Однако спасти глаза не удалось. Они гноились, в глазницах невыносимо жгло, я мучился немыслимой головной болью. Потом я стал слепнуть. Качин наложил повязку, которую менял несколько раз в сутки. Он собственноручно брал пробы, промывал мне глаза. Он никого ко мне не подпускал и все делал сам. Уж и не знаю, спал он в тот период или нет.
Сам я не спал. Для меня наступило время кошмара. Я жил своей болью и не знал, вернется ли ко мне зрение. Боль изо дня в день только усиливалась. Температура не спадала. А потом мне стало все равно, ослепну я или нет. Было только одно желание: отделаться от боли.
Зрение вернулось. Боль прошла. Во время перевязок я начал различать свет, а через пару дней и очертания предметов. Зрение постепенно улучшалось. Я уже довольно ясно различал озабоченное лицо Ивана Сергеевича.
– Я вижу, – сообщал я ему во время перевязок и счастливо улыбался. Но профессор с бараньим упорством перебинтовывал мои глаза снова и снова. Мне это не нравилось, но к моей недовольной брани Качин даже не прислушивался.
Потом случилось событие, окончательно переломившее мою жизнь на две части. Иван Сергеевич сообщил со скорбью в голосе, что у него забирают любимого пациента, то есть меня.
– Куда? Кто забирает? – удивился я.
– Твоя контора забирает, – забурчал профессор. – Они потребовали у меня отчет о твоем здоровье, будто я солдафон в строю! Теперь тобой займутся военные медики.
Новость мне не понравилась. Я не видел Ивана Сергеевича сквозь повязку, но по ожесточенному звону небьющихся пробирок догадался, что профессор крайне раздосадован, если не зол.
– Эти мясники тебя убьют, молодой человек, – бурчал Иван Сергеевич. – Я тебя лечил, а эти будут исследовать.
– Что это значит?
– Только то, что я сказал.
– Я не собираюсь попадать к ним в руки.
– Твоего согласия никто не спрашивает. Вот приказ, где тебе велено явиться в такое-то место в такое-то время.
За словами последовал резкий хлопок триксовой бумаги по столешнице. Я заерзал на стуле, шаря рукой по столу и по листам, будто мог прочитать приказ на ощупь. С повязкой на глазах я чувствовал себя беспомощным и оттого сильно нервничал. Еще и Качин подлил масла в огонь:
– Тебя забирают, как теленка на бойню. И, главное, совершенно, совершенно не считаются с моим мнением, будто я… – тут профессор злобно фыркнул, – будто я студент, проваливший экзамен! А я, между прочим…
Я разозлился.
– Снимите с меня повязку, немедленно! – приказал я.
– Рано! Глаза еще слабые.
– Что там еще можно исследовать?
– За эту пыль можно получить звание, молодой человек. Неважно какое, научное или военное. Они найдут, что исследовать. Здесь еще плясать и плясать. Мне это ни к чему, моих трудов хватило бы на десяток докторских. Мне жаль вашу жизнь, Андрей.
Старик долго еще бубнил себе под нос, привычного хихиканья слышно не было, а я чувствовал себя загнанной в угол крысой, и эта мысль – мысль, что могу стать жертвой – страшно злила.
Я решил дождаться ночи, когда никто не помешает внезапным визитом, снять повязку и посмотреть, что стало с моими глазами, а потом попытаться выбраться из лаборатории. И я ее снял. Из номера уже успели вынести телевизор. Эти умники решили, что он мне больше не понадобится. Обстановку номера давно изучили мои руки.
В мире, куда я попал, не было цветов. Отсутствовали даже черный и белый, зато я различал все оттенки желтого и коричневого. Тем не менее, видел я отлично. Так что же случилось с глазами?
Зеркала в комнате не оказалось. Не было его и в ванной, хотя оно там висело совсем недавно. Я натыкался на него, когда на ощупь шел умываться. Сопя от злости, я выглянул в коридор и позвал дежурную. Она не откликнулась. Спала, вероятно. Я в некотором замешательстве вернулся в комнату. В коридоре запоздало послышались торопливые шаги, и в номер заглянула дежурная:
– Что случилось?
– У вас есть зеркало? – спросил я.
– Конечно, есть, – ответила она, глядя сквозь меня, и достала из кармана пиджака вожделенное зеркало. – Сейчас только свет включу…
Она слепо пошарила по стене в поисках рубильника. Мне ее странное поведение очень не понравилось: я не мог понять, что означает ее пустой взгляд, и ее шарящая по стене рука. Послышался щелчок. В комнате ровным счетом ничего не изменилось, не считая лица дежурной. Оно приобрело непередаваемое выражение. Дежурная, не спуская с меня побелевших от страха глаз, выронила зеркало, испустила нечеловеческий вопль и метнулась прочь из комнаты. Вопль катился вдоль по коридору впереди и позади женщины, пока не замер в глубинах институтской лаборатории.
Ошарашенный, испуганный, я подобрал зеркало с пола. И заорал сам. И отшвырнул от себя зеркало, как змею. Потом набрался духу, заставил себя подобрать его и снова взглянуть на свое отражение, теперь уже расколотое.
Я ли это? Глаз не было. За веками без ресниц зияли темные провалы. Оттуда вместо зрачков торчало нечто похожее на присоски. Их неровные края высовывались из-за век. Присоски шевелились, и это потрясло меня больше всего.
Зеркало выпало из ослабевших пальцев. Я опустился на диван. В коридоре слышались голоса, профессор увещевал полуночников успокоиться и разойтись. Всё в порядке. Кому-то что-то приснилось, только и всего.
Сам он уже все понял. Он торопливо зашел в номер, прикрыл дверь и умоляюще протянул ко мне руки.
– Что со мной? – дрожащим голосом спросил я, обливаясь холодным потом. – Что? Что это?
Я не мог заставить себя коснуться руками того, что шевелилось на месте глаз. Происходящее казалось мне нереальным, наигранным, как в плохом спектакле. Ощутив внезапный прилив сил, я вскочил на ноги, рывком поднял Качина за грудки, поднес его лицо к своему, жестко встряхнул и рявкнул:
– Что ты со мной сделал, старая космическая зараза?!
– Я пытался спасти твои глаза, молодой человек, – строго ответил Иван Сергеевич, не отводя взгляда. – Это сделал не я.
– А кто же?!
– Это сделали вирусы. Они спали в астероидной пыли.
– Ах ты, старая крыса, провонявшаяся реактивами!
Я тряс профессором, как тряпичной куклой, его ноги безвольно колотились об мой живот.
Иван Сергеевич такого обращения с собой не стерпел.
– Прекратить панику! – громко скомандовал он. – Сейчас же поставьте меня на место!
Привычный к военной дисциплине, я повиновался приказу и поставил его на ноги.
– Вот так-то лучше. Возьми черные очки, я купил их специально для тебя, – проговорил Иван Сергеевич сорванным голосом и протянул мне небольшой футляр.
Я, дрожа, сел на диван.
– Что мне теперь делать… с этим? – я сделал неопределенный жест в сторону глаз.
– Выполнять приказ.
– Что меня ждет в военной лаборатории?
– Смерть.
– Откуда у вас такая уверенность?
