Испытания жизни
– Ты так сильно не переживай, Машенька! – начала разговор Зина, молоденькая и хорошенькая женщина лет тридцати и преподававшая детям географию. – Я со своим рассталась год назад и теперь нисколько не жалею. А вначале что было: ты даже не поверишь? До чего все было плохо. Не могла совсем спать и работать. Рыдала все ночи напролет. А, потом, как-то сразу меня отвернуло от этих страданий, словно ничего со мной и не было, словно я одна и жила все время. И, теперь, слава тебе Господи, (и Зинаида попыталась перекреститься, но у нее ничего не вышло) все горести мои прошли, будто выпавший накануне молодой снежок, растаявший под первыми лучами солнца. И, сейчас я живу для своего удовольствие, как барыня. Делаю все, что мне захочется, и никто мною не командует. Поэтому, и решила я с ним расстаться. Больно он сильно раскомандовался, особенно, в последнее время нашей совместной жизни.
Зинка довольная произнесенной речью, которая ей самой понравилась, словно она слушала ее со стороны от опытной в этих делах женщины, глубоко вздохнула. Открытая, полная грудь, соблазнительно просвечивающаяся через прозрачную, голубую блузку, стала как будто полнее и, сделав несколько торопливых, мелких глотков из своей чашки учительница обратилась к собеседнице:
– Так, что Мария, не горюй. У тебя, впрочем, это касается и меня, все впереди. Если твой Александр гуляет и с другими бабенками, значит он «пирожок еще тот». И, отсюда, лучшее для тебя будет совсем оставить его и обратить женское внимание на более достойных для нас мужиков. Как мне кажется, и я твердо уверена, что за тобой пытался ухаживать и Эдик Хватов. Но ты предпочла ему своего Александра, оказавшегося ненадежным другом.
Монолог, показавшийся Марии нескончаемым, она выслушала с подчеркнуто глубоким интересом. Многие мысли, высказанные многоопытной подругой, совпадали с ее собственными, которые она давно и тщательно пыталась обдумать в свете последних происшедших с ней и с Александром событий. В речи подруги имелись слова не созвучные чистой и светлой душе Марии. Она считала неудачными высказывания Зины о мужчинах, которых ее подруга сравнивала с неуправляемыми животными. Настоящим женщинам предстоит якобы выбирать наиболее достойного и практичного из буйного стада, чтобы он мог вписаться в рамки и обычаи восхитительного женского общества.
– Нет! Не все мужчины плохие и обманщики. Есть среди них и достойные и порядочные, на которых мы женщины можем равняться и брать с них пример, – заметила Мария с покрасневшим от волнения лицом. – И если мы допустили, и будем допускать определенные ошибки в общении с ними, то все же, большей частью, виноваты мы, женщины, так как не слишком тщательно разобрались в мужских натурах и, дали повод неподобающим образом обращаться с нами. Когда мы, женщины, более тщательно изучили бы характер и нравы наших избранников, я думаю, что и ошибок, которые мы с тобою совершили Зина, у нас не было. Значит, мы все делали второпях и небрежно, чтобы этих, может быть и достойных мужиков, не захватили другие, более привлекательные и умные чем мы, женщины.
– Ты у нас философ, Маша! – воскликнула Зинаида, с удивлением и завистью глядя на Истоминскую. – Никогда не подумала, что ты у нас способна к столь мудрым, аналитическим выводам и обобщениям. Издали видно, что и порода у тебя дворянская, высокородная. А у меня мысли простые как у обычной бабы: и весь миропорядок и взгляды на мужчин и женщин у меня без всяких замудренных штучек. Но, я так устроена и здесь, как мне кажется, ничего нельзя изменить и, тем более, что-либо поправить. Славно подруга: мы с тобою сегодня поговорили и облегчили неприкаянные души. Естественно, что каждая из нас думала по-своему. Я подвожу итог нашего разговора: как поступить тебе дальше с Сашкой – решай сама. Ты, как оказалось, не глупая девочка, и мне неудобно давать тебе советы. На твоем месте я решительно порвала бы с ним. Ну и хорошо. А, теперь, наступила пора угоститься ликерчиком твоего папы. Больно он хорош и приятен у Истоминских. В нашей округе ходят слухи о его превосходных качествах. Дорогая Машенька ты хорошо знаешь: что за полученные советы всегда надо чем-то расплачиваться, иначе, в следующий раз можно их не услышать.
Наблюдая, как Зина лихо расправляется со «знаменитым ликерчиком», и как на глазах объемистый, хрустальный графинчик стремительно пустеет, Авдотья Николаевна, сервировавшая чайную церемонию, тихонько вздыхала и, отойдя в сторонку подальше от посторонних глаз, покачивала начинающейся седеть головой.
– Ох, и здорова же подруженька нашей Машеньки, пить хорошее винцо, вместо чая. Одно дело, когда к нашему чайку, (а, он у нас замечательный) добавить глоточек-другой ликерчика для смягчения «крепости» и совсем другое: когда его употребляют бокальчиками. И что наша умница Маша нашла хорошего в такой приятельнице? Я понимаю, что и одной ей быть вовсе не хорошо, но все же подружек, как мне думается, надо выбирать с разбором, равных себе, а не таких разбитных и шалопутных как Зинка. Будет у меня времени больше, и я обязательно поделюсь выводами с Машенькой. Пускай она на меня обижается, но я должна ей рассказать.
Няня перекрестилась в сторону бывшего старого храма, невидимого из-за дерева и прочитала про себя короткую молитву о спасении и сохранении здоровья ее любимой Машеньки.
Последующую ночь Мария провела спокойно, без напряженных ночных сновидений и, главное, без внезапных пробуждений, возникающих у неё в последнее время. Наступившее успокоение было связано с тем, что она приняла окончательное решение: основательно поговорить об их отношениях с Александром. На следующий день «в полной боевой готовности» она выехала в город Колково, и раннее утро встретило Машу на знакомом ей вокзале. Как и в первый раз, в нем было малолюдно и по-казенному неуютно. Расположенный сзади вокзала скверик, с десятком-другим голых и сырых после вчерашнего дождя невысоких деревьев был скучен и непригляден. На бурой, подмерзшей низкорослой травке лежали кучки опавших, почерневших листьев, несомненно, оставленных до будущей весны и которых вовремя не сумели убрать привокзальные дворики, из-за своей нерасторопности, или они решили прекратить бесполезную борьбу с осенним листопадом. В начале дня «работнички» только-только собирались на места предстоящей работы, лениво и нехотя доставая из подсобных закутков разнообразные ведра и лохматые метлы, для очистки привокзальной территории. Было сыро, холодно и так неприветливо стоять на сером перроне с фигурами редких одиночных пассажиров, что, Маша невольно зябко передернула похолодевшими плечами от имеющегося неудобства и поспешила в привокзальный буфет. Девушке предложили теплую коричневую жидкость, неопределенного вкуса, но которая была обозначена как «горячий чай с лимоном». «Хорош чаек. Ничего не скажешь»? Маша удивилась тому, что после второго стакана удивительнейшего напитка, она почувствовала, что внутренняя теплота стала понемногу распространяться по ее дотоле, напряженному, озябшему телу. Толстая буфетчица с кружевной вульгарной наколкой, чудом державшейся на ее рыжеватых кудряшках, с нескрываемым любопытством взирала на изящно одетую молодую женщину, которая с таким нетерпением, как ей показалось, употребляет так называемый чай. Секрет приготовления напитка был известен одной продавщице и. поэтому, она ни в коем случае не стала бы пить его. «Что же заставило красавицу делать у нас на вокзале в столь ранний час? Что за нужда заставило девицу покинуть теплую постель? Не иначе, как она спешит на свидание к очередному любовнику и, поэтому, она вся так и дрожит от нетерпения, от предвкушения встречи с ним». Мысли буфетчицы так стремительно улетели далеко вперед по этому направлению, что она, громко вздохнув, задела толстым локтем лоток со вчерашними сухими бутербродами, которые слегка успев закаменеть от времени, с треском и с глухим звоном разлетелись в разные стороны по кафельному полу буфетной. Маша на нанятом извозчике подъехала к районному отделу милиции, но, когда она попросила дежурного сообщить о местонахождении следователя Ульянова, последний косо посмотрев на нее, неохотно ответил:
– Посторонним мы никаких справок о наших работниках не даем. Поэтому, гражданочка вам лучше никого здесь не расспрашивать, и будет лучше для всех, если вы покинете наше заведение.
– Но я его невеста и специально приехала к нему. Неужели вам так трудно мне сказать: где он сейчас может находиться?
– Ничего больше не знаю, гражданка. А, теперь, покиньте наш отдел и больше не возвращайтесь к нам.
Квартира Александра оказалась запертой, как и соседние. Спросить об Ульянове было некого, но Маша решила не сдаваться. Она присела на старый, но крепкий дорожный чемоданчик, который частенько использовала в качестве своеобразного стульчика, и, полузакрыв утомленные от недосыпа глаза, стала прислушиваться терпеливо ко всем шорохам и шумам, проникающими в узенький коридорчик, разделяющий квартиры в доме, приблизительно на две равные части. Минут через двадцать вынужденного ожидания, одна из дверей ранее бывшая закрытой, внезапно распахнулась и женщина средних лет с заспанным, мятым лицом в выцветшем сатиновом халатике вышла наружу, держа в руке ведро, наполненное отходами. Заметив сидящую Машу, она подошла к ней и с интересом спросила:
– А вы кто такая? И что вы у нас делаете в нашем доме?
Когда Мария разъяснила ей, что она приехала к Ульянову и никак не может выяснить, где он может находиться, любопытствующая что-то буркнула под нос и молча покачала взлохмаченной головой, давая знать, что она ни о каком Ульянове не слышала и не намерена давать дополнительные пояснения. Но, словно, что-то щелкнуло у нее в голове, и странно посмотрев на девушку и напрягая не совсем старый лоб, на котором выступили несколько мелких морщинок, она крикнула хриплым, скрипучим голосом в сторону двери, из которой она и появилась.
– Коля! Выйди к нам. Тут про Ульянова спрашивают.
Машенька выпрямилась в полный рост от удивления. «Что за маскарад собираются передо мной разыгрывать?» Она попыталась было уйти, но женщина ухватила за рукав пальто.
– Стой на месте и не возникай! Жди. Пока мой мужик будет разбираться: кто ты такая на самом деле? И что ты у нас делаешь?
Пилипенко, оказавшийся сожителем вздорной дамы, выйдя на поднятый шум в одной полосатой майке и «семейных» трусах, взглянув на Истоминскую, сразу смекнул, что ее задержание может пригодиться Хватову. «Мало ли что она может рассказать об Ульянове, о котором сейчас говорит весь наш отдел, если как следует поднажать на его дамочку. Как не крути, а она как бы невеста «врага народа» и ей теперь никто не поможет и не встанет на ее защиту».
– Стой, гражданочка! – прокричал он писклявым дискантом, удивительно не идущим к его массивному, располневшему корпусу. – И не вздумай мне сопротивляться. Я из милиции.
Машенька, только взглянув на подошедшего громилу, сразу поняла по блеску его округлившихся глаз, что она не дождется от подобного типа ничего хорошего. Забыв о чемоданчике, она оторопью бросилась бежать по совсем негостеприимному коридору к входной двери, ведущей наружу. Пилипенко потряс лохматой головой и кинулся вслед за ней. У выхода он все же настиг Машу и, обхватив за талию короткими, крепкими лапами резко опрокинул девушку назад, чуть не повалив на грязный, серого цвета давно немытый пол.
– Ну, теперь, все. Доигралась ты у меня принцесса, – пробормотал он, широко раскрывая щербатый рот и глубоко вдыхая в себя воздух. – Ишь ты, заставила меня, как мальчишку, бегать за тобой. Но теперь, дорогуша, ты от меня никуда не денешься.
Во время «схватки» входная дверь отворилась, и на пороге появился Хватов в блестящей кожаной куртке и такой же кепке, надвинутой на макушку. Увидев, что Пилипенко держит в руках Истоминскую, и он находится в полураздетом виде, Эдуард недолго думая двинул носком начищенного, кожаного сапога в бок ретивого лейтенанта.
– Немедленно отпусти девушку, скотина! Выполняй приказ, – и он снова двинул ногою недоумевающего Пилипенко.
– Я, я ничего не знаю, и не могу знать, товарищ капитан. Я думал, что так будет лучше, – оправдывался Пилипенко перед Хватовым. – Кто мог знать, что вы не позволили ее трогать. Такого приказа у нас не было.
– Убирайся от меня подальше, лейтенант. С тобою я после поговорю. Мне теперь надо заняться этой гражданкой. Смотри, как она вся побелела от твоего «нежного» обращения с ней.
И, действительно, от всего происходящего, Маше стало плохо и, чувствуя, что окружающее плывет перед глазами, она медленно опустилась на пол, на короткое время, потеряв сознание.
Глава 7
Начало смеркаться и темнеть, хотя на ходиках, равномерно отстукивающих время, было всего пять вечера. «Осенью моментально начинает темнеть. День, словно воробьиный скок, только начнется и тут же заканчивается. И, наоборот, ночи, ближе к глухой осени, становятся все длиннее и длиннее. И, как тут поспишь спокойно и ровно, когда я осталась одна», – раздумывала про себя Екатерина Филипповна, крепкая на вид женщина, лет пятьдесят с небольшим. Продолжительный, холодный дождик, льющий, не переставая подряд двое суток, ближе к вечеру, сменился мелкой, леденистой крупой. Нетающая крупа смешалась с редкими, крупными снежинками, совершающими в темноте необычные, разносторонние движения, напоминающие импровизированные, гротескные, танцевальные вращения. Резкие порывы сильного ветра отчетливо напоминали о себе звонким дребезжанием стекол в старых оконных переплетах и залихватским завыванием в печной заслонке, задвинутой хоть и полностью, но, тем не менее, пропускающей сильную струю холода, явственно ощущаемой в относительно теплой кухне. Женщина молча сидела за простым столом, покрытым чистой клетчатой клеенкой и машинально, перебирала в усталых от постоянной работы, руках, черно-белые фотографии с изображением родных и близких. Она, как будто, внимательно всматривалась в знакомые до боли очертания родителей и сына, но проницательный человек, глядя на нее, обязательно бы отметил, что сейчас в своих мыслях она далеко-далеко отсюда. Пожалуй, она переживает счастливую пору своей молодой юности и те радостные, незабываемые годы совместной жизни с мужем Андреем. В суровые годы, несмотря на все житейские трудности и невзгоды, они были по-настоящему счастливы, воспитывая сына Ивана. Любимый муж, дорожный мастер погиб на работе в результате несчастного случая, когда его накрыло крупными кусками породы при разработке одного из промышленных карьеров, откуда брали известь и доломит, предназначенные для столицы. Материал требовался в неограниченном количестве при строительстве новых зданий. Единственный сын Иван – рослый и сильный парень, на которого она возлагала все будущие надежды, мечтая, что он жениться на достойной, порядочной девушке и подарит ей несколько внучат, умер, от тяжелой продолжительной болезни две недели тому назад. В конце срочной службы во время разминирования гидроэлектростанции, осколками противопехотной мины, взорвавшейся под ногами его товарища, он получал серьезное повреждение позвоночника и головы. Чудом госпитальные врачи вытащили парня с того света, хотя, в первые часы взрыва никто и не думал, что он выживет. Год интенсивного лечения восстановил телесную чувствительность и работу сердца. Осколок снаряда, застрявший где-то в начале позвоночника, обездвижил полностью крепкого, сильного солдата, а сильнейшая контузия головы, когда его взрывной волной отбросило на каменную стену здания, никак ему не давала вспомнить, что с ним произошло, и чем он занимался до призыва. Консилиумом врачей Иван был комиссован из армии по состоянию здоровья и отправлен домой на «долечивание». При упоминании данного медицинского термина знающие врачи стыдливо отводили в сторону глаза, несмотря на то, что они многое повидали на своем веку «хорошего», и казалось, удивить их больше ничто не может. По-простому, выходило, что сейчас здоровье, а точнее его остатки, находятся в руках больного и, Господа Бога, который единственный может дать любому человеку, как жизнь, так и смерть. Юноша лежал в отдельной затемненной комнатке, все время на спине и вытянувшись во весь немалый рост с отросшей черной бородой и суровым видом напоминал аскетических праведников эпохи раннего христианства, давших строгие обеты ради спасения собственной души, а заодно и других людей. Глаза Ивана были, все время закрыты и на бледном, исхудалом лице все время выглядевшим суровым и строгим, все же иногда, временами, отражалась слабенькая улыбка, которой он встречал мать Екатерину Филипповну. На все задаваемые вопросы, касающиеся его здоровья Иван через значительные промежутки времени кратко отвечал «не знаю» и в последующем, дальнейшие вопросы оказывались тщетными и бесполезными. Он закрывал уставшие глаза и потом никак не реагировал на собеседника. Иногда, увидя его неподвижное тело, мать и навещающие ее родственники, и односельчане, зачастую думали, что Иван отошел в мир иной. Но внимательно присмотревшись к нему, и прислушавшись к слабому дыханию, можно было заметить, что он все же дышит и в не спешит покидать здешний мир. Сверстники и друзья, с которыми Иван провел детство и юность, когда его привезли домой после ранения, вначале забегали, чтобы навестить. Они полагали и думали, что прежние воспоминания помогут больному встряхнуться от длительной, болезненной спячки и повысить его активность. Но, тщетно. Все их старания: как-то растормошить Ивана оказались напрасными. И, поэтому, прошлые друзья, все реже и реже навещали его, а через полгода его вынужденной аскезы и вовсе перестали заходить к нему. «Зачем его зря тревожить и беспокоить, и расстраиваться из-за него. Будем надеяться на силы организма Ивана», – думали молодые люди, знавшие друга с детства. На Господа Бога они не надеялись, так как атеистическая среда, в которой они родились и выросли, не располагала к богословским и философским мыслям и размышлениям. Но на Божью помощь надеялись его мать и дядя – отец Фотий, постоянно и неустанно уповающий на высшие силы. Фотий и его племянница Настенька оказались в доме Екатерины Филипповны не случайно. Они в настоящее время вынуждены были скрываться от преследования Хватова и по совету Ульянова покинули прежнюю обжитую уютную квартиру. Хватов пока не нашел убежище беглецов, но зная его дотошность и настойчивость в розыскном деле, можно было не сомневаться, что рано или поздно милицейская «ищейка» нападет на их след. Поэтому, Фотий появлялся в доме сестры вечером, стараясь избежать случайной встречи с посторонними. Он остановился на постой в маленькой деревеньке в пятнадцати километрах отсюда. Оба – Фотий и Анастасия, по мере своих возможностей, старались облегчить телесные и душевные страдания Ивана, тщательно ухаживая за ним и вливая в пересохший рот больного настои целебных трав. Лечебные действия растений досконально изучил Фотий, рекомендуя прихожанам во время служения в Никольской церкви их повседневное применение. Настенька, ухаживая за Иваном, выступала в роли сиделки или «хожалки», как говорят в простонародье о женщинах, ухаживающих за престарелыми и больными. Шли дни. Не за горами было и наступление зимы, а здоровье Ивана ухудшалось с каждым днем. Он ничего не ел и за день выпивал кружку кипяченой воды. Раньше он произносил отдельные слова, хотя и не всегда полностью отражающие действительную реальность. Сейчас он совсем замолчал. Перед кончиной, он полностью открыл сухие затуманенные глаза и сказал наклонившейся над ним матери:
– Ты уж прости меня мама. Я виноват перед тобою.
Как она выдержала уход сына из этой, трудной и тяжелой жизни, Екатерина Филипповна до сих пор не могла себе ясно представить. После ухода Ванечки, она целый день провела в каком-то оцепенении, совсем не реагируя на утешительные слова племянницы Анастасии и брата Фотия, наблюдавшие печальные финальные сцены. Наконец, Фотий взял сестру за руку и тихонько подвел ее к кровати.
– Настало время полежать и отдохнуть Катя. Мы пока будем с Настенькой молиться о спасении души дорогого Ивана. А ты, не торопясь выпей моего отвара. Он хорошо успокаивает и укрепляет силы.
Через три дня Иван был погребен на местном кладбище, в семейной ограде, где ранее упокоился его отец. Верные Фотию прихожане все сделали по христианскому обряду, и Фотий в качестве иерея совершил отпевание. Но никого из соседей и жителей поселка, Екатерина Филипповна не стала извещать о смерти больного сына в силу различных причин, выполнение которые в то время было для нее невозможным. И сообщение властям, что ее сын умер от ран, отложили до лучших времен, надеясь, что Фотий, благодаря связям в определенных кругах, выправит матери медицинские документы. Священника хорошо знали за честность и справедливость многие известные доктора, и они всегда могли выправить ему нужные бумаги. Настенька, после произошедших печальных событий, жила вместе с Екатериной Филипповной, помогая разделить материнское горе, и стараясь помочь ей по хозяйству, так как пожилая женщина слишком много сил затратила, ухаживая за больным сыном.
Мария Истоминская очнулась от того, что чьи-то толстые, плотные пальцы проникли к ней за вырез тонкой белой блузы, надетой специально для встречи с Александром. Недолго раздумывая и не открыв до конца, ранее закрытые глаза, она, сильно двинула правой свободной рукой вверх, угодив в переносицу Хватова, совершающегося с ней подобные действия. Капитан не ожидал от Марии подобной вещи до сих пор не подававшей признаков жизни. Хватов, как и Пилипенко, оттолкнулся от девушки, выпустив изо рта отборную ругань не хуже старого ломового извозчика, которому недодал безденежный господин, обещавший заплатить в следующий раз.
– Машенька, дорогая моя! Прошу меня извинить за излишнюю вольность, которую я нечаянно совершил по отношению к тебе. У меня не было другого выхода, а тебе требовался свежий воздух и при том, как можно быстрее, потому что ты была без чувств.
– И для этого тебе потребовалось залезть мне под кофту?
– Да, что ты так говоришь, Маша? Я попытался расстегнуть пуговицы, чтобы освободить тебе грудь.
– Хорошо, Эдуард. Спасибо, что не оставил меня без помощи. Ну, а дальше, я постараюсь как-нибудь обойтись, без посторонней помощи. Эдик! Будет тебе известно, что я прибыла не к тебе, а к Александру Ульянову. Прошу мне откровенно ответить: где он находится сейчас и все. Больше мне от тебя ничего не надо.
Глядя на Марию, раскрасневшуюся от волнения и показавшуюся Хватову более красивой и привлекательной, какой она была раньше, он почувствовал внутри себя сильное возбуждение и вожделение к девушке. Ему понадобились немалые усилия, чтобы заставить себя не думать о подобных вещах. Хватову потребовалось закурить сейчас, у себя в квартире, одну из любимых папирос. Он курил не часто и прибегал к курению для снятия сильного нервного напряжения. Сделав несколько глубоких затяжек и чувствуя, что он полностью может контролировать свои действия, Хватов стал извиняться перед Марией за доставленные им неудобства:
– Не беспокойся, Маша! Я обязательно тебе расскажу, где может находиться наш общий друг, Ульянов. Но я бы предостерег тебя от встречи с ним. Свидание может нам всем дорого обойтись так как…
– Эдик ты говоришь туманно. Ты Эдик, больше не томи своими загадочными тайнами, – проговорила Мария. Мы здесь все старые знакомые и нам нечего друг перед другом разводить церемонии. Говори сразу, мне всю правду, какой бы она не была, и я думаю, что все пойму. И не надо считать меня красивой, избалованной девицей, предназначенной исключительно для утешения мужчинам. Я вовсе не такая, какой ты меня представляешь.
– Великолепно, моя дорогая, Машенька! С твоими несомненными способностями к декламации и к таким превосходным словесным оборотам, тебе в самую пору стать драматической актрисой и блистать в пьесах любого столичного театра. Но позволь тебе заметить, что наша жизнь скучнее и проще чем мы привыкли об этом думать в своих фантастических представлениях. Спустись с небес на землю, моя красавица, и прими все, что я тебе скажу, как реальность, с которой необходимо считаться и смириться. Твой Ульянов арестован и находится у нас в камере, в нашем отделе. Его обвиняют в участии в антисоветском заговоре вместе с другими сообщниками. Ну, а ты? Ты у нас образованная, и хорошо должна понимать, чем обвинение может грозить ему, а, возможно, и тебе самой. Недаром наш Пилипенко – полураздетый мужик (который задерживал тебя в коридоре нашего дома) пытался остановить тебя Машенька, как возможную сообщницу антигосударственных участников. Тебе понятно, какая угроза нависла над Ульяновым, да и тебе самой.
– Неужели все так слишком серьезно, Эдик? И разве ничего нельзя сделать, чтобы как-то помощь нашему Александру? И мне совсем непонятно: причем здесь я? Можешь ты мне толком объяснить?
– Ничего мы Маша с тобою не сможем сделать. Следственная машина набрала полный ход и ее никак, и никто остановить не может, при всех наших усилиях. Она все больше и больше увеличивает свою скорость и под ее колеса могут попасть разные люди, причастные или вовсе не причастные к данному следствию. Но когда люди оказались на пути разрушительной машины, тут может всякое случится. Мне думается, судя по моему многолетнему следственному опыту, что неприятности могут произойти и с тобою.