мы сделали копию с фильма, а затем изготовили фотоснимки. Кстати, Носов… Он будет вам нужен?

– Пока нет, – не задумываясь, ответил Шамсиев. – Насколько я понял, вы уже основательно его проверили и всякие подозрения отпали…

– У меня да, – признался следователь.

– И у прокурора, кажется, тоже, – заметил Шамсиев.

Он стал медленно листать дело, пока не набрёл ещё на одну фотографию, сделанную, очевидно, в морге, перед судебно-медицинским вскрытием. На ней Аристова лежала обнажённая, с опущенными потемневшими веками и как-то по-детски, болезненно приоткрытыми губами. Роскошные волосы её лежали на столе, окружая веером бледное застывшее лицо.

Шамсиев долго и задумчиво смотрел на фотографию, потом, видимо, поймав себя на какой-то мысли, спросил:

– Камень, которым её ударили, у вас? Можно я взгляну на него?

Вахрамеев, вынул из сейфа небольшой тряпичный свёрток и, развернув, выложил на стол перед Шамсиевым довольно увесистый серый камень, оказавшийся при более внимательном рассмотрении обыкновенным куском бетона, плоским с одной стороны и неровным, бугристым – с другой.

– Вы уже исследовали его? – поинтересовался следователь по особо важным делам.

– Да. Провели три экспертизы, – пояснил Вахрамеев. – Следов крови не нашли. Видимо, удар был нанесён сзади, плашмя, поэтому на голове у жертвы не образовалось никаких открытых ран. Лишь обширная подкожная гематома и внутренняя травма мозга…

– А следы от рук?

– Их тоже не было. Видимо, рука преступника сжимала камень с неровной стороны, и пальцы не могли отпечататься. Создаётся впечатление, что нападавший не готовился к убийству заранее, иначе он запасся бы другим орудием. Этот кусок бетона, скорее всего, он подобрал во дворе. Там накануне ремонтировали бетонную дорожку и оставались неубранные куски бетона… Мне кажется, что убийство совершено случайным человеком, не имевшим никаких личных счётов с Аристовой и, возможно, вообще не знакомым с ней. Исходя из этой версии, мы здесь уже многих перетрясли…

Шамсиев, взяв в руки камень, некоторое время молча осматривал его, пытаясь представить, как держал его в руке убийца, как замахивался и наносил удар, потом, положив орудие преступления на стол, продолжил:

– Многих перетрясли, говорите? И, конечно, как принято в подобных случаях, проверяли в первую очередь судимых, бродяг, пьяниц, ну и прочее… А что-нибудь нетрадиционное, нетипичное вы испробовали?

– Что вы имеете в виду?

– Ну, скажем, поискать убийцу среди людей вполне порядочных, респектабельных, покопаться, словом, в той среде, где по логике вещей преступников не должно быть. Судимые, душевнобольные – эти люди опасны, нет сомнения. Как это там ваши местные психиатры успокоили прокурора: «…На воле не держим, из психушек на ночные прогулки не выпускаем…» Но ведь существует категория людей, может быть, психически и здоровых, но отягощённых какими-то невзгодами, неудачами, озлобленных на жизнь, раздираемых внутренними противоречиями. Впрочем, я думаю, мы ещё вернёмся к этой теме… А сейчас скажи-ка, дружище, где вы меня сегодня собираетесь устраивать на ночлег?

– Можно остановиться у меня, – искренне предложил Вахрамеев. – Трёхкомнатная квартира. Дома лишь жена и тёща…

– О нет, уволь! – рассмеялся Шамсиев. – Две женщины в доме – это уже извините меня…

– Тогда есть другой вариант. Мой двоюродный брат укатил на три месяца за границу и у него пустует особняк. Кстати, всего в пятнадцати минутах ходьбы отсюда. Думаю, там вам будет неплохо. Есть телефон…

– Но без разрешения хозяина…

– Не беспокойтесь, я там хозяин! – сказал с твёрдой решимостью Вахрамеев и уже чуть шутливо добавил: – Кстати, и моя задача по охране имущества таким образом будет успешно решена. Как-никак там импортная мебель, видеоаппаратура…

– Видеоаппаратура? – переспросил Шамсиев. – Отлично! Тогда прихвати, пожалуйста, кассету с любительским фильмом Носова!

Двухэтажный, построенный из кирпича и отделанный изнутри сосновыми досками особняк одной стороной выходил на узенькую, глухую вымощенную улицу, по другую сторону, под балконом, простирался обширный сад, в глубине которого находилось ещё несколько таких же особняков, утопающих в зелени лип, клёнов и акаций.

В уютных, просторных комнатах особняка царил приятный холодок, стояли покой и тишина. Мягкие, в меру расцвеченные ковры, удобная и со вкусом расставленная мебель, фотообои с великолепными морскими пейзажами в зале располагали к отдыху и непринуждённой беседе.

Усадив гостя за стол и включив телевизор, Вахрамеев быстренько спустился вниз. На столе вскоре появились аппетитно нарезанная ветчина, шпроты, шоколадные конфеты и свежие яблоки. Последними место на столе заняли фужеры и бутылка с шампанским.

Мужчины выпили, закусили.

– А где обитает ваш брат? – поинтересовался Шамсиев, сразу почувствовав раскованность и лёгкость в мышцах.

– В Швеции. В командировке. Он главный инженер одного здешнего предприятия. Там у них какие-то заказы…

Они выпили ещё, посидели, поговорив о Швеции, об убийстве Улофа Пальме, о советских подлодках, якобы засечённых у берегов Скандинавии, пока Шамсиев не вспомнил о видеокассете.

– Послушай, а не посмотреть ли нам лучше фильм о нашей обаятельной блондинке? – кивнул он на телевизор, демонстрирующий на экране какие-то унылые городские кварталы.

– И вправду, – согласился Вахрамеев. Он достал из сумки кассету, подключил к телевизору видеомагнитофон, поставил кассету и вернулся на своё место.

После бессвязных отрывков старых записей экран загорелся яркими красками, и по нему медленно поплыли первые кадры любительского видеофильма…

Она сидит в приморском кафе под раскидистой пальмой. Знакомое по фотографии голубое платье в белый горошек, белые бусы. Рядом – весёлый круглолицый мужчина в белом кепи и две симпатичные девушки. Все трое едят мороженое. Она медленно, как бы нехотя подносит ложечку к приоткрытому рту, чуть смеющиеся глаза смотрят в сторону снимающего. Слышатся звуки гавайской гитары…

Шамсиев, придвинувшись ближе к Вахрамееву, спросил тихо и осторожно, словно сидел в переполненном зрителями кинозале:

– Это, наверное, люди, с которыми они отдыхали там, на юге?

– Да, у Носова были кое-какие адреса, – отвечал чуть задумчиво Вахрамеев, – и мы рассылали по ним отдельные поручения. У них была своя компания, разные парни, девушки… Почти все они допрошены, но ничего интересного…

– Носов всё время был с ней?

– Не отходил ни на шаг. Носов был просто без ума от неё, оберегал как ребёнка. Говорят, она была просто неотразима. Впрочем, посмотрите…

На экране уже синело море. Вот она выходит из воды, пересекая длинными загорелыми ножками пенистые волны. На ней узкий жёлтый купальный костюм, живописно подчёркивающий покатые плечи, чётко очерченную тонкую талию, полные бёдра, округлую грудь. Ласковый южный ветер развевает её длинные светлые волосы. Она бежит к берегу, бежит улыбаясь, как та легендарная Андромеда, восставшая из пены и спешащая навстречу своему прекрасному Персею.

Глядя на эти яркие, чудные кадры, Шамсиев невольно ощущал какое-то смутное волнение в груди, чувствовал, как образ этой женщины, незнакомой, ушедшей безвременно из жизни, словно бы переселяется в его сознание, утверждается в нём, навевая тоску и тревогу.

И он, сам того не замечая, спросил вдруг, повернувшись к притихшему Вахрамееву:

– Скажи, она была ранее замужем?

Ему показалось, что Вахрамеев чуть улыбнулся.

– Нет, – сказал он сдержанно и спокойно. – У неё было много поклонников, но эта женщина всегда держалась независимо, с достоинством. Просто Носов, видимо, оказался тем человеком, о котором она мечтала. Умён, красив, интеллигентен, отличный спортсмен.

– А где её похоронили?

– Здесь, на городском кладбище. Так пожелал Прокофий Иванович. Родители приезжали на похороны. С ними тоже беседовали. Да что взять со стариков! Лишь плачут да разводят руками…

А на экране опять она, но уже в ослепительно белом костюме, играет в теннис. Движения её быстры и уверенны. Щёки пылают румянцем, на губах задорная, чуть вызывающая улыбка. Кадр неожиданно сменяется. Появляются лес, поляна, костёр. Вокруг костра – большая группа молодых людей. Она в белоснежной футболке, светлых шортах и белых кроссовках. Хриплый, страстный голос Джо Кокера напевает блюз. Вдруг она срывает плед с плеча стоящей рядом девушки, обвязывается им вокруг талии и, выйдя в центр круга, начинает танцевать одна, словно не замечая никого вокруг. Какой темперамент! Резкие выпады, повороты, в движении всё: голова, грудь, руки, бёдра. Этакая пылкая тропиканка, сгорающая от любви и страсти…

Плёнка внезапно обрывается.

– Ну, вот и всё, – возвестил тихо Вахрамеев. – Дальше идёт концерт рок-ансамбля. Я выключу, если вы не против.

Шамсиев молча кивнул. Ему вдруг захотелось остаться одному, собраться с мыслями, отдохнуть малость, и Вахрамеев, кажется, сразу понял это…

Проснулся Шамсиев рано. Встав, быстро привёл себя в порядок, гладко побрился, надел выглаженную с вечера сорочку, галстук, лёгкую летнюю куртку и, повесив на плечо сумку, подошёл к зеркалу.

– Ну, как мы сегодня? – спросил он, оценивая своё отражение строгим, критическим взглядом. Роскошная чёрная шевелюра с проседью на висках, блестящие карие глаза, густые брови, прямой нос, чуть идущие книзу татарские усы, тяжёлый волевой подбородок.