Испытания жизни
– Господин начальник! Может быть, и я тебе чем-нибудь пригожусь. Только не пытай более моего мужика и не сажай его в кутузку. Пошли со мною в избу. Там кое-что вам расскажу, да заодно и перегончиком угощу.
Хватов поднял руку, чтобы отмахнуться от этой, на его взгляд никчемной старухи, словно от назойливой мухи, но в последний момент почему-то передумал. «Чем черт не шутит. Может старая, что-нибудь дельное скажет». Жестом, остановив Михеича, попытавшегося войти вслед за ним в дом, следователь, усевшись на расшатанный табурет, чуть прикрыл серые, слегка навыкате глаза. К подобному способу он иногда прибегал при допросах, чтобы меньше утомляться при длительных рассказах подследственных. Хватов сконцентрировал внимание на своеобразной исповеди старухи. Каждое слово бабуси могло помочь Хватову решить вопрос с кладом.
– Так вот господин следователь, однажды мне, старик, когда был пьян, говорил, что старый барин на самом деле зарыл в здешних местах огромный клад. Дед одно время пытался его искать, но после плюнул на это дело. Ему надо было зарабатывать на нашу жизнь и, поэтому, для клада у него не оставалось времени. А где находится клад и был ли он на самом деле никто толком и не знает.
– В каком месте твой старик искал золотишко барина? – с долей ехидства заметил Хватов. – Наверняка, он нарыл только ям, в огороде? Вряд ли он мог куда дальше сунуться? Всей округе известно, что Михеич – известный лентяй и бездельник.
– Вы зря говорите, господин следователь. Когда моему старику что-нибудь взбредет в голову, то он, тогда от задумки ни за что не отступится Он рыл и рыл ямы много дней подряд, но так ничего и не нашел.
– Да где же он все-таки рыл твой старик? Когда ты мне, о местах скажешь, старая хрычовка! Говори. Да поскорее! Я не могу терять время и трепаться с тобою.
– Хорошо, скажу, что знаю. Только прошу, не трогать моего Михеича. Хоть старик то мой бывает и злой и порою меня поколачивает, но я привыкла к старому хрену. Да и помощь, все-таки какая-никакая есть по хозяйству.
– Договорились, старая. А теперь говори мне: как на духу. Как своему попу каешься в своих грехах.
– Типун на тебя, господин хороший. Ну, зачем ты так, про меня говоришь.
Старуха, торопясь перекрестилась, глядя в угол прихожей, где обычно в мещанских и простонародных избах размещались иконы со Спасителем и с Божьей Матерью.
– А старик мой копал, рыл на том пригорке, рядом с храмом. Церковь сейчас в запустении, а раньше, то раньше, какие там службы были. Сам Владыко частенько приезжал к нам. А теперь нынешние господа, как их там называют: то ли революционеры, то ли пролетарии взяли все, да и испоганили всю красоту, что нам веками служила. И как только их иродов земля носит, после допущенных прегрешений.
– Довольно старая! – резко оборвал красноречивый поток речи Эдуард. – Говори. Но помни, с кем ты разговариваешь. А разговариваешь ты сейчас с той властью, представителем которой я и являюсь. И мой совет: тебе и твоему старику, которому ты, несомненно, все расскажешь, после того как я уйду отсюда. Держи язык за зубами и никому больше ни слова, что ты мне тут рассказала. Иначе, арестую тебя и твоего деда за антиправительственную пропаганду. И тогда вы будете доживать век в худом бараке на Крайнем Севере. Я против вас непременно возбужу дело.
Старуха от испуга не могла вымолвить ни единого слова и только трясла седой головой после каждого слова Хватова.
Довольный розыском и тем, что он идет по верному следу, Эдуард через полчаса оказался возле кирпичных церковных строений, превращенных местной властью в различные всевозможные склады и подсобные помещения для сельскохозяйственного инвентаря. Храмовое помещение внутри было сплошь уставлено огромным количеством разнообразных ящиков и мешками из грубой мешковины, в которых находились консервированные продукты и мука, предназначенные для снабжения близлежащих магазинов округи. Хватов заметил, что к входным дверям своеобразного огромного лабаза, то и дело подъезжали и отъезжали грузовики, кузова которых были заполнены ящиками различного калибра и прочими различными емкостями, начиная от жестяных бидонов и кончая столитровыми железными бочками. С десяток подсобных рабочих в простых, холщовых рубахах, помеченных разнообразными пятнами, в которых при ближайшем рассмотрении можно было увидеть, как следы масляной краски, так и муки, вносили в обширнейший склад грузы, доставленные грузовиками. Такие же действия они повторяли, но уже в обратном порядке, когда они грузили в прибывающие грузовики нужные ящики и емкости, согласно документам. Документы на груз внимательно читал заведующий складом, сидевший за просторным столом, сплошь заваленным различными накладными и доверенностями. Двое охранников с винтовками, стоявшие рядом с входными воротами настороженно и внимательно всматривались в нескончаемую людскую толчею, извилистой лентой, изгибающейся во дворе складов.
Хватов показал охраннику удостоверение и пояснил, что он рассматривает одно уголовное дело. И следы злоумышленников, якобы привели его сюда. Он неспешно прошелся вдоль всех запертых, бывших церковных строений, где раньше проживали священники и паломники, а ныне преобразованные в разнообразные склады. Обошел все вокруг. «Без серьезного повода сюда не придешь. Не станешь ты же копаться у всех на виду. Мне надо знать более или менее точно место, где сокровище может быть спрятано». Он повторно обошел церковь и вышел к старому, ныне не используемому кладбищу, вплотную примыкающему к ней. Повсюду были видны следы развала и разрушений, совершенных в революционные годы. Могилы почетных граждан и священнослужителей в большинстве случаев были заброшены и поросли высокой жесткой травой и местами, на некоторых из них выросли приличные деревца. «Где-то неподалеку должен быть семейный склеп Истоминских. По крайней мере, дед и прадед нынешнего генерала были похоронены именно там». Пройдя вперед, Эдуард набрел на кирпичное сооружение с железной дверцей, погнутой и поцарапанной снаружи. «Нашел, – подумал он. Здесь больше нигде не видно подобных сооружений». Он с вниманием тщательно осмотрел все вокруг и удивился относительной чистоте вокруг склепа. Сухие, корявые ветки берез и осин, повсюду валявшиеся кругом, чьей-то заботливой рукой были аккуратно сложены в ровные, одинаковые кучки. Высокий бурьян, встречающийся на каждом шагу, был вырван до самой земли. «Значит, местные ходят сюда и приглядывают за усопшими? Генералу нашему некогда, да и Мария вряд ли сюда заглянет. Может кто из старых жителей, помнящих старого барина и его отца приходят на могилы?» Неожиданно для себя, непонятно каким, но поистине звериным чутьем, Хватов почувствовал, что его держат на прицеле. По спине, под тонкой рубашкой поползли холодные ручейки пота и мелкая, нервная дрожь заставила согнуть вниз, усталые ноги. Некая, неведомая сила поспешно кинула его тело на сухую, пыльную землю и, ободрав по пути руки, он рухнул лицом вниз. В то же мгновение, над головой просвистал винтовочный выстрел, резкий и короткий, неприятно режущий слух. Через пару секунд следующая пуля впилась в землю, перед ним. Следователь, перекатившись на бок, моментально очутился за массивным надгробием, крепким и прочным, способным выдержать целый залп из любого оружия. Он ответил двумя выстрелами в сторону нападавших и, выждав пару минут, поднял над землей бедную голову. «Ушел подлец и где его теперь искать? Уже смеркается, да и лес рядом». Хватов стал отряхиваться от разнообразнейшего мусора, который в великом множестве налип на его распаленное от перестрелки тело, и столкнулся с прибежавшими на выстрелы охранниками.
– Слава Богу, вы живы! А мы уже подумали, что вам крышка. Нас тут частенько местные бандиты навещают. Всем нужны продукты, да и оружие требуется. Вас, из-за револьвера хотели прикончить. К нам они не лезут. Охрана всегда начеку. А незнакомого, и при оружии, запросто могут положить. Так, что господин следователь, молите Бога, что живы остались.
Подробные сведения о местных бандитах Хватову поведал охранник, стоявший у входных дверей в склад и внешним обликом разительно напоминающий закоренелого бандюгана. На его самодовольном, наглом, бритом лице блуждала ироничная, косая ухмылка. «Может он сам и стрелял, чтобы меня отпугнуть от склепа Истоминских? Для того чтобы я не рассматривал того, чего эти охранники пытаются сокрыть. Чтобы докопаться до истины нужно время. Его у меня и нет», – подумал про себя Хватов. Он скупо поблагодарил ретивого служивого и, не вдаваясь больше в подробности, прошел к автомобилю.
Глава 3
Полковник Соколов – начальник следственного отдела проводил очередную планерку в служебном кабинете. Помещение выглядело столь неуютно и непривлекательно, что заглянувший сюда любой человек моментально понял, что он попал в, несомненно, казенное помещение. Поэтому, никакой пощады, к так называемым врагам народа в данном учреждении никогда не было и не будет. Простые деревянные столы и невзрачные, поцарапанные стулья, большой сейф, выкрашенный серой, тусклой краской, два телефонных аппарата и настольная лампа. Вся обстановка выглядела настолько невзрачно и буднично, что казалось, человеческому глазу не на чем было остановиться на любом из вышеописанных предметов. Только портрет великого вождя, помещенный на стене над поседевшей головой начальник отдела, на самом деле был хорош. Вождь, куривший табачную трубку, выглядел грозным и величественным, и суровым видом всегда приковывал взоры, как самих следователей, так и допрашиваемых. От его проницательного взгляда, словно от лучей, исходящих из рентгеновской трубки, казалось, ни что не могло скрыться чуждого и враждебного советским, пролетарским властям. Поэтому старые, опытные следователи во время допросов подозреваемых, показывали на официальный портрет и говорили вражескому элементу, чеканя каждое слово: Говори мне всю правду. От нашего Иосифа ничего не скроешь! И что же? Ведь и помогало и не один раз, рассказывали следователи, отмечая скромным застольем раскрытие очередного преступления. Сотрудники отдела знали, что полковника в ближайшее время ждал перевод в столичное подразделение. В курилке говорили, что ему покровительствует заместитель личной охраны одного влиятельного члена центрального комитета и перевод может произойти в ближайшее время. Поговорили и другое: что влиятельные враги полковника Соколова, нажитые им за время долгой службы, могут реально затормозить его дальнейшую карьеру. Полковник – умный, проницательный мужик, как опытный интриган и любитель тонких, закулисных ходов, просчитал незаурядным умом последующие действия и, теперь, ему оставалось ловко балансировать на службе, чтобы не сделать ненужного, опрометчивого шага. Промахи, несомненно, использовались его противниками не в лучшую для него сторону.
– Почему сегодня нет Ульянова! – рявкнул он заместителю, старому майору, который дорабатывал в отделе последние дни до долгожданной пенсии. – Распустились вы все в последнее время!
– Товарищ полковник! Сейчас Ульянов допрашивает подследственного Ефимова, дело которого надо срочно закрывать и отдавать прокурору. Да вы, наверное, в курсе.
– Знаю, что надо отдавать. Но порядок должен быть везде. Объявляю вам выговор, вместе с Ульяновым. А, теперь, вы мне все, по очереди докладывайте: кто, какими делами занимается?
Он оглядел зорким глазом группу следователей, сидевших по обе стороны длинного казенного стола, где громоздились серые тощие папки очередных уголовных дел.
– Ты сегодня, чем капитан Хватов занимаешься? Сколько у тебя в производстве дел?
– На сегодняшний день больше десяти и все – срочные. Едва успеваю составлять протоколы. Совсем не хватает времени, товарищ полковник.
– Кто плохо работает или не работает, у того никогда не будет времени! Ты понял капитан!
И Соколов с такой силой ударил волосатым кулаком по столу, обтянутым зеленым сукном, что все карандаши и ручки, помещенные в мраморный прибор с треском и шумом, разлетелись по сторонам.
– Ты мне объясни Хватов, зачем тебе понадобился продовольственный склад в бывшем храме? Что ты там искал без санкции начальника? Впредь, без моих указаний запрещаю тебе совать нос, куда не надо. Понял Хватов! Иди, работай, заканчивай поскорее дело о вооруженном ограблении в Троицком магазине и вечером мне доложишь. Чтоб законченное дело лежало у меня на столе. И на будущее: перестань будоражить простой народ глупыми вопросами о барском кладе, зарытом и спрятанном при прежнем режиме. Ты работник советской милиции и я не потерплю, чтобы мои сотрудники занимались исследованием барских и поповских сказок. Тебе понятно, капитан!
«Кто-то стуканул о визите в склад нашему полкану, – белея от злости на себя и на начальника, подумал Хватов. – Неужто Михеич или охранники на складах? Ладно, скотины, я вам припомню доносы, и вы получите по полной».
– Так точно, товарищ полковник! Впредь, все действия буду согласовывать только с вами и с вашим заместителем.
Бесшумно приоткрылась входная дверь, и на пороге показался Ульянов. Он молча сел на свободный стул недалеко от полковника. Начальник отдела достал очередную папироску из открытого стального портсигара, на котором художественно был изображен вождь всех времен и народов. Выпустив замысловатый, извилистый клуб синеватого, крепкого, вонючего дыма, полковник, от наслаждения на короткое время прикрыл мясистые, толстые веки и после длительной затяжки обратил внимание на вошедшего следователя.
– Здравствуй, Ульянов! Ты нас извини, что мы начали совещание без тебя. Но, как у нас говорят: лучше поздно, чем никогда. Почему вовремя не явился? Или для тебя приказы начальника вовсе не приказы, а так – бабские просьбы.
– Виноват, товарищ полковник! Оправдываться я не собираюсь. Знаю, что все равно получу взыскание.
– И правильно думаешь, Ульянов, что не стоит тебе оправдываться. А взыскание, ты сегодня, непременно, от меня получишь. Дисциплина должна быть дисциплиной для всех: независимо от ранга и занимаемой должности. Только так, в нашей стране можно навести порядок, и победить всех врагов страны: как внутренних, так и внешних. О дисциплине постоянно говорят нам наши партийные, руководящие органы и лично великий вождь.
Соколов приподнялся со своего обжитого, потертого, кожаного кресла и указал рукою на портрет Сталина.
– Вот с кого вам надо брать пример мои молодцы. И тогда и у нас в стране, да в отделе будет порядок и дисциплина.
– Да ты, Ульянов садись на место. Тянуться ты будешь перед знакомой девушкой, чтобы завоевать у нее любовь и уважение. А передо мною служебного рвения не следует показывать. Я хочу и буду требовать, чтобы вы все точно выполняли мои указания.
Полковник снова сильно затянулся табачным дымом и, выпустив из широкого, длинного носа замысловатые кольца, с изрядной долей отвращения погасил окурок в огромной пепельнице, которая требовала, чтобы ее почистили и вымыли до желаемой чистоты и настоящего стеклянного блеска.
– Какая зараза табак, – произнес он вслух, ничуть не смущаясь окружающих. – И для здоровья оно сильно вредно, – курение. Но, я без него, никак не могу! Да, вы мои молодцы все прекрасно понимаете: с нашей нервной работой разве прекратишь курить табак. Пока мы всех бандитов и врагов народа не посадим, а это будет долгая история, придется мне продолжать чертово курение. Как не говорят о его вреде, а нервы табак успокаивает. Но, вы молодые, все же заканчивайте курение. Отказ от него вам пойдет на пользу.
Следователи улыбнулись в ответ на длинный, словесный выпад начальника. Все они хорошо знали, что никто из присутствующих здесь никогда не прекратит курение, а нравоучение произносится ради поддержания железного порядка и дисциплины, о которой только что говорил Соколов.
– Все. Заканчиваем. Идите и работайте. К вечеру жду от вас отчета по завершенным делам. А ты Ульянов останься! У меня для тебя есть особое задание.
Хватов с серьезным, деловитым видом с кожаной папкой, в которой ничего и не находилось, кроме нескольких листов чистой бумаги, вместе с остальными направился к выходу. По инерции, как всегда, он остановился перед секретарем-машинисткой Светой, работавшей рядом с кабинетом Соколова. Секретарша выполняла все необходимые действия, связанные с документацией, которой всегда было великое множество. Через руки молчаливой сорокалетней девицы в форменной, казенной гимнастерке с сержантскими нашивками, ежедневно проходило множество разнообразных приказов и распоряжений. Своевременное знание документов, ох как порой было необходимо ряду сотрудникам районного отдела внутренних дел. Светочка, хорошо знала цену начальственным директивам и старалась вести со следователями нейтрально и доброжелательно, ни отдавая никому особого предпочтения. Недаром на оштукатуренной белой стене красовался красно-коричневый плакат женщины в красноармейской форме, прижимающей к пролетарскому рту указательный палец с многозначительной надписью: не болтай. Но Хватов, один из немногих, сумел подцепить на крючок профессиональную секретаршу Соколова, льстивыми, порой, наглыми комплиментами, на которые он никогда не скупился, так как произносить и, тем более, составлять их для него не составляло большого труда. Совсем небольшие подарочки, вроде букета цветов или плитки шоколада однозначно делали свое дело и укрепляли авторитет и уважение этого следователя в глазах Светочки. «Какой внимательный мужчина. Никогда не пройдет мимо меня, безразлично, как все остальные. Обязательно скажет мне, что-нибудь приятное. Как хорошо иметь с ним дело». Подобные мысли посещали секретаршу тогда, когда она видела или общалась с Хватовым. В остальное время мысли Светочки были заняты исключительно работой. Светлане больше ничего и не хотелось в простой, прямой, как шоссейная дорога, бесхитростной жизни. Раньше она была замужем за бухгалтером. Муж невзрачный на вид и без особых талантов. Про таких людей в народе говорят, что они звезд с неба не хватают. Но он любил ее и она, по-своему, была привязана к нему. Большего она не желала. Светочка осталась вдовой после автокатастрофы. Все мысли о сказочном принце, на неком, белом коне улетели в далекое прошлое и теперь, она старалась не вспоминать девичьи грезы и фантазии.
– Хорошо ты выглядишь, Светочка! – похвалил ее Хватов, доставая из кармана кителя изящный флакончик с красивой наклейкой, на которой полуобнаженная красотка с загадочным видом прижимала к груди пышный букет белых цветов. Рисунок, по замыслу автора, должен был напоминать расцветающие, белые хризантемы.
– Попробуй чудесные духи, Света. Думаю, что они как раз вольются в твой аромат, которым ты вся и так пронизана и благоухаешь. Если понравится, достану сколько надо. Рад тебе всегда услужить.
– Что вы товарищ капитан делаете со мной? Как я увижу вас, все мои мысли и чувства куда-то пропадают.
– Все неприятности Светочка от чрезмерной работы. Наш Соколов всех достал указаниями и постановкой новых и новых задач. Всем нам от него каждый день достается на орехи. Хоть бы его поскорее перевели куда-нибудь подальше от нас.
Хватов лукавил. Для него лучшим вариантом было, когда полковник Соколов оставался на своем месте. Тогда, все осталось бы по-старому, и Ульянов никак не мог занять освободившееся место. Многие в отделе знали, что Ульянов является любимчиком полковника, хотя он всегда критиковал и ругал следователя на всех планерках и оперативных совещаниях. «Все делается для отвода глаз, чтобы поставить перед остальными своеобразную дымовую завесу и скрыть истинные намерения начальника» – поговаривали некоторые сотрудники. «А, там глядишь, и выскочит наш Ульянов каким-либо начальником, словно черт из табакерки и всем напомнит, где и в каком месте находиться кузькина мать». На глуповатом, оживленном лице Светы от недалеких, пустых комплиментов Хватова, заиграла улыбка удовольствия. Выждав немного времени, когда вокруг никого не стало, она прошептала Хватову:
– Как вы мне нравитесь, товарищ капитан, и я хочу вас так же порадовать. Пришла директива сверху, где Соколову предлагается найти достойного кандидата на его место в течение месяца. Вы понимаете, что это может значить?
– Конечно, Светик! Хорошо все понимаю.
Он вплотную приблизился к ней и поцеловал в пухлую щеку, которая стала покрываться густым румянцем от полученного удовольствия. Одно дело, когда тебя целовал твой собственный муж (дело вполне привычное и слишком знакомое) и совсем другое, когда поцелует тебя обожатель, который в душе полагает, что ты не обычная, земная женщина, а некая, таинственная фея, спустившаяся сверху, с чистых, горных вершин. Из кабинета Соколова раздался пронзительный звонок. Светлана поднялась и, сделав знак рукой Хватову, чтобы он ее дождался, шустро вошла в кабинет полковника.
– Светлана! Сделай нам с капитаном чайку, да покрепче. Да, постой, дверь не закрывай. Слишком у меня дымно. Накурили тут все, почем зря. Как людям не стыдно.
Хватов все ценные указания слышал отчетливо, так как дверь кабинета оставалась незакрытой. Полковник считал, что он с Ульяновым находится вдвоем, и никто не может слышать их разговора. Подойдя к Хватову, Светлана зашептала на ухо:
– Теперь не уйдете. Как только услышит ваши шаги, он поймет, что кто-то из посторонних сидел у меня. Получу хороший нагоняй. Посидите несколько минут. Я только заварю чаю, отнесу, и вы будете свободны, капитан.
Она без скрипа затворила за собой невысокую дверцу и вошла в соседнюю комнатку, примыкающую к приемной. В ней находился примус и принадлежности для приготовления чая. Хватов не поверил, что он на время остался один и может слышать, о чем говорят Соколов и Ульянов. Узнать содержание разговора он раньше и не надеялся. Сегодня изменчивое счастье улыбнулось ему. Подойдя вплотную к двери кабинета Соколова и скрытый от разговаривающих собеседников, он отчетливо слышал каждое слово полковника, и, хотя диалог с капитаном Ульяновым близился к концу, он ясно понял, о чем идет речь.
– Так, что Александр, я, буду тебя рекомендовать на мою должность. Генерал Истоминский хорошо отзывался о твоей работе в наркомате внутренних дел. А к его мнению прислушивается комиссар. Он с генералом дружит с детства. Да и мне, как кажется, ты по своим деловым качествам справишься с должностью. При назначении получишь майора, а года через полтора и до полковника дорастешь. Нравится тебе подобная перспектива? Я думаю, что она неплоха для такого молодого офицера, как ты. Соглашайся. Я думаю, что у тебя все получится. Вставай на мое место. Не забывай, что мне надо тоже расти. Настала мое время. Из нашей столицы, я буду за тобою приглядывать.
Хватов на цыпочках осторожно вернулся к столу секретарши. Теперь он твердо знал, что его, так называемый друг, обязательно пойдет на повышение. «Но почему не я? Чем я хуже моего товарища? И нашей Маше он больше нравится, чем я и начальство его не забывает». Глубокая зависть, переходящая порою в ненависть к лучшему другу, охватило его душу и ум. В глубинах своей неизведанной им самим до конца души, он полагал, что подобного события с Ульяновым не произойдет, но оно случилось. «Но мне плакать и расстраиваться некогда и незачем. Испортишь здоровье и больше ничего другого не получишь. Расстроенными чувствами делу не поможешь. Надо активно действовать. Для начала надо тщательно обдумать план моих дальнейших шагов». Классовые враги советского государства в конце сороковых годов были почти полностью уничтожены, но их остатки в виде кулацко-поповского элемента продолжали действовать и подрывать основы социалистической диктатуры. Естественно, что всем наркоматам, ведающим вопросами безопасности как внутри страны, так и снаружи, были поставлены задачи обнаружения и уничтожения любых врагов советской власти. Сейчас, Хватов заканчивал расследование уголовного дела бывшего слесаря, торговавшего всякой хозяйственной мелочью, в виде огородных лопат и дверных ключей, изготовляемых самим кустарем. Продажа всех изделий шла у него туго. Народ, из-за отсутствия лишних денег старался на всем экономить, и слесарь Воробьев получал совсем малую выручку от продажи мелких изделий. Однажды, в один из воскресных дней, когда он ничего не продал, работяга в закусочной, расположенной на базаре, после принятия значительной дозы горячительного, позволил себе разглагольствовать о политике государства, в компании мелких, розничных торговцев. К несчастью Воробьева, среди подвыпивших, оказался один осведомитель, под видом мастерового, который регулярно сообщал собранную им информацию о настроениях торговцев и посетителей рынка. Казалось, по данному ремесленнику у следствия не возникало никаких вопросов: налицо антисоветская пропаганда и агитация. Воробьев при всех заявлял: «что у нас за власть, когда он всю жизнь работает и не может заработком прокормить семью». Налицо признаки политической статьи – пятьдесят восьмой. В кабинете Хватов взял в цепкие руки тоненькую, серую, казённую папку с делом Воробьева и на время задумался. «Расследование как будто бы закончено, но нет в нем необходимого веса, того блеска, той значимости и основательности. Обыкновенное банальное уголовное дело. Да и срок по нему сиделец может получить совсем небольшой». Эдуарду было решительно все равно, что ремесленник говорил о партии и о мировом вожде. Ему, надо было, придать заурядному делу более широкий размах и масштаб, чтобы нынешнее руководство заметило и соответствующим образом оценило его заслуги. «Неплохо смотрелось раскрытие группы антисоветчиков. Надо к делу присоединить какого-либо служителя культа и сделать его основным фигурантом, а не ремесленника Воробьева». Перебрав в уме все известные фамилии священников, ранее знакомых по долгу своей работы, мысли Хватова остановились на иерее Фотии, проживающего теперь в городе Колково. Священник, ранее, служил в той же церкви, в развалинах которой не так давно побывал следователь. «Подобная кандидатура будет самой подходящей. Да, и я, попытаюсь расспросить попа о таинственном кладе старого барина. Фотий мог внести дополнительную ясность: где спрятано барское сокровище? Недаром он служил в обители более двадцати лет и, естественно, может мне указать все возможные потайные места в ближайшей округе. Правда, наш полковник категорически запретил мне заикаться о кладе, в связи с досадным случаем на сельском погосте и никогда больше о нем не говорить. После ареста попа у меня появится твердый, законный повод для подобных расспросов. Иначе, по-другому, не может быть: бывший настоятель будет представлен в уголовном деле, как матерый антисоветчик». От замысловатого хода мыслей у Эдуарда вспотел затылок, поросший жестким, седоватым волосом. «Что-то рано у меня появилась никому не нужная седина, да и подравнять волосы мне необходимо. Сегодня заскочу к нашему брадобрею. Нужно хорошо выглядеть перед начальством. У меня не все потеряно. Выскочка Ульянов пока не назначен на должность. Время у меня есть. Срочно надо на воздух. В кабинете у нас больно надымлено. Да и голову настала пора проветрить».