– Ковалёва Алёна умерла вчера вечером – мы очень опечалены случившимся, – наигранно трагическим голосом сообщила директор дома малютки.
– Как умерла?.. – подавленно произнесла Надежда Васильевна и омрачённая новостью, машинально положила трубку. – «Как об этом сказать Арсению? Это убьёт его неокрепшую душу… Скажу, что лежит в больнице, чтобы немного подготовить его. Допустим там вновь карантин и запрещены посещения»…
Так она и сделала.
– А когда мы сможем к ней придти?
– Скорее всего, когда снимут карантин.
Но как воспитательнице не жалко было причинять боль, а сказать правду всё-таки пришлось.
Арсений сначала не мог поверить в сказанное, а потом просто замкнулся в себе и только слёзы горечи, пропитывающие по ночам подушку, говорили, как тяжело он переживал смерть Алёны. Время шло, а боль утраты не проходила…
Минуло уже три года с той трагической даты, а лицо Алёнки, набегающими слезами памяти, всплывало в его глазах…
Потеря сестрёнки могла бы надолго оставить отпечаток маски печали на лице мальчика и напоминать о себе болью в сердце, если бы не один случай:
Арсений возвращался в свою комнату, после занятий в секции самбо. В коридоре он увидел как толпа мальчишек во главе с Пышкой издеваются над щупленьким мальчуганом. Мальчик сидел на корточках, сжавшись в комочек и тихо плакал.
– Ну ты, хромоножка, проскакай-ка на своей хроменькой ножке, а мы посмеёмся, – толкнул его под зад ногой Пышка. – Барыга, а ну-ка постучи ему по голове, а то он не слышит.
Барычев тут же кинулся выполнять приказание и со всего размаха шлёпнул несчастного по голове. Тот ещё больше уткнулся в колени терпеливо снося издевательства.
– Ну-ка проси прощения у мальчика, – схватил Барычева за ухо Арсений. Товарищи попытались защитить Барыгу, напав сразу с двух сторон.
– Проучите этого тоже! – со злостью выпалил Пышка.
Но двое нападавших уже лежали на полу, остальные испугавшись той же участи, боязливо попятились назад.
– Пышка, тебе никак неймётся, – сгрёб того за волосы Арсений. – Если ты такой смелый, давай – один на один. Могу тебе даже фору дать – ещё двоих из своего кагала прихватить.
– Ну, пошутили мы…
– Этот мальчик – мой друг и если ещё кто-нибудь так пошутит, будет иметь дело со мной…Понятно!
– Поня-ятно… – угрюмо, в разнобой ответила компания.
– А теперь шурши отсюда!– кивнул Арсений в конец коридора…
– Ну всё – не плач. Больше они тебя не тронут, – успокоил он мальчика. – Ты новенький?…
– Угу…
– Как тебя звать?
– Серёжа…– посмотрел тот на спасителя благодарными глазами.
– А фамилия?
– Егоров…
– Почему они тебя хромоножкой обзывали?
– У меня ножка одна больная…
– А что с ней?…
– Мама меня маленького уронила – пьяная была.
– Ну а в больницу?…
– Ей не до меня было… Сначала сильно болело, а потом понемногу прошло – так и вырос… Маму позже лишили родительских прав, а меня, когда в больнице осматривали, – сказали, что кость неправильно срослась, после этого отправили в детский дом.
– А родные у тебя есть, где твой отец?
– Я даже не знаю. Спросил как-то у мамы, – где мой папа и кто он? – «А я откуда знаю – кто твой отец и тем более, где он сейчас», – ответила она.
– Была сестрёнка, но умерла когда ей было пять лет. Простыла сильно. Зимой, когда мама была сильно пьяная, она часто открывала настежь окно – вот и простудилась, наверное, Анюта.
– И что же не могли вылечить? – участливо спросил Арсений.
– А кто бы этим занимался – маме было не до того, а я – что мог сделать? Девять лет было: водички подать, да покормить, если что найду.
Вот и лишили её родительских прав, а меня: сначала искали каких-либо родственников, а потом отправили сюда.
– Сколько тебе лет?
– Десять…
– А мне скоро двенадцать – Арсений Ковалёв.
У меня тоже три года назад сестрёнка умерла. Так же: высокая температура, только не знаю отчего – не успели в больницу отправить… Пойдём-ка со мной…
Арсений провёл Серёжу к своему шкафчику и бережно вынул оттуда рисунок: красивая девочка с большими лазурными глазами с полуулыбкой смотрела с листа бумаги.
– Вот это моя сестрёнка – Алёнка. Я нарисовал её по памяти и по фотографии… Вот уже почти три года я смотрю на этот рисунок и вспоминаю то время, когда мы были все вместе. Послезавтра ей бы исполнилось семь лет, – остановил он печальный взгляд на своём творчестве.
Серёжа с искренним участием положил свою худенькую ручку на плечи своего защитника и глазами полными сострадания посмотрел на своего нового друга.
Этот щупленький, болезненный мальчик, словно забрал себе половину накопившегося в товарище горя. Какое-то родственное тепло исходящее из него, утешило тоскующую душу Арсения.…Он крепко прижал к себе его худенькое тельце:
– Теперь в этом мире: я не один и ты не один…
– Ковалёв, ты что себе позволяешь?! – подскочила к ним директор детского дома. – Если ещё раз такое повторится, я поговорю с Виталием Павловичем, чтобы отстранил тебя от занятий в секции. Не для того тебя обучают приёмам борьбы, чтобы ты отрабатывал их на воспитанниках детдома.
– Настучали уже, – криво усмехнулся Арсений.
– Он тут ни при чём. Это я виноват, Арсений только заступился за меня.
