– Арина, – низкий мягкий тембр пришпиливает меня к стене. – Вы в порядке?
Может, это другой мужчина? Не тот парень, что так жестоко со мной обошёлся? Я, наверное, спросонья ошиблась, увидела сходство в синих глазах и тёмных волосах, но сердце сжимается в груди и до отчаяния не хочется выходить наружу.
Он слабо постукивает в дверь, но я не отвечаю. Просто не могу. Панический ужас застилает глаза пеленой и сцепляет на горле клешни.
– Арина! – И настойчивый грохот, отчего дверь ванны содрогается, принуждая меня отмереть и повернуть замок.
Дверь резко распахивается, утаскивая и моё дыхание в коридор.
Не дышу.
Смотрю в пол, боясь, что обозналась. Боясь, что это всё-таки окажется именно тот самый парень, что много лет назад искромсал моё сердце.
– Что вы здесь делаете? – Мой голос сипит, а взгляд, что получается поднять на врача, способен резать.
Синеглазый, темноволосый, высоченный. Да, другая причёска, более мужественные скулы, крепче и рельефнее плечи, но это он!
Да твою ж мать…
– Что вы говорите? – Призрак из прошлого склоняется надо мной, но я шарахаюсь в сторону.
– Долго я спала? – Пытливо разглядываю его лицо и изучаю реакцию.
– Почти сутки, – Он касается моего локтя и, направив в сторону кухни и оставшись позади, проводит по коридору. Я не могу сопротивляться, потому что до ужаса шокирована.
– Мама! – вылетает навстречу доча, обнимает меня, вертится и кружится по кухне, едва не сбивая меня с ног. – Мама-мама, смотли, что мы плиготовили! Мы сами! Дядя Давид помогал немного, – улыбается она искренне и открыто.
– Тебе легче? – Проверяю её холодный лобик, целую за ушком и радуюсь, что болезнь отступила. – Показывай, что вы тут вытворяли, пока я спала. – Поднимаю взгляд.
И понимаю, что попала не на свою кухню. Новые тарелки наполнены крупными пельменями, высокие изысканные чашки на столе дымятся золотистым чаем, по центру квадратного стола, не моего совсем – рассохшегося и потресканного, а нового, блюдо с разнообразными фруктами. Рядом сыр и конфеты. А ещё сметана, варенье… Всё помещение заставлено упаковками и пакетами.
– Что это? – В горле появляется ком. Поворачиваюсь к застывшему за спиной мужчине и свожу брови. – Сколько мы за всё это должны?
Он на миг теряется, улыбка, что до этого украшала светлое лицо, растекается, превращаясь в оскал.
– Это жест доброй воли. Ничего не должны.
– Нет, я не приму, извините.
– Это не для вас, а для них, – врач показывает в сторону, намекая на детей.
Никто никогда копейкой не помог, только тянули всё, требовали, выжимали, а тут… Будто в глаза бросили песок и крикнули, какая я плохая мать – детей плохо кормлю.
Он хотел унизить меня этим жестом? И смотрит так, словно я что-то мелкое и противное. Лет десять назад он смотрел на меня иначе.
– Сколько. Я. Вам. Должна?
– Я, наверное, пойду, – Давид снижает голос до опасной вибрации и, повернувшись ко мне мощной спиной, уходит в коридор.
– Мама, – шипит Миша, привлекая внимание к себе, – он же просто помогал нам! Как ты можешь?
– Цыц! – шёпотом, чтобы никто не слышал. – Сидите здесь и ешьте.
– А ты? – ёрзает на одном месте дочка.
– Я сейчас приду.
Выныриваю в коридор, прикрыв за собой дверь в кухню. Врач уже оделся, обулся и, услышав мои шаги, тянется рукой к двери.
– Подождите, пожалуйста. – Мне неловко. Я не знаю, как себя вести и что делать. Ныряю в комнату, не дождавшись его ответа. Откровенно боюсь сталкиваться с ним взглядом и стараюсь меньше дышать. В стол я отложила деньги на вызов, но их явно не хватит, чтобы отдать за всю помощь…
Возвращаюсь, когда дверь уже плавно закрывается, но, глубоко вдохнув, успеваю перехватить её и вывалиться босиком в грязный подъезд. По телу скользит осенний холод, а влажная одежда остывает быстрее, чем я ожидала. Меня до ужаса трясёт, а Давид, скользнув по мне странным взглядом, уходит в сторону и замирает напротив лифта.
– Давид… – окликаю мужчину. Он уже нажал кнопку вызова и смотрит прямо, будто не слышит меня.
Его имя так странно ложится на язык, горчит немного, но и приятно отпечатывается на сердце.
Когда я осталась одна, то множество раз перебирала в уме варианты, представляла, как можно называть того парня из прошлого, но так ничего и не легло на душу, а позже я запретила себе о нём думать. Появился Серёжа, другая жизнь, дети…
Дверь лифта открывается, обнимает крупную фигуру тусклым светом, и врач ступает внутрь кабинки, а я срываюсь с места и в последний момент торможу створки ладонью.
– Прошу вас. Задержитесь на одну минуту.
Его холодный взгляд плавает по моему лицу, задерживается на груди, где в щель расстёгнутой спортивной кофты просматриваются соски – напряжённые от холода и натянувшие ткань мокрой майки.
– Идите в дом, – хрустящим шёпотом. – Замёрзнете.
Я переступаю с ноги на ногу, чувствуя, как леденеют пальцы.
– Не уйду, пока вы не заберёте деньги за вызов.
В синеве его глаз вдруг вспыхивает такая ярость, что мне приходится отступить. Врач оказывается рядом, а я не успеваю вдохнуть и, прижатая к стене его массивным телом, оказываюсь в ловушке.
– Иди… те внутрь, – как-то судорожно произносит он. Его ноздри расширяются, трепещут, а чёрные зрачки растягиваются на всю ширину голубой радужки.
Вдыхаю, потому что лёгкие жаждут воздуха. Но снова плыву от мускуса, древесины и нагретого камня.
Сумасшедшая.
Вот почему он внешне так сильно изменился, а запах, аромат его тела всё тот же?
– Нет, – сипло, тихо бормочу, протягивая руку вверх, протискивая её между нашими телами, выставляя перед лицом прошлого купюры. Довольно мелкие, но зато вся сумма за вызов. – Здесь за приём. За продукты я заплачу на счёт, если можно.
– За продукты, значит? – Он кривится и не сводит с меня глаз, не отходит, согревает жаром больших плеч. Мне кажется, что я чувствую сквозь тонкую трикотажную ткань, как бьётся его сердце где-то под рёбрами.
Да что не так? Я не звала его на помощь и не просила что-то покупать. Теперь эти вкусности выйдут нам боком, придётся не десять часов работать, а двенадцать, чтобы хоть немного компенсировать расход.
Принять не смогу. Ни за что. Однажды я уже приняла помощь от мужчины и до сих пор не могу расплатиться…
