Вацлав Гавел: жизнь в истории
7 сентября в Моравской Остраве полицейский ранил депутата от SdP. Немецкая сторона вышла из переговоров, премьер Чемберлен спешно отозвал из Праги миссию Ренсимена. 12 сентября Гитлер потребовал предоставить судетским немцам право «самостоятельно» решить свою судьбу, предупредив, что они «не покинуты и не безоружны».
В Чехословакии снова объявлена мобилизация. Армия и полиция подавляют беспорядки в Судетах, Генлейн бежит в Германию. Резервисты прибывают в пограничные области, а в стране, по воспоминаниям современников, царит патриотический подъем. Казалось, что либо победа осталась за Прагой, либо начнется настоящая война – по разработанному вермахтом плану «Грюн» крайним сроком нападения на Чехословакию было 1 октября. Но войны вновь не случилось: Гитлер выиграл это противостояние в дипломатическом и психологическом бою.
«У меня есть аэроплан»
13 сентября Чемберлен уведомил Гитлера о готовности нанести личный визит. 15 сентября фюрер принял британского премьера в своей резиденции в Берхтесгадене. 18 сентября по приглашению английского правительства в Лондон прибыли премьер-министр Даладье и министр иностранных дел, будущий вишист Жорж Бонне. Чемберлен ознакомил французов с результатами своей поездки к Гитлеру, и обе стороны договорились о совместном предъявлении ультиматума Праге. В ноте, направленной чехословацкому правительству 19 сентября, западные державы требовали передачи Германии пограничных районов, в которых немецкое население составляло более 50%.
«Глава британского правительства <…> при энергичной поддержке Даладье опустился до роли какого-то незадачливого политического коммивояжера, который судорожно метался межд Гитлером и чехословацким правительством. Даже больше: Чемберлен унизился до того, что превратился в “большую дубинку” нацистского “фюрера”, требуя от Чехословакии капитуляции перед германским агрессором», – писал советский посол в Великобритании Иван Майский34.
21 сентября эта нота, сперва отклоненная министром Крофтой, была вручена президенту. «Французский посланник передал мне ответ своего правительства со слезами на глазах; по праву он оплакивал конец двадцатилетней политики, которой мы оставались верными до самой смерти. Что чувствовал в эту минуту британский посланник, я не знаю: он был холоден и смотрел упорно в пол во время объяснений французского посланника. У меня было впечатление, что оба в душе стыдятся миссии, которую от имени своих правительств выполняли», – вспоминал Бенеш35.
В тот же день в Праге начинаются протесты, президент Бенеш просит премьер-министра Милана Годжу об отставке и назначает новое правительство во главе с генералом Сыровым. 23 сентября Великобритания и Франция информируют Бенеша, что не возражают против мобилизации (на Граде снова решили, что Франция все-таки подтверждает союзнические гарантии). 24 сентября правительство и военное руководство эвакуировались из Праги, в городе устроено затемнение. По всей стране мобилизовано около полутора миллионов человек.
Однако одновременно с этим британский премьер опять летит в Германию – Гитлер принимает его в Годесберге. 24 сентября Германия выпускает годесбергский меморандум, в котором требует передачи Судет до 28 сентября и проведения плебисцитов в районах со смешанным населением.
25 сентября Чехословакия отклоняет меморандум. Во Франции мобилизованы 600 тысяч человек. Лондон начинает мобилизацию военно-морского флота. Но немецкий блеф продолжается – Гитлер не отдает приказа об атаке, потому что 28 сентября в Мюнхене собирается совместная конференция Германии, Великобритании, Франции и Италии. 30 сентября лидеры стран-участниц подписывают соглашение, предложенное Бенито Муссолини и фактически копирующее годесбергский меморандум Гитлера.
5 октября Эдвард Бенеш добровольно оставил пост президента и без промедления покинул страну. Президента впоследствии много раз упрекали в трусости и капитулянтстве. Ему никогда не забыли обращенных к нации слов, что у него-де «есть план»: злые языки потом говорили, будто на самом деле он хотел сказать «аэроплан».
Уже в социалистические времена возникло устойчивое противопоставление «народа, который хотел сражаться», и предавшей народ политической элиты. Отчасти это представление дожило и до наших дней, хотя с тех пор историки уже успели его серьезно потрепать. Здесь обязательно стоит упомянуть Яна Тесаржа и его книгу «Мюнхенский комплекс». Еще в 80-х годах диссидент и политический эмигрант Тесарж приложил серьезные усилия к тому, чтобы развенчать миф о «народе, готовом сражаться». «Мюнхенский комплекс» убедительно доказывает: что бы ни твердила коммунистическая пропаганда, Чехословакия в 1938 году не была готова к войне.
Инженерные укрепления на границе с Германией потеряли всякий смысл после аншлюса – Третий рейх готов был атаковать через бывшую австрийскую границу, которая подобным образом не укреплялась. Потенциальными противниками Чехословакии были Польша и Венгрия. Среди полутора миллионов мобилизованных солдат было триста тысяч немцев и сто тысяч венгров, и никто не знает, насколько надежными они оказались бы во время войны.
Но самое главное, настаивает Тесарж, «чехословацкий народ лета 1938 года просто-напросто не желал войны, и если у каких-то политических меньшинств были военные настроения, то они базировались на совершенно неверных представлениях, во-первых, о международном положении, во-вторых, о качестве немецкой армии, в-третьих, о возможности собственных вооруженных сил»36.
Критики упрекали Бенеша еще и в том, что он не захотел воспользоваться советской военной помощью, которая ему якобы была предложена. Вопрос участия Советского Союза в чехословацком политическом кризисе, конечно, заслуживал бы на русском языке отдельного труда, но можно прояснить некоторые детали.
В середине 30-х годов была создана довольно сложная и асимметричная система коллективной безопасности. В ее основе лежали двусторонние военные договоры между Францией, Чехословакией и СССР. При этом Советский Союз не брал на себя непосредственные обязательства перед Чехословакией – он обещал лишь вступить в войну в том случае, если в ней уже будет участвовать Франция. И Москва, и Прага, заключая этот полуфиктивный договор, фактически обманывали друг друга. СССР не собирался выступать гарантом мира и стабильности в Центральной Европе, для него речь пока шла просто о дипломатическом утверждении самого себя. Чехословакия совершенно не планировала встревать в какие бы то ни было советские конфликты, например с расположенной от нее за многие тысячи километров Японией; для нее договор с Советским Союзом был лишь одним из инструментов сдерживания Германии.
Против прямого советского вмешательства играла и география: сегодняшняя Западная Украина тогда Советскому Союзу не принадлежала. Общей границы с Чехословакией у него не было, Советской армии нужен был коридор через Польшу и Румынию – два абсолютно враждебных СССР государства. Пражское руководство неоднократно запрашивало Москву о предоставлении помощи вне рамок формальных договоренностей. Москва давала уклончивые ответы и похлопывала чехов по плечу.
«Советское правительство свободно от всяких обязательств перед Чехословакией в случае безучастного отношения Франции к нападению на нее. В этом смысле советское правительство может прийти на помощь Чехословакии лишь в порядке добровольного решения либо в силу постановления Лиги Наций, но никто не вправе этой помощи требовать по праву», – заявил нарком иностранных дел Литвинов, выступая в Лиге Наций 23 сентября37.
Однако, рассчитывая на советскую поддержку, Чехословакия меньше всего на свете хотела заполучить только советскую помощь. В ситуации, когда Англия и Франция уклонялись от войны, Бенеш боялся конфликта, в котором Чехословакия окажется на стороне коммунистической России против Западной Европы. Боялся сценария, при котором «многие в Европе начали бы думать о нем не как о жертве брутальных угроз Гитлера, но как о жестоком угнетателе судетско-немецкого меньшинства, который верит, что нет нужды отвечать на их требования благодаря мощному русскому телохранителю»38.
«Как истинный демократ, всегда искавший и выбиравший пути мирного решения конфликтов, Бенеш предпочел, чтобы его страна принесла жертву на алтарь дела мира, но выиграла морально в глазах той же мировой общественности. Таков был его выбор», – пишет биограф Бенеша Валентина Марьина39.
«Что самое важное, сбережено для будущего молодое поколение, дисциплинированное и умелое, которое было бы принесено в жертву в случае, если бы романтическое, но безнадежное сопротивление предпочли унизительному, но действительно героическому реализму», – записал в своем дневнике американский дипломат Джордж Кеннан, работавший в Праге в дни Мюнхена40.
«История, судьба, международное положение, отечественные и иностранные политики, наше общество <…> возложили на плечи этого человека бремя, которое он просто не мог унести», – скажет президент Гавел, выступая на торжествах к 110-летию Бенеша41. А в 2002 году Гавел напишет, что уже в лондонской эмиграции Бенеш стал для народа «символом чешского боя против нацизма и нашей демократической традиции, тем, чем был де Голль для французов и королева Вильгельмина для голландцев»42.
Но эти добрые слова не могут отменить главного: Первая республика рухнула. Началась Вторая республика – по словам Вацлава Гавела, «одна из самых темных эпох нашей современной истории»43. Вскоре Тешинская Силезия была передана Польше, а Подкарпатская Русь и Южная Словакия – Венгрии. В марте 1939 года на оставшейся территории Словакии было провозглашено формально независимое, но подконтрольное немцам государство. Преемник Бенеша доктор права Эмиль Гаха был срочно вызван в Берлин, где его фактически заставили согласиться с созданием Протектората Богемии и Моравии.
Как писала в те дни Марина Цветаева: «Брали – скоро и брали – щедро: взяли горы и взяли недра».
Оккупация. Милош Гавел и немцы
«Время победы худшего»
Характер нацистской агрессии предопределил и характер будущей оккупации. По сравнению с Польшей, Югославией или советскими территориями она оказалась довольно мягкой.
Используя это слово, нельзя забывать о том, что от репрессий погибли десятки, а по некоторым данным, сотни тысяч чехов. Обоих своих родителей потерял во время войны режиссер Милош Форман. От рук гестапо погибли ближайшие друзья Гавелов и их сотрудники: адвокат Велеслав Валь и один из создателей «Баррандова», архитектор Владимир Грегр. Нельзя забывать об уничтожении чешских и словацких евреев в лагерях смерти, нельзя забывать о трагедии уничтоженных карателями деревень Лидице и Лежаки.
Но, упоминая о 135 тысячах погибших чехов, британский биограф Гавела Кин приводит другую статистику: в 1938-1943 годах рождаемость в чешских землях выросла на 38%!44 За годы войны и оккупации население Чехии только увеличилось.
Историк Андреа Орзофф напоминает, что Богемия и Моравия давали около 10% всего промышленного производства Рейха, а к 1945 году на территории страны действовало лишь три десятка не очень больших и не слишком эффективных групп Сопротивления. Бесспорно, многие чешские патриоты рисковали своими жизнями, вступая в подпольные организации – членство в одной из них как раз и стоило жизни отцу Милоша Формана.
И все-таки оккупационную жизнь неплохо описывает анекдот, который, если верить Кину, был популярен и в семье Гавелов. Чех и югослав при встрече рассказывают, как они жили при немцах. Югослав говорит, что при встрече с немцами в форме они обычно сразу стреляли или, чтобы сберечь пулю, резали нацистам горло. Чех же вежливо отвечает, что с удовольствием делал бы то же самое, но у них это было противозаконно.
«Это было время победы всего худшего, что спало в душе нашего общества, время пораженчества, национального эгоизма <…> это было время, когда река нашей общественной жизни была взбаламучена грязью злобной провинциальности, капитулянтской адаптации к злу, сопротивления всему благородному и современному», – скажет Вацлав Гавел через полвека45.
Между тем «время победы всего худшего», как уже говорилось, не было столь горьким для Гавелов. Вацлав Мария увез свою семью подальше от Праги, но продолжал заниматься бизнесом, хоть это, как говорит историк Яна Чехурова, и было «танцем на тонком льду»46. «Люцерна» была в Праге 30–40-х годов одним из крупнейших мест для проведения массовых мероприятий, и избежать общения с нацистами ее хозяин не мог.
Но нас вновь интересует судьба дяди Милоша – того члена семьи Гавелов, которому было суждено получить от современников клеймо предателя. «Его контакты с высокопоставленными нацистами, абвером и гестапо во времена Протектората по сей день интерпретируют в черно-белых тонах: его считают либо защитником чешского кино, либо коллаборантом», – пишет биограф Милоша Кристина Ванатовичова47.
Был ли Милош Гавел идейным нацистом? Некоторые детали из его молодости могут подтолкнуть к такому мнению. Он состоял в умеренно националистической партии «Национальное единение», а в 20-х успел побывать членом ультраправой партии «Национальное фашистское сообщество», один из первых съездов которой прошел в «Люцерне», и профашистской организации «Молодое поколение», но информации о его реальной политической активности нет. Уже в 30-х годах он поддерживал хорошие отношения с немецкими кинематографистами, но это основывалось скорее на деловых интересах, чем на симпатиях к Гитлеру.
Мюнхен и оккупацию 1939 года Милош Гавел однозначно воспринял как угрозу своему бизнесу. Уже в первые дни Протектората случилась попытка рейдерского захвата киностудии: в «Баррандов» заявились чешские фашисты под предводительством ветерана Первой мировой и колчаковского генерала Радолы Гайды – по сути, партийные товарища Милоша 20-х годов. Гавел не струсил и пускать штурмовиков на студию не стал (поступив совершенно правильно: реальность показала, что для немцев чешские фашисты большой ценности не представляли). Но он прекрасно понимал, что вскоре за гайдовцами стоит ждать совсем других гостей. У киностудии был еврейский акционер Освальд Косек, и Милошу довольно быстро удалось уговорить его выйти из бизнеса, чтобы избежать «ариизации» – по закону ей подлежали предприятия, у которых к 17 марта оставались еврейские владельцы и совладельцы. Однако играть в формальные игры с немцами было сложно; вскоре представитель рейхспротектора объяснил Милошу, что дата выхода Косека из числа акционеров студии роли не играет: если потребуется, срок действия закона будет сдвинут на день-другой назад.
Впрочем, и у Гавела на руках оставались свои козыри. Главным было то, что нацисты считали целесообразным сохранение чешского кинематографа – он был инструментом поддержания лояльности местного населения. В конечном счете условия, навязанные чехам, не были ни честными, ни равноправными: значительная часть съемочных площадей и техники отходила немцам, а чешские режиссеры оказались вынуждены работать в немецких картинах. При этом Милош Гавел сохранил высокое положение и был вхож в большие кабинеты. Многие фильмы, снятые на «Баррандове» во время войны, остаются классикой чешского кино: «Эва делает глупости», «Отель “Голубая звезда”» или экранизация классического романа Божены Немцовой «Бабушка».
Лавируя, Гавел смог защитить наиболее талантливых своих режиссеров от работы в Германии. Среди них, например, Отакар Вавра – в будущем многолетний патриарх национального кино и один из самых злобных гонителей Милоша. Гавел дал возможность заработать поэту Витезславу Незвалу – один из официальных классиков социалистической Чехословакии написал сценарий для фильма 1941 года «В тихие ночи», где главную роль сыграла звезда чешского кино, бывшая любовница Геббельса Лида Баарова.
Положение Милоша Гавела усложняло и то, что он был геем. Конечно, не открытым – гомосексуальность считалась уголовным преступлением во всех странах, где он жил, и при всех режимах, от Первой республики до послевоенной Западной Германии. Сам он избежал уголовного преследования и суда и даже, пользуясь связями, смог вытащить из тюрьмы другого гомосексуала, режиссера Вацлава Кршку.
Вполне возможно, что на весах истории добрые дела Милоша Гавела перевесят сотрудничество с нацистами. Но сразу после войны этого не случилось: та часть чешского кинематографа, что не была запачкана таким сотрудничеством, а точнее сказать, смогла убедить в этом себя и общество, жестоко расправилась с коллаборационистами. Это клеймо получили известнейшие актрисы своего поколения: Адина Мандлова и уже упоминавшаяся Лида Баарова. Получил его заменитый пражский комик Власта Буриан. И, конечно, Милош Гавел.
«Почетные пленники России»
После своего отъезда осенью 1938 года Эдвард Бенеш оказался в сложном положении. Второго президента Чехословакии охотно звали в Соединенные Штаты, где ему предложили читать лекции в одном из университетов, но в чисто политическом смысле вокруг него царил своеобразный вакуум. Если Бенеш и не был в западных, особенно европейских, политических кругах persona non grata, то и persona grata он тоже не являлся. Европа была удовлетворена исходом Мюнхена – премьер Чемберлен, как он сам говорил, привез в Лондон «мир для нашего поколения».
Но все постепенно стало меняться с началом Второй мировой войны, особенно после разгрома Франции и прихода к власти кабинета Уинстона Черчилля. Летом 1940 года Великобритания официально признала существование правительства в изгнании, а годом позже оно было окончательно признано в качестве законного правительства Чехословакии. Одновременно с этим Бенеш получил признание от СССР, и обе стороны обменялись послами. Послом Чехословакии в Советском Союзе был назначен Зденек Фирлингер – глава первого в будущем послевоенного правительства. А в 1942 году исполнится главная политическая мечта Бенеша: Великобритания денонсирует свое участие в Мюнхенском сговоре, а генерал де Голль сделает то же самое от имени Франции.
Отношения Москвы с лондонским правительством не были гладкими. В первые годы войны репрессировали около 15 тысяч чехословаков, бежавших в СССР; несколько сотен чехословацких граждан даже были расстреляны в Катыни. Лондон совершенно заслуженно подозревал советское руководство и обосновавшихся в Москве чешских коммунистов в том, что они пытаются подмять под себя формирующиеся в СССР чехословацкие части. (Формально они подчинялись лондонскому правительству, но де-факто оказались подразделениями Красной армии; военный атташе Гелиодор Пика пытался этому противостоять, но безуспешно. После коммунистического переворота 1948 года Пика был повешен как контрреволюционер и английский шпион.)
И все-таки бóльшая часть противоречий заметалась под ковер. Сталин не развязывал открытых конфликтов с «реакционной кликой»48, как назовет в своих мемуарах лондонское правительство генерал Людвик Свобода. Достаточно сказать, что Москва безоговорочно признавала именно лондонское правительство, не создавая альтернативного, как это было в случае с Польшей и Югославией.
«Реакционная клика» платила Сталину тем же, понимая важность Советской армии для будущего освобождения страны. Многие считают, что война вообще стала переломным моментом в геополитическом мышлении Бенеша: теперь он уже не воспринимал Советский Союз в качестве инструмента полуфиктивных договоров, как в 30-х годах, а искренне верил, что безопасность Чехословакии может быть защищена только при добрых отношениях и с Востоком, и с Западом.
Итоги войны оказались для Чехословакии неоднозначными. Страна лишилась небольшой части территории, причем именно в пользу Советского Союза – Подкарпатская Русь была включена в состав Украинской ССР и остается частью Украины по сей день. Впрочем, эта аннексия была оформлена как исключительно добровольный шаг местного населения, никак не омрачающий отношений двух стран.
Чехословакия, разумеется, не считалась союзницей Гитлера и побежденной страной. При этом Ялтинские соглашения не прописывали ее судьбу столь явно, как судьбу Польши. Однако в правительство, в том числе и на высокие должности, уже были допущены коммунисты. Их лидер Клемент Готвальд стал заместителем премьера Фирлингера.
Сам Зденек Фирлингер, хоть и представлял Чешскую социал-демократическую партию, был после работы в Москве фигурой откровенно просоветской. Генерал Свобода считался в первом послевоенном правительстве беспартийным, но все понимали: портфель министра обороны отнюдь не в нейтральных руках. Примерно треть важнейших армейских должностей была занята коммунистами, тогда как другие политические силы в армии представлены не были – фактически вооруженные силы страны делились на «коммунистов и беспартийных». Джордж Кеннан язвительно называл некоммунистических министров «почетными пленниками России»49.
Перед войной в коммунистической партии Чехословакии состояло 70 тысяч человек, в самом ее конце – около 30 тысяч. Но после войны партия стала расти ошеломительными темпами. Весной 1946 года количество членов компартии перевалило за миллион, а зимой 1948 года в ней состояло больше граждан Чехословакии, чем во всех остальных политических партиях вместе взятых50.
Коммунисты стали победителями парламентских выборов 1946 года, хотя и не безоговорочными: в чешских землях КПЧ набрала 43,25% голосов, в Моравии и Силезии – 34,46% (и там, и там это было первое место). Коммунистическая партия Словакии набрала у себя немногим меньше, 30,48%, но в Словакии подавляющее большинство избирателей, больше 60%, отдали свои голоса Демократической партии. Потом эти цифры станут поводом для грустной шутки: только в Словакию коммунизм был внедрен с запада (то есть из Чехии), а не с востока. Но так или иначе, итоги выборов послужили однозначному усилению позиций коммунистов, а Клемент Готвальд возглавил новое правительство.
«Это глаза Милоша»
Семья Вацлава Марии Гавела в первые послевоенные годы серьезных трудностей не испытывала. Правда, Гуго Вавречка был сначала обвинен в сотрудничестве с нацистами, но суд освободил его от всех обвинений. Предприятия Бати были национализированы уже в 1945 году, и бывшего топ-менеджера вскоре оттуда уволили – ему, впрочем, уже исполнилось 65 лет.
А вот у Милоша проблемы только начинались. Комиссия по проверке работы киностудии в годы оккупации находилась под мощнейшим влиянием коммунистов. В 1946 году Гавела судил так называемый трибунал национальной очистки. Он был освобожден, но студию ему, конечно, никто возвращать не собирался – еще в августе 1945-го вышел декрет президента Бенеша о национализации кинематографа.
Официально бывшим собственникам запретили трудиться в своих компаниях лишь в 1951 году. Так, Вацлав Мария Гавел успел несколько лет проработать в «Люцерне» наемным служащим – его имущество было национализировано после 1948 года. Но чешское кино в услугах продюсера Милоша Гавела уже не нуждалось и еще меньше стало нуждаться в них после коммунистического переворота. Опытного менеджера хотел заполучить молодой израильский кинематограф – Гавел получил вполне официальное приглашение на работу, но не смог добиться разрешения на выезд. В 1949 году он вместе со своим любовником, официантом Душаном Губачеком, предпринял попытку бежать за границу. Им удалось перебраться в Австрию, но то ли по незнанию географии, то ли по невезению беглецы очутились в советском оккупационном секторе, откуда были выдворены обратно в Чехословакию.
За попытку бегства Милош угодил в тюрьму. Существует легенда, что за него к министру внутренних дел Вацлаву Носеку пошли просить Витезслав Незвал и известный чешский актер Ян Верих. (Иржи Восковец, партнер Вериха по знаменитому комическому дуэту, в 1950 году уехал в США и уже не вернулся. В историю чешской культуры вошла не только совместная театральная работа Вериха и Восковеца, но и их многолетняя переписка – фактически уникальное литературное произведение.) Носек, Незвал и Верих вместе отправились на охоту, и Носек якобы поообещал помиловать беглеца, если попадет в уже присмотренную утку. Министр попал, Незвал и Верих поручились, что Гавел больше бежать не станет, – и его выпустили.
Впрочем, в Чехословакии бывшему киномагнату все равно была уготована жизнь изгоя. Вацлав Мария Гавел даже не пустил брата на похороны Гуго Вавречки. (И дед, и бабка Вацлава Гавела скоропостижно скончались вскоре после объявления «акции Б» – запланированного коммунистами выселения крупной буржуазии из больших городов.)
Через два месяца после выхода из тюрьмы Милош Гавел вновь бежал за границу в компании Губачека, и на этот раз ему удалось пробраться в ФРГ. Он обосновался в Мюнхене, где начал судиться с киностудией UFA, доказывая незаконность чешско-немецких сделок во время Протектората. Часть его требований была удовлетворена, Гавел получил денежную компенсацию и даже пытался заниматься кинобизнесом, но не слишком удачно.
Не сложилась и его личная жизнь. Роман с Душаном Губачеком расстроился – сексуальная ориентация Душана вообще остается под вопросом, потому как впоследствии он женился. Совместно открытый ими чешский ресторан на первых порах, вероятно, был многим обязан славе и репутации Гавела, но настоящим его управляющим был именно Губачек. После серьезного разлада им пришлось судиться; суд склонялся не в пользу Милоша Гавела, и он сам пошел на соглашение сторон. Ресторан, оставшийся в руках Губачека и его жены, получил большую известность и попал во многие туристические справочники. В нем бывали Элизабет Тейлор и Билли Уайлдер, Вилли Брандт и Франц Беккенбауэр.