Испытания жизни

Она не торопясь стала натягивать сиреневое платье, ранее небрежно висевшее на стуле, на голубую сорочку, в которой она появилась перед Марией. Истоминская никак не могла прийти в себя от изумления. «Что творится в безумном мире? Полуголая девица, расхаживает свободно и непринужденно в квартире будущего жениха. Такое может привидеться разве что в страшном сне. Но все именно происходит сейчас у меня на глазах. Мне надо что-то сделать». Маша подошла поближе к Александру, спящему с закрытыми глазами и с помятым небритым лицом. Он выглядел действительно больным и разбитым. «Что же с ним? Чем же он так внезапно заболел? Саша всегда был здоров и весел, но…». Внезапная догадка осенила ее. «Да так выглядят люди после очередного бурного застолья». Она несколько раз видела Александра таким после подобных пьяных мероприятий. Марию особо задело нахождение посторонней, привлекательной девицы. Какой Ульянов мерзавец, совсем не похоже, что он меня ждал». Она подошла к кровати и с силой стала толкать его.

– Ты моя, долгожданная! Откуда ты здесь появилась? Я думал, что ты приедешь завтра.

– Пить надо меньше, Саша! Мы разговаривали с тобою по поводу выпивки, но по тебя видно, что я не смогла достучаться. В, общем, прощай и больше ко мне не приближайся. И не вздумай мне, что-либо говорить в свое оправдание. С тобою у меня все покончено.

Александр попытался приподняться с кровати, но присев, он тут же пошатнулся и схватился за голову. Выпитая накануне водка давала знать. Его тошнило и мутило, словно он находился на палубе корабля во время морской качки. Он с отвращением отвернулся от стакана с водкой, услужливо поднесенной Женей. Девица оказалась слишком настойчивой.

– Выпей лекарство, Александр. Сразу полегчает. А здорово мы все вчера погуляли на дне рождения у твоего друга. Есть, что будет вспомнить на старости лет. Не расстраивайся, что Маша поссорилась с тобою. Поверь моей женской интуиции, что размолвка продлится недолго. Всем давно известно, что, когда милые начинают браниться, они потешают друг друга.

– На самом деле, мне стало немного легче – заметил Александр, запивая выпитый стакана огуречным рассолом. – И будто бы аппетит стал появляться. Только мне жаль, что так плохо вышло с Машей. Я кругом виноват, и спорить здесь нечего. Придется мне сильно постараться, чтобы загладить вину.

– Ну, а мне пора идти.

Евгения, полностью одетая, окинула жалостливым взглядом Александра.

– Спасибо, тебе господин следователь за составленную компанию. И, главное, ты так сильно не переживай, из-за невесты. Ну, а если у тебя, с твоей праведной, дело полностью разладиться, я всегда готова заменить ее. Прощай красавчик, не поминай лихом!

Хватов внутренне ликовал. Он был наслышан о неудачной встрече Ульянова и Истоминской от своих коварных подружек, которые изо всех сил старались получить от него приличную сумму за успешное провернутое ими дело.

– Все, все мои красавицы. Отправляйтесь по своим домам. Когда вы мне понадобитесь, то я вас позову.

Найдя Николая Пилипенко, одного из оперативных сотрудников уголовного розыска и позвав его пообедать вместе, что выглядело правдоподобно для окружающих, Хватов, разливая водку по стаканам, ставил перед ним замысловатую, но разрешимую задачку.

– Слушай, Николаша! Проберись в дом попа Фотия, когда там никого не будет, и подбрось ему в его сарай, где он держит всякий хлам – хороший подарочек.

Он достал из коричневого кожаного портфеля, придающий Хватову пущую важность, толстый плотный конверт, и незаметно протянул его оперативнику.

– В нем материалы для работы. Задание нехитрое, но выполнить его надо предельно чисто, чтобы ни одна душа, ни один из наших сыскарей, а они у нас люди не глупые, не смели бы подумать, что в подобном деле замешаны мы. Тебе понятно, лейтенант? Работу, ты должен выполнить сегодня после обеда или к завтрашнему утру.

Хватов снова протянул Пилипенко похожий на первый, но меньший по размеру второй конверт.

– Здесь, аванс за работу. Полностью расчет, когда все сделаешь. При любом провале не обессудь. Я выручать тебя не стану. Ты не маленький и знаешь правило: у нас здесь каждый за себя. Разболтаешь о деле кому-нибудь, то все: тебе сразу будет каюк. Материалов на тебя, где ты собирал деньги с базарных торговцев, хватит на пять Магаданов. Так, что Коленька хорошенько подумай, прежде чем распускать язык.

– Да, что тут непонятного, командир. Мы что себе враги? Не беспокойся, все сделаю в наилучшем виде.

Пилипенко накрыл короткой, но большой и плотной ладонью, поросшей коричневой шерстью конверт, исчезнувший на глазах, словно его вовсе никогда не существовало в природе. «Фокусник, да и только. Сейчас Коля, смахивает на бурого медведя, отбирающего у диких пчел с большим трудом собранный ими мед». Пилипенко залпом выпил целый стакан водки и, закусив на ходу, горстью квашеной капусты, как ни в чем не бывало, вышел из столовой. «Да. Скотина еще та! С ним надо ухо востро держать. И повадки, и обращение у него с людьми – медвежьи. Но, пока мне он нужен. Ну, а потом, извини меня, господин Пилипенко, я с тобою церемониться больше не буду». Хватов не спеша допил стакан крепкого чая и снова принялся за обдумывание своих многочисленных темных дел.

Соколов, в который раз мысленно прошелся по всем неотложным делам, накопившихся у него за последнюю неделю. Надо было навести если не идеальный, то хотя бы приличный порядок в обширном хозяйстве. В первую очередь, следовало отработать все раскрытые и доведенные до конца уголовные дела, чтобы выглядеть безупречно и достойно в связи с надвигающейся прокурорской проверки из столицы. Проверка обязательна, должна прибыть к нему для ревизии его подразделения, и поэтому, можно было не торопиться к гадалке. О приближающейся ревизии отдела ему сообщил давний приятель из столицы, давно хлопотавший о переводе Соколова в столичное министерство.

– Ты постарайся Анатолий Иванович показать свой отдел, как девица показывает собранное приданное родственникам жениха, или утверждает перед ними, что она до сих пор невинна. Наведи в отделе порядок и подчисти все: где возможно. Пойми, что от генеральной проверки будет зависеть: состоится ли твой перевод в Москву или нет. Но, пока ты не благодари меня. Благодарить меня будешь после перевода в столицу. Не думай, что я от тебя отстану после перевода. Сколько сил и энергии мне пришлось потратить, чтобы окончательно утрясти твое новое назначение.

«Ошибиться мне теперь никак нельзя. Мои, так называемые доброжелатели, а их у меня, как у всякого порядочного начальника, всегда найдутся в избытке, только и ждут, чтобы подставить мне подножку и лишить должности. Не дождетесь, сукины дети», – пробормотал про себя полковник и с такой силой и накопившейся в нем злостью ударил сжатым кулаком о письменный стол, что чернильный прибор, взлетев чуть ли не до потолка, приземлился обратно на зеленое сукно, разделившись на крупные неровные части. «Нервишки у меня изрядно порасшатались. Да и как же им быть крепкими и здоровыми, когда целыми днями и ночами приходиться возится со всякой швалью. Надо все же показаться нашему милицейскому эскулапу, хотя он и мало понимает в лечебном деле, а силен, глушить вино. Пожалуй, я загляну к нему сегодня. Может что-нибудь и посоветует, а может и капель каких-либо успокоительных выпишет».

Собрав всех сотрудников в кабинете, полковник начал «постановку» первоочередных задач «личному» составу, как он, иногда, называл своих работников, особенно в те дни и часы, когда он был чем-то существенно озабочен.

– Итак, товарищи следователи, чтобы вы все подчистили у себя, в своих хозяйствах! Пусть каждый из вас основательно пороется в столах. Я представляю ваши ящики. Один черт знает, что там понапихано. При желании и ужей вместе с полевыми мышами можно найти в делах, хотя мне до сих пор неясно, как они туда к вам попадают. Сейчас о главном: обратите особое внимание на текущие дела, которые вы сейчас ведете. Аккуратно подшейте все бумаги, чтобы они были на нужных местах.

Он, обратился к Ульянову, делавшему вид, что внимательно слушает эти ценные указания.

– А у тебя капитан как обстоят дела с Воробьевым и как его там, этого…попа Фотия, так его, кажется, зовут.

– Так точно, товарищ полковник. Только Фотий здесь не причем. Нет против него никаких улик.

– Так, что же ты медлишь Ульянов? Не хватало нам тут невиновных содержать. Итак, дармоедов в стране развелось немерено. Разве всех тунеядцев наше государство должно кормить даром? Их надо перевоспитывать или принудительно заставлять работать, например, на лесоповале. Выпускай немедленно попа, чтобы его духа у нас близко не было.

У Хватова сильнее застучало сердце от слов полковника. Происходящие события складывались по заранее разработанному им плану. «В ближайшее время он покажет всем присутствующим: кто в отделе является настоящим хозяином? И тогда, любитель женщин и начальника – Ульянов будет раздавлен и уничтожен, как самое ничтожное, мелкое насекомое».

Он, непроизвольно улыбнулся при возникших мыслях, и улыбка явилась резким диссонансом между серьезными лицами окружающих и его неприлично улыбнувшемся, не к месту, лицом.

– Почему ты улыбаешься Хватов? Неужели у тебя так все хорошо в твоем гребаном хозяйстве, что ты изволишь, надсмехаешься над нами? Поведай, пожалуйста, нам, дуракам, как же ты добился у себя на участке отличных результатов? Но, я что-то улучшения работы не заметил. Может быть, я стал старым и бестолковым, а Хватов? Что ты нам скажешь обо мне?

Эдуард хорошо знал, что в гневе начальник будет устраивать разнос провинившемуся не меньше десяти минут. Он молчал и стоял навытяжку перед Соколовым, слушая бранные и обидные для него слова, которые, несомненно, слышали и другие.

– Виноват, товарищ полковник! Прошу прощения. Больше не повториться. Я немного задумался и, поэтому, отвлекся от ваших указаний.

– Так будет лучше, капитан. Отвлекся он, видите ли. Только о девицах, да о развлечениях думаете, капитан. А наш враг никогда не отвлекается от своего злобного дела и не спит в отличие от тебя, Хватов. Вот с кого надо брать пример в этом плане. Не отдыхать, а работать, все время, изо дня в день. И, тогда мы с нашими врагами и вредителями народа покончим раз и навсегда, выполняя важную государственную задачу, поставленную великим Сталиным.

«Погоди, полковник! Я тебе припомню бранные слова, произнесенные в присутствии многочисленных свидетелей. Надо же так сказать: брать пример с врагов народа. Только мне их надо подать под соответствующим соусом, естественно, антисоветским, и, тогда, я посмотрю на тебя с наслаждением, как ты станешь выкручиваться».

Отпустив конвоира, Ульянов остался наедине с Фотием.

– Я вижу Фотий Игнатьевич, что вы в этом деле совершенно не причем. Все обвинения с вас пока сняты. Но времена у нас сейчас слишком серьезные и суровые. Мой совет: немедленно собирайте свои вещи и подальше уезжайте из нашего города. Вы должны понимать, что наше начальство в любой момент может отозвать обратно решение по вашему делу. Вы, наиболее подходящая кандидатура для подобных дел, тем более что к служителям культа у нас в обществе сложилось негативное отношение. У нас атеистическое государство. Я лично к вам отношусь – хорошо. Вы человек трудящийся, мастеровой, да и ваша племянница Анастасия тоже серьезная и порядочная девушка.

Отец Фотий протянул Ульянову жилистую, мозолистую руку:

– Благослови вас Господь, молодой человек. Вы хоть и являетесь служителем нынешней власти, но я в вас вижу искреннего и честного человека. Позвольте мне заметить и не обижайтесь на меня, но вам немного не хватает серьезности и терпения. Но это дело наживное. Необходимые качества, как я думаю, вы приобретете потом, в течение жизни. И, не слишком расстраивайтесь из-за ссоры с вашей девушкой. Со временем, наш Господь все вещи расставит по своим местам, и то, что теперь нам кажется диким и нелепым, со временем приобретет стройное и необходимое объяснение для случившихся событий. Все, что с нами происходит в нашей жизни идет исключительно для пользы нашей бессмертной души. Подчеркиваю, юноша, все: и хорошее, и плохое, все нам будет необходимо. Надеюсь, что со временем, вы ясно поймете мою мысль. А, пока, молодой человек, до свидания. Жизнь она штука сложная и замысловатая. И, как она сложится в дальнейшем у каждого, зависит, в первую очередь, от нашего Господа и самих нас. Атеисту этих вещей не понять. Он полагается, исключительно, на собственные силы, но так считать – самообман, иллюзия, говоря языком факиров и фокусников. «Человек предполагает, а Бог располагает» – так говорят у нас в народе. И это, исключительная, правда.

Ульянов долго не мог прийти в себя от изумления, после встречи с Фотием. «Откуда, простой, пожилой священник мог знать о его взаимоотношениях с Марией? Он никогда ее не только не видел, но, наверное, и не подозревал о ее существовании. Как он узнал о моих взаимоотношениях с Машей? Мистика, да и только».

Александр, как и его родители, согласно традициям того времени, был когда-то крещен в раннем периоде своего детства, и, естественно, никак не мог помнить таинство. Он знал, что его крестили, и никогда не придавал произошедшему слишком большого значения. Атеистическая среда, где он рос и развивался, и в которой, по большому счету, он находился теперь, по долгу своей службы, не располагала к любым богословским размышлениям о Боге и о его взаимоотношениях с людьми. Для него текущая реальность сводилась к разоблачению бандитов, преступников и к тому, чтобы они понесли за все злодеяния заслуженное наказание. Бог и святые, по его мнению, не вписывались в сложившуюся, привычную для него служебную деятельность. Настоящие живые девушки из плоти и крови, хорошая еда, горячительные напитки и, дальнейшее продвижение по карьерной лестнице – все реальные вещи, занимающие весь ум и душу Ульянова. Хотя… хотя… где-то незаметно, для него самого, для его аналитического ума, в глубине души (она есть у каждого), сохранялась некая чистая, настоящая часть, соединяющая его с Высшим Существом и со всем тем, что никак не было связано с его текущими, материальными делами. Именно, настоящая часть души и позволила Александру оставаться человеком и проявлять истинные человеческие качества, несмотря на все его недостатки, присущие ему, как и большинству молодых людей, не обременяющих себя философскими изысканиями на окружающий их мир и природу. Ему недоставало четкого, определенного, стройного мировоззрения на окружающий мир и к чему человек должен, в конечном счете, стремится. Но весь склад натуры Ульянова изначально был направлен к познанию мира, и требовалось время и соответствующие испытания для преобразования его души и для нахождения настоящего места в суровой жизни. От непосредственных занятий с делами подследственных, Александра отвлекло внезапное появление в его кабинете Соколова. Полковник, не здороваясь, чуть кивнув большой, бритой головой прокричал ему, в самое ухо.

– Ульянов! Срочно зайди ко мне. У меня есть дело для тебя.

– Но как же мои дела, товарищ полковник! Вы приказали нам привести все наши дела в полный порядок.

– Никаких но, Ульянов. Ты сегодня едешь в командировку, в Можайск. У них двойное убийство в сберегательной кассе. Просили прислать от нас наиболее опытного следователя. Наше начальство выбрало именно тебя. Это приказ Ульянов. Ты понял, капитан!

– Так точно, товарищ полковник. Готов выполнить ваш приказ!

Всю дорогу до Можайска Александр думал вовсе не о предстоящем для него розыскном деле. Все происшествия были для него привычным делом и не представляли для него особой сложности. Его больше занимали неясные, неопределенные отношения с предполагаемой, а может и бывшей для него невестой, которые с момента их последнего свидания стали более запутанными и непонятными. Мария не отвечала на его телефонные звонки и не ответила на его письмо, где он попытался объясниться с ней и снять с себя необоснованные подозрения, возникшие у Маши при последнем приезде к нему. Тогда, он, по пьяному делу, не смог встретить девушку. В письме Ульянов нисколько не искал какого-либо оправдания и не ссылался на празднование дня рождения друга, в качестве уважительной причины. Он написал девушке, что в знаковый день он выпил чересчур много и, поэтому, оказался в компании какой-то малознакомой ему женщины, так как он не мог контролировать свои поступки. Раньше, он никогда с ней не встречался и больше, впредь, не намерен поддерживать с ней знакомство. Понятно, что он сильно виноват (о его оправдании не может быть и речи), но понять его человеческие слабости и его натуру при явном желании со стороны Марии возможно. Он ее по-прежнему любит с большей силой, чем раньше. И, пусть, Машенька в нем больше не сомневается. Он сделает для нее все, чего только она захочет.

Девушка продолжала упорно молчать. Неясный поворот событий, естественно, тревожил Ульянова и отвлекал его от любимой работы, что раньше с ним никогда не случалось. Истоминская, давно получила от него искреннее, простодушное послание. Сначала она вовсе не хотела его читать, и думала выбросить письмо. Но, все же, пересилив себя, Мария положила послание в сумочку, надеясь в глубине души, что она сумеет со временем собраться с духом и прочитать его. Как и Александр, она привычно ходила на работу в школу и как могла, учила различных по своим характерам и способностям малолетних ребятишек. Марию тоже мучили и преследовали мысли о Саше, о ее неудачном приезде к нему и, самое главное, возникшая неопределенность в их взаимоотношениях. Они, в настоящее время, выглядели значительно хуже, чем полный разрыв в их отношениях. Горечь разочарования в этом избраннике, его досадные ошибки в прошлом, его порой, как ей казалось, недостойное поведение для взрослого мужчины, (а, скорее всего, присущее не совсем зрелому, избалованному юноше) не могли все же заглушить чувства любви к Александру со всеми присущими ему достоинствами и недостатками. При первой возможности, она поделилась беспокоящими мыслями с няней Авдотьей Николаевной. Рассказывая о поездке к Александру, она время от времени останавливалась, глубоко всхлипывая и вытирая невольно набегавшие слезы своим кружевным платочком.

– Успокойся ты, Машенька. И так уж сильно не волнуйся. Не надо слишком переживать. Горести не для тебя. Молодая девушка должна жить для радости и для счастья окружающим людям. Ты поняла, о чем я говорю? У тебя все впереди будет: и хорошее, и плохое. Так что моя Машенька привыкай ко всему. А, то, что у тебя случилась размолвка с твоим Сашкой, совсем не беда. Да, кстати, а что он написал тебе о встрече? Ты мне так и не сказала. Какие оправдания в неправильном поведении он выставляет? Скажи мне всю правду. Поделись со мною. Может, я тогда тебе скажу, после этого что-либо по делу.

Когда Мария сообщила, что она и не открывала Сашино послание, Авдотья Николаевна всплеснула полными, сильными руками.

– Молодец девонька! Как у нас говорят, сейчас: много ты дала стране угля. О чем нам тогда с тобой говорить дальше, когда письмеца она и не открывала? Что же тогда здесь мы с тобою обсуждаем? А, может, он там какие-либо веские доводы приводит для своего оправдание. И, тогда, все бы стало по своим местам. Может быть, он и сообщил для нас, что-нибудь важное. Всякое в жизни бывает, со всяким может такое по жизни случится, что и в страшном сне вряд ли увидишь.

Пересилив боязнь, и внутренне проклиная свою натуру за проявленную нерешительность, которая, была не присуща девушке, Машенька твердой рукой открыла столь длительно тревожащее ее, знаковое для нее послание Ульянова.

Бегло пробежав глазами первые строки, она, неизвестно почему, успокоилась и дочитывала письмо без суеты и поспешности, анализирую и, процеживая в уме каждое, написанное им слово. Да! Так оно и случилось. Как она и думала. И во всем виноват он, ее Сашка. Точнее, его легкомысленный и не совсем зрелый нрав, его склонность к неожиданным выходкам: особенно, к выпивке и к удовольствиям. Сколько раз она просила его более серьезно относиться к своим поступкам, не позволять себе лишнего в людных компаниях. Он никак понять не может, что говорит она с ним серьезно и, что она не может связать свою дальнейшую жизнь с несерьезным, беспокойным человеком. И каков итог всех бесед? Все повторяется снова и снова. Все возвращается на круги своя. И никто ей сейчас не подскажет, как она должна вести себя дальше по отношению к Александру: ни ее няня, ни ближайшая подруга Лидия, с которой она вместе работала в школе, ни отец, всегда занятый своими солдатами. «Все же, окончательно, решать мне придется самой, и надеяться на других я не стану. И, если я ошибусь в своем выборе и сделаю неправильный ход, винить буду себя. В моих взаимоотношениях с Ульяновым надо сделать некий перерыв, чтобы любимый человек поразмыслил о дальнейшей жизни и о сделанных ошибках. Есть вероятность того, что после перерыва он поумнеет. Вернее, сказать, повзрослеет, и не будет совершать необдуманных, опрометчивых действий. Поэтому, пока я не стану отвечать на его письмо. Молчание станет наиболее лучшим решением создавшегося положения».

Дело в Можайске оказалось для Ульянова не слишком сложным и, передав его для окончательного завершения местным коллегам он, со спокойной совестью, вернулся в город. Подходя к своему отделу, он, с горечью заметил, что «золотая осень», которая всегда ему нравилась, совсем закончилась и впереди будут бесконечные, хмурые дни с мелкими, моросящими дождями, сменяющиеся вихревыми порывами липкого, мокрого снега. Мокрые оголенные кусты и деревья с остатками сухих, почерневших, сморщенных листьев сиротливо смотрелись на фоне серых городских зданий, раньше скрывавшихся под пышной летней зеленью. Намокшие бурые листья, не сумевшие попасть под метлу дворника, прилипали к обуви спешащих по неотложным делам прохожих, стремящихся поскорее укрыться от пронизывающего северного ветра в своих уютных домах и конторах различных учреждений. Александр не привык долго унывать и горевать, тем более, о ненастной погоде. Его веселая, деятельная натура не могла слишком долго останавливаться на одних мрачных и печальных событиях. Его природа была устроена так, что он не слишком долго задумывался над возникающими неприятностями. Он верил в свои собственные силы, интуитивно зная, что дальше у него все будет идти хорошо. Внутренне он чувствовал, что и с Марией у него все наладится, и они опять будут вместе. Войдя в кабинет следователей, он поздоровался с товарищами и, сняв куртку, влажную от дождевой влаги, уселся за рабочий стол.

– Давно тебя у нас не было Александр, и мы соскучились без тебя, – произнес следователь Михайлов, наливая Ульянову, стакан со свежезаваренным чаем. – На глотни, согрейся. На улице стало прохладно. Но все пустяки. Соколов нас не забывает, дает всем нам хорошенько согреться. Он нас спрашивал: когда же ты у нас появишься на работе? Как будто он не знает, где ты сейчас находишься? Так, что Александр, готовься к встрече с ним.

– Мне не привыкать, не один раз я стоял у него на ковре, навытяжку, – отшутился Александр. – Когда доложу начальству о поездке, тогда и вам расскажу о командировке. Михайлов, ты же должен понимать, что любому начальству надо всегда докладывать в первую очередь.

Отчитавшись перед Соколовым о проделанной работе и получив от него скупую, устную благодарность за исполненное дело, прозвучавшую как совсем нечто другое, Александр, было, направился к выходу, но на пороге его остановил приказ начальника.

– Стой, капитан! Завтра, с утра ты мне доложишь обо всех делах, по которым ведешь следствие и, в первую очередь, принесешь на просмотр законченные эпизоды.

Откозыряв начальству, Ульянов приступил к выполнению приказа. Достав из походной сумки массивный ключ от железного сейфа, содержащего все необходимые папки и печати, он открыл ящик и вдруг заметил, что кто-то основательно поработал и явно побывал в нем. Казенные папки с делами были, без сомнения, сдвинуты с привычных мест. Секретные бумаги были сложены не аккуратной стопкой, как он обычно делал лично, а лежали в хаотичном беспорядке. Он увидел, что папка с делом Хребтова, раннее лежавшая поверх всей остальной документации, таинственным образом исчезла. Ульянов внимательно осмотрел содержимое сейфа тщательнейшим образом, просматривая на свет каждый документ. Да! Все его сомнения вконец исчезли. У него, кто-то похитил дело Хребтова и часть бланков с печатями отдела милиции. Ключ от железного ящика был у него одного, в единственном экземпляре, хотя изготовить слепок и открыть ящик в его отсутствии мог любой из находящихся в кабинете следователей или кто-то из дежурных по отделу. Александр принялся внимательно рассматривать все столы, имевшиеся в отделе, и открыл шкафы с бумагами, которые использовались для общих целей. Все бесполезно: нигде дела Хребтова не было. На следующий день, он опросил всех сослуживцев: «не брал ли кто из них, в его отсутствие дело Фотия, может оно потребовалось срочно начальству?» Все коллеги одновременно пытались чем-то помочь Александру, перерыв весь отдел, но потуги оказались напрасными. Полковник рассердился не на шутку: