Но в юности Лаций старался научиться не только этому. Он много читал и любил выступать перед своими товарищами, рассказывая наизусть тексты древних греков, которые давал ему раб-учитель из Греции. Друзья поначалу смеялись над ним, пока старшие педагоги не заметили, что его речь отличается правильным построением и грамотностью. С тех пор сверстники стали ему завидовать. Когда Лаций уже подрос, его способности заметили и стали просить о помощи, но занять государственную должность в Сенате или даже мечтать о том, чтобы стать сенатором он ещё не мог. Для этого нужны были либо очень большие деньги, либо военная слава. Для Лация оставался единственный выход – идти в армию. Именно здесь он понял, что его место среди этих грубых и отчаянных воинов, собранных в легионы со всех частей Римской республики. Во время долгих походов и стоянок в лагерях он любил расставлять камешки на земле и обсуждать с друзьями все детали тех боёв, в которых они принимали участие. Нередко он рассказывал им о больших битвах прошлого, и товарищи с замиранием духа слушали его полные счастья и горя слова. Даже о Сиракузах, где римляне потеряли много воинов, он рассказывал так, что грубые гастаты проникались уважением к неизвестному им Архимеду и его зеркалам, которые поджигали римские корабли. Но больше всего его воображение мучила битва с Ганнибалом при Каннах, где погибло более пятидесяти тысяч римских воинов и ещё двадцать тысяч были взяты в плен. Когда он рассказывал об этом, у него к горлу всегда подкатывал комок, и он сравнивал это сражение с теми битвами в Азии и Галлии, где войска Помпея и Цезаря теряли не более ста или двухсот человек. Слушавшие его воины проникались в эти моменты чувством невольного уважения к своим великим полководцам. Да, Лацию нравилось служить в армии, потому что здесь всё было предельно ясно: друг был другом, а враг – врагом, но никогда уже ему не было так тепло и спокойно, как в милом, беззаботном детстве, от которого в памяти оставалось всё меньше и меньше следов. А когда год назад пришло известие о смерти приёмных родителей, он долго переживал это, и даже лучший друг Варгонт не мог успокоить его.
Сестра вскоре вышла замуж за Тита Мария, представителя известного, но не очень богатого рода, у которого самым большим богатством была, пожалуй, слава его предков. Но она любила его, а в Риме в это время ещё нередки были случаи, когда замуж выходили по любви. Лаций был не против этого брака. Корнелия с мужем жила в их доме. Они часто ездили на виллу, где Тит занялся выращиванием винограда и земледелием. Сестра передавала Лацию небольшие денежные суммы от продаж винограда и зерна, но её жизнь в Риме стала совсем другой. Всё это постепенно отдалило их друг от друга, и Лаций, в конце концов, почувствовал, что остался совсем один. Поэтому он полностью отдался службе в легионе, где его заметил сам Цезарь. За многочисленные заслуги и храбрость Гай Юлий назначил его старшим трибуном.
К началу лета Цезарь уехал в Рим, оставив вместо себя префекта[25 - Префект – военачальник, командующий одной из частей армии – всадниками, пехотой и т. п.] конницы Верра. Варваров вблизи границ Римской республики пока не было, и легионеры занимались строительными работами и личными делами. После того как Лаций встретил Ларниту, он стал всё больше и больше времени проводить с ней в деревне. Многие его товарищи были удивлены этим, потому что знали, какие женщины заглядывались на него в Риме и других городах республики. Причём, среди них было немало замужних матрон.
Позже Лацию удалось узнать, что Ларнита была дочерью старой колдуньи, которая ещё совсем молодой пришла в эту деревню с маленькой дочкой из другого поселения и была принята старейшинами благодаря своим знаниям во врачевании людей и животных. Её дочь выросла в этом племени, превратившись в красивую, но своенравную и независимую девушку. Она унаследовала от матери красоту лица и стройность фигуры, переняла все знания и, благодаря постоянной жизни в полях и в лесу, со временем стала знать даже больше её. Ларните тоже понравился молодой римлянин, который ничего не боялся и часто приезжал в деревню один, без слуг и охраны. Однажды свидетелем их разговора стал старейшина племени Горк. Он всегда считал колдовство страшной силой и не удивился тому, что дочь колдуньи могла разговаривать с римлянином на его языке. Позже Лацию удалось добиться расположения упрямого и подозрительного Горка, подарив ему несколько ножей, топор и даже лопату, которая вызвала у старика неописуемый восторг. Лопата и топор в этих местах ценились больше золота. Когда Лаций приезжал в деревню, они с Ларнитой уходили к реке или в поле и проводили там время вдвоём, стараясь не попадаться на глаза местным жителям. Так было и на этот раз.
Глава Любовь дикарки
– А ты научишь меня так драться? – с искренним желанием спросила Ларнита, обняв Лация за руку и прижавшись щекой к плечу.
– Научу, научу, – шутливо ответил он.
– Нет, я тоже хочу так быстро, как и ты – раз, раз, и всё! – она схватила его короткий меч и стала с силой рубить высокую траву. Лаций смотрел на неё и думал, что она была единственным человеком, с которым ему было так легко и спокойно. И ещё весело. – Что смешного? – заметив его взгляд, с притворной сердитостью спросила она и прищурила глаза. В них промелькнула искра лукавства.
– Ничего. Ты слишком сильно сжимаешь пальцы и напрягаешь кисть, – Лаций показал ей, как надо держать меч.
– Нет, ты смеёшься! – крикнула Ларнита и бросилась на него, как тигрица. Он еле успел увернуться от её цепких пальцев и откатился в сторону.
– Прекрати! – ещё надеясь на спокойное продолжение, попросил он. Но всё было зря. Ларнита уже схватила его за шею, и они покатились по траве, причём Лацию пришлось приложить немало усилий, чтобы усмирить дерзкую воительницу. Она злилась, не в силах вырваться из его крепких рук, и обещала отомстить, но это были лишь слова. Потом они лежали рядом на берегу и смеялись, радуясь тому, что могут быть вместе в это утро.
Ларните всё больше и больше нравился этот широкоплечий римлянин с открытой улыбкой маленького ребёнка, который вёл себя с ней, как самый близкий человек. Она гладила его мускулистые руки с упругими мышцами, и не хотела верить, что когда-то он уйдёт в свой город, как говорила ей по ночам мать. Это щемящее чувство всегда заставляло её сжиматься в комок и закрывать глаза, потому что ей не хотелось, чтобы он увидел в них слёзы и боль.
Внешне Ларнита почти ничем не отличалась от других женщин деревни. Только кожа была немного светлее в тех местах, где её не коснулись солнечные лучи. Лицо, шея и руки были у неё бронзового оттенка, в то время как у остальных жителей деревни – землянисто-серого. В этом племени она уже считалась взрослой женщиной – ей было восемнадцать лет. Но никто из молодых мужчин не хотел брать Ларниту в жёны. Она была слишком не похожа на остальных низкорослых, покладистых и молчаливо послушных женщин. В отличие от коротконогих и ширококостных соплеменниц, она была стройная и высокая. Ларнита была почти на голову выше любой из них, всегда открыто смотрела в глаза и часто радовалась таким мелочам, которые жителям деревни казались глупостями: расцветающим деревьям, запаху трав, мычанью коров, с которыми она часто разговаривала, а ещё – грозе и молнии, что вообще было непонятно и страшно для остальных её сородичей. И тем не менее все мужчины невольно заглядывались на её сильную, полную энергии походку, радостно поддерживали её танцы криками на праздниках урожая и цокали языками, когда её молодое, разгорячённое тело мелькало в разрезах свободной накидки. Встретившись у дома или у реки, они бросали в её сторону короткие, многозначительные взгляды, а женщины злобно плевали на землю и люто ненавидели дочь Валры.
В тот день все были в поле, и они остались в лесу одни. Ларнита упала ему головой на грудь и радостно пощекотала под подбородком. Ей было хорошо. Лаций даже не мог вспомнить, когда он в последний раз так беззаботно смеялся. Наверное, только в детстве. В далёком детстве. Ещё с отцом и матерью. Это было так давно, что воспоминания были похожи на утренний туман, который рассеивался с первыми лучами солнца. Они исчезали всякий раз, как, только он пытался напрячься и вспомнить что-нибудь более чётко. Только смех, радостный смех остался у него в памяти, и больше ничего. Они всегда смеялись в семье. Тогда им всем было весело.
Вот почему Лаций так радовался этим встречам с Ларнитой. В этот день ему уже давно пора было уходить, но он не хотел торопить время. Они повстречались у реки всего несколько месяцев назад. Тогда она ещё плохо говорила на его языке и путала многие слова. Но за это время Ларнита многому у него научилась, и теперь он уже редко подшучивал над её ошибками в словах. Она рассказывала ему про травы и животных, и он с радостью узнавал для себя немало нового. Но больше всего Ларнита любила слушать его рассказы о Риме, его героях, битвах с варварами и завоевателями, карфагенянами и Ганнибалом. А когда Лаций описывал ей Азию и те страны, где люди одевались в жару, как зимой, и поклонялись огню, а женщины поражали плавными танцами и огромными глазами, она сжималась в комок и буквально впивалась в него горящим взглядом, сравнивая себя с теми далёкими красавицами и представляя, смогла бы она так же поразить его воображение, как они.
Лация тянуло к ней с каждым днём всё больше и больше. Поэтому, когда два дня назад временный командующий Верр приказал срочно приступить к постройке лагеря на другом берегу реки, Лаций очень расстроился, но старался сегодня не показывать это Ларните. Он сказал, что они увидятся через месяц, что постройка лагеря для легионеров дело не сложное и обычное, что они даже города строили, и ей надо просто тоже чем-нибудь заняться, чтобы время прошло быстрее. А потом они снова встретятся.
Но Ларнита только кивала головой и молчала. Она явно не слушала, что он говорит. Для неё важно было то, что они не будут видеть друг друга, а сколько, целый лунный месяц или два, об этом она не думала.
– Я чуть не забыла, – вдруг встрепенулась она. Её лицо стало неожиданно серьёзным и напряжённым. – Возьми вот! – она протянула ему медальон. – Это дала мне мама в детстве. На нём такой же знак, как и у тебя на плече. Она сказала, что я должна отдать его. Отдать тому, кто станет моим мужчиной. Я хочу, чтобы ты был моим, – Ларнита широко улыбнулась и надела ему на шею кожаный ремешок с круглым медальоном из странного дерева. Он был очень крепкий и прочный. И даже тяжелей, чем казался на вид. С обеих сторон были изображены три круга, похожие улиток, которые касались друг друга своими ракушками.
– Откуда он у тебя? Может, Валра знает?
– Не знаю, – пожала плечами Ларнита. – Не спрашивала. Хочешь, спроси сам. Когда она увидела у тебя на плече три круга, – Ларнита коснулась его плеча и показала на расплывчатую татуировку, – то долго потом мне что-то объясняла, но я так ничего и не поняла. Тебе лучше поговорить с ней самому. У неё тоже такой знак. Она сказала, что ты – великий воин и медальон принесёт тебе удачу и счастье. Большое счастье.
– Счастье? – удивлённо переспросил Лаций. Он чувствовал, что здесь кроется какая-то тайна, но подумал, что Ларнита, наверное, что-то перепутала или не так поняла свою мать.
– Да, счастье, – кивнула девушка. – И ещё богатство. Он принадлежал великому воину. Самому главному в своём племени. Только не отдавай его никому. Этот талисман помогает только тем, у кого есть знак. Его нельзя сломать. Он очень старый. Кажется, мать говорила, что он старше, чем отцы отцов и их отцы в десяти поколениях в этом племени, – с несвойственной ей серьёзностью пыталась объяснить ему непонятные истины Ларнита. – Его сделали далеко-далеко отсюда. Там, где земля поднимается до самого неба и из неё вырывается огонь.
– Странно. Надо поговорить с Валрой, – с удивлением произнёс Лаций, глядя на странный круглый медальон, сделанный из неизвестного ему дерева. Он попытался его сломать, потом попробовал на зуб, но чёрный круг не поддавался. Тогда он провёл по нему мечом. На поверхности не осталось даже царапины. Он положил его на середину ствола упавшего дерева и несильно ударил мечом. Потом ещё сильнее. Когда после самого сильного удара медальон вошёл в кору вместе с лезвием, Лаций с недоумением взял его в руки и увидел, что тот не пострадал. Ларнита, которая до этого хранила молчание, рассмеялась.
– Как же здесь сделали отверстие? – недоумевал он.
– Я же тебе говорила, что его нельзя сломать. И ещё он не горит.
– Да, кажется, ты права, – пробормотал Лаций. – Но что это? Дерево? Железо? – его разбирало любопытство.
– Не знаю. Разве это важно? Он такой же сильный и непобедимый, как и ты. Пошли к реке, – она потянула его за руку вниз. Ларните хотелось, чтобы он снова посмотрел на неё, как раньше. Ей казалось, что этот медальон украл у неё любимого. – Пойдём, пойдём. Там лучше! – просила она. Лаций повесил медальон на шею и пошёл за ней вниз.
Они спустились к самой воде, постояли немного и зашли по колено в воду.
– Хорошо, – вздохнул он, наслаждаясь приятной прохладой реки.
– Пойдём, я покажу тебе, где живут речные белки, – предложила она.
– Кто? – не понял он.
– Идём. Там увидишь, – Ларнита повела его по воде вдоль берега к самому мосту. Одежда на ней намокла, и Лаций не мог оторвать взгляд от идущего впереди стройного и красивого тела, полного сил и радости жизни. Да, он знал, что Ларнита красивая, что в любви она полностью отдаётся страсти, становясь ещё красивее в своём полу животном желании, доводя его до безумства своей безграничной любовью. Он знал каждую частичку её тела, и сейчас, идя по мелководью, он не мог не смотреть на её сильные, напористые движения, на обтянутые мокрой тканью бёдра и спину, и, только когда под ногами вдруг исчезла тонкая полоска камней и его с головой накрыла холодная вода, это наваждение прошло. Ларнита уже была на берегу и заливисто смеялась, глядя, как Лаций, вынырнув, недовольно отфыркивается и быстрыми гребками плывёт к ней.
– Три шага от берега надо идти. Не подходи ближе, там глубоко и много деревьев в воде. И не отходи дальше. Там тоже глубоко, – она показала руками ширину прохода. Так Лаций узнал об этом водном пути к деревне, хотя раньше считал, что туда ведёт только одна единственная дорога – через мост и лес. Они забрались выше, и Ларнита, не стесняясь его, сняла своё намокшее длинное платье. Бросив его на ветви ближайшего куста, она села на ноги Лацию и прижалась к нему холодной спиной. Он обнял её за живот и поцеловал в затылок. Они лежали и смотрели на полупрозрачное небо, думая друг о друге.
Речные белки оказались простыми выдрами, но Ларнита радовалась им, как ребёнок. Они долго наблюдали за животными, лежа на небольшой поляне прямо над самой водой, и не догадывались, что это была их последняя встреча.
Глава Старая колдунья и медальон
Лаций вернулся в лагерь поздно вечером. Строительные работы начались ещё утром, но вместо него командовал Варгонт, который успевал работать и командовать за двоих. Строительство шло очень медленно, потому что тяжёлые брёвна приходилось переправлять с другого берега реки. Лаций с утра до самого вечера был занят в лагере. Оставшийся вместо Цезаря командующий Верр хотел показать всем, что за время отсутствия консула он сможет создать огромное укреплённое сооружение с водой и запасами не хуже, чем основной зимний лагерь римлян возле города Лукка. Легат Теренций Юлиан, командир Лация, уехал вместе с Юлием Цезарем в этот лагерь. Часть его легиона командующий Верр отправил на север, проверить слухи о появившихся там гельветах. Второй части было поручено обеспечить доставку воды из реки. Этим они и занимались, пока остальные легионеры возводили стены и копали рвы на другом берегу. Но закончить строительство лагеря они не успели…
Через неделю после встречи Лация с Ларнитой в их деревню прискакал отряд легионеров. Командовал им легат Теренций Юлиан, который после встречи с несколькими патрициями в Лукке неожиданно был отправлен Цезарем обратно. Среди прибывших в город римских аристократов был один человек, который в первый же день беспрепятственно встретился с Юлием Цезарем, после чего Теренцию Юлиану было приказано срочно вернуться назад. Никто не знал, о чём говорили Цезарь и этот патриций, но было ясно, что тот представлял интересы какого-то могущественного человека, которому Гай Юлий не мог отказать. Впрочем, после вечернего пира никто уже не помнил, что Цезарь какое-то время не выходил из своей палатки, заставив нескольких сенаторов и их слуг ждать в одиночестве. А на следующее утро все аристократы уж благополучно отправились в Рим.
В старом поселении галлов под названием Тарога уже давно стемнело, когда на пыльной дороге раздался стук копыт. Старейшина Горк сидел у огня и ел жидкое варево из грибов и полусырого зерна. Новое ещё не набрало силу, солёное мясо кончилось в прошлом месяце, и еды почти не осталось. Рыбы этой весной было мало, и когда она появлялась, её съедали прямо сырой. Два дня назад мужчины собрались на охоту. Они все ушли к дальним горам, где был густой лес и можно было найти добычу. По словам гадалки Валры, туда должны были прийти олени.
Увидев странных всадников с факелами, Горк отставил деревянную чашку в сторону и вышел недовольный из своей невысокой хижины. Ночью все предпочитали оставаться дома, чтобы не злить духов. Нахмурив брови, старик остановился у шеста с сеном. Всадники оказались римлянами. Их серые от пыли лица были похожи на кору деревьев под лунным светом – на всех застыло одно и то же выражение усталости и безразличия. Горк почувствовал, что их приезд не сулит ничего хорошего.
– Нам нужна ваша ведьма. Где она живёт? – коротко сказал главный, в шлеме с большим гребнем. Горк нахмурил брови и опустил голову. Он ожидал чего угодно, но только не этого. Зачем им нужна старая Валра? Что она сделала? Или они хотят, чтобы она позвала галльских духов? Но римляне не верили в их богов. Валра нужна была его племени больше, чем римлянам. В душе Горк побаивался старуху, но без неё нельзя было пасти скот и собирать урожай и ещё задабривать злых духов. Это было самое важное. Если все посевы погибнут, им нечего будет продавать купцам из Рима.
– Ты что? Не слышишь? Где живёт ведьма? – устало повторил человек в плаще. В его словах не было злобы.
– Что случилось? Мы заключили с вашим Цезарем мир, – ответил старейшина.
Главный римлянин что-то резко ответил, и его воин перевёл:
– Нам нужна ведьма. Покажи, где она живёт, – на этот раз в голосе простого всадника прозвучало раздражение, передавшееся ему от командира. Старик вздохнул и взял прислонённую к стогу палку.
– Я покажу, – произнёс он, нахмурившись. По дороге к ним присоединились ещё несколько старых мужчин племени. Ничего не спрашивая, длинноволосые и длиннобородые, они молча брели рядом с Горком, бросая на римлян короткие, настороженные взгляды. Когда все дошли до последней хижины, за которой начинался поворот к реке, старейшина остановился и повернулся к всадникам.
– Зачем она вам нужна? – спросил он.
– Здесь? – вместо ответа спросил воин. Горк коротко кивнул и поджал губы. Главный римлянин что-то сказал своим воинам. Те спешились. Двое остались держать лошадей, а остальные направились к огромной накидке из коровьей кожи, которая висела на входе вместо двери. Старейшина обвёл взглядом своих сородичей и последовал за ними в жилище Валры.
В полутьме был виден только слабый свет прогоревшего костра и глубокие тени нехитрого скарба хозяйки: какие-то мешки с травой, сваленные в кучу обрывки кож, пучки трав и цветов. Он заметил протянутые к углям дрожащие руки старой женщины, чьё лицо не было видно из-за наброшенного на голову края грубой шерстяной ткани. От висевших везде кож сильно воняло тухлым жиром и проложенной между ними прелой травой.
– Вставай! – резко приказал римлянин в большом шлеме. Горк вошёл с ним и успел услышать это слово. Он удивился, что тот обращается к их гадалке на своём языке.
Ткань с головы старой женщины упала на спину, и все увидели её лицо: немного вытянутое, с удлинёнными скулами, которое когда-то, наверное, было красивым, но сейчас, в скудных отблесках небольшого огня глубокие тени искажали его выражение, делая зловещим и страшным. Эти тени увеличивали впадины в углах глаз и морщины вдоль носа по обе стороны рта. Верхняя губа была покрыта глубокими складками, которые напоминали потрескавшуюся кору дерева. Ровный нос с небольшой горбинкой казался бледным и почти прозрачным. Седые и редкие волосы жалко прилипли к голове и щекам, и от этого она казалась тщедушной и маленькой. Она держалась спокойно, и только в чёрных, немного навыкате глазах застыли невыносимая тоска и усталость. Для Горка и его сородичей Валра выглядела почти такой же, как всегда. Но то, что произошло дальше, поразило его и остальных старейшин племени ещё больше.
