banner banner banner
Что посмеешь, то и пожнёшь
Что посмеешь, то и пожнёшь
Оценить:
 Рейтинг: 0

Что посмеешь, то и пожнёшь


– Вот этого диссидентства вперемешку с анархией нам не подавай! Читай всё ещё и ещё раз. Как сверху велено? Учиться! Учиться!! Учиться!!! Трижды было твердолобикам велено! Читай и срочно дозревай!

Пендюрин ехал быстро.

И на поворотах не сбивал скорость.

После каждого поворота горделиво докладывал:

– И на этом, муси-люси, в масть легли!

Скоро наскучили ему эти доклады, и он хозяйски погладил, потискал её налитые, торжественные колени.

– Мы ж чужаки, – буркнул он. – Давай хоть толком познакомимся.

– Опс! Здрасти-мордасти! Ну ботаник!..[117 - Ботаник – пожилой мужчина, ухаживающий за молодой женщиной.] Всю ночь лямур-тужур… Знакомились, знакомились, но так и не познакомились? Начинай сначала?

– Я не то стерёг в виду. Расскажи про себя… Хоть мы и живём долго в одной Гнилуше… Видел я тебя, комсомольскую активистушку, лишь с трибуны да на улице где со стороны. А так… В душу не забегал…

– А тебе нужно и в моей душе потоптаться в грязных сапогах?

– Не гони волну… Давай за жизнь полалакаем. Вот после школярии чем ты горела заниматься? И что ты делаешь сейчас?

– Дистанция страшного размера…

Ухаб её шатнул.

Она нечаянно заглянула в зеркальце над Пендюриным и ужаснулась.

– Какой изумизм! Что за причесон? Волосы палками… Воистину, «я упала с самосвала, тормозила головой!» Я, конечно, извиняюсь…

Она наспех причесалась, достала пудреницу, наканифолила хорошенькую мурлетку[118 - Мурлетка – лицо.] и успокоенно уставилась на дорогу.

– Так чем собиралась заняться после школы? – напомнил Пендюрин.

– Разбежалась ковыряться всю жизнь в истории комсомола, а кончила химический. Химоза![119 - Химоза – учительница химии.] Но веду начальные классы… Всё так наразляп… Этого дела вокруг пальчика не обкрутишь… Ещё вот классная кикимора[120 - Классная кикимора – классная руководительница.]… Вышла в люди пешком по шпалам…

– И всё гладенько, как твоя коленка? Какой-то слушок ползал…

– Как же без слушков? На четвёртом курсе влепёхалась старая херзантема[121 - Херзантема – сексуально озабоченная женщина.] в одного дефективного переростка с первого курса. Такая безответная агу-агу[122 - Агу-агу – любовь.]… На картошке дело спелось… Родная партия кинула клич: «Товарищи колхозники! Поможем студентам убрать урожай!» То ли убирала, то ли помогала… Я и так, я и сяк выгуливала своего вшивотёнка… Не поддаётся неуломный разложению! Хоть что ты ему – не распадается на атомы! Упёртый… С таким проще в сосновый лечь чемодан![123 - В сосновый чемодан лечь – умереть.] Вернулся с картошки девственником. Не я буду, сорву с него этот орденок! Раз я и возьми почти килограмм солнцеудара и к неуковыре в мужланское общежитие. Кругом хламиссимо… Ну… Где-то за стенкой то ли музыка, то ли поют… Ну прямо тебе мужикальное чувилище… Сидим, тихонечко дуем… Я постукиваю по лёгким.[124 - Стучать по лёгким – курить.] А мой олимпик[125 - Олимпик – студент, не сдавший зачёт по физической подготовке.] – ни-ни. Я химичка, я уже прибалдела до потери реакции. Полный пердимонокль![126 - Пердимонокль – о чём-либо превосходном.] А он физик, его надо доводить до стадии потери сопротивления. Проблем полный карманелли… Вижу, винцо-то мой козерог[127 - Козерог – студент-первокурсник.] не забывает дуть-подувать. Ну, на себя работа не барщина. Да признаков приближения к потерям никаких! Базука-а… Ску-ко-ти-и-ща-а… Форменное мушесонье. Тары-бары-растабары… А тут ещё мой мутант вовсю раскис и прилёг на край стола спаточки… Я на последнем горе и запой:

– Надоело мне в Гнилуше
Выкаблучивать кадриль!
Милый, сделай обрезанье
И уедем в Израиль!

И вдруг я тут слышу:

«Это кто там у нас отбывает в Израи?ль?! Выездные завелись?»

Хип-хоп! Мама родная! Облава! Сама коменда![128 - Коменда (студ.) – комендант общежития (о женщине).] Хипеш до небес. Грянула такая херширезада![129 - Херширезада – сюита Н. А. Римского-Корсакова «Шахерезада».] Коменда орёт на молокососика: «У нас что, сучий домик?[130 - Сучий домик – женское общежитие.] У нас что – кильдымок!?[131 - Кильдым – притон.]» Ты почему посмел привесть порядошну девушку в мужеское общежитие и спаиваешь? Весёленькую разрядочку[132 - Разрядка – распитие спиртного.] устроил! «А мой хвеня и продай меня по самые гыгышары: «Ничего я не смел. Она сама пришла и бутылёк принесла!» – «Четверокурсница спаивает первокурсника!? Разложение малолеток!?» Не вытерпела я. Да пошёл ты в хёль! И по головке бах плюгавика недопитой бутылью солнцеудара. Тут уже и статья мне новая: «Четверокурсница спаивает первокурсника! Да плюс ещё развратные действия и избиение малолеток! Попасть тебе за рай!»[133 - Попасть зарай – быть осуждённым.] Вот так клоаквиум![134 - Клоаквиум – коллоквиум.] И я, почти орденоносная комсомольская активисточка, хекнулась из комсомола. Пускай я и училась упёрто, без трояшек, без единого французского отпуска…[135 - Французский отпуск – пропуск занятий без уважительной причины.] Ни разу не расчёсывала хвост.[136 - Расчесать хвост – сдать задолженность.] У меня ж никогда не было задолженности! Не посмотрели на всё это… Вышелушили и из университета… А когда-то чего-то там горячо подавала по части надежд… Пророчили мне быть абсиранткой[137 - Абсирантка – аспирантка.]… Оппушки… Отовсюду… Со всех высот сшарахнули! Только что не сделали мне ласточку.[138 - Сделать кому-либо ласточку – выбросить жертву в окно.] Отовсюдушки вымахнули! А за что шмальнули? Беды натворила, щуку с яиц согнала!.. Ну… С горя решилась я забежать в артистки. Мне как-то наш гнилушанский Баян Баянович[139 - Баян Баянович – учитель музыки.] под марш Мендельсона[140 - Марш Мендельсона – звонок с урока сольфеджио.] сказал, что во мне туго набит целый вагонище артистического. И насоветовал вспомнить про это под случай. Вот и случай… Вот и вспомнила… Вот и пошла в театр… Вот и не взяли. Сказали, недостаточно прожиточного минимума.[141 - Прожиточный минимум – «Минимум пережитого» (термин системы Станиславского).] Ну… Думала – щёлкну хвостом![142 - Щёлкнуть хвостом – умереть.] Получше подумала – ещё рановато. Надо снова тук-тук-тук в университет. Люди мы неродословные… Бедный папайя-маракуйя дал затяжной марафонишко по верхам. Где надо густо присорил монеткой и я по-новой втиснулась бочком в университетио. Только уже на ночное, то есть на вечернее отделение… Ну… Выскочила… Родила… Черновичок[143 - Черновичок – первый муж.] мой оказался слишком грязенький… Без кипеша развелась… Одна… Метла без палки… Ну… Ладно то, что в осадке нежданчик. Можно было сделать выкинштейн, но я не стала… Есть ради кого метаться. Моему киндареллику лишь две весны, а я уже вся в думах. Ради него и сунулась в химозы. Преподаю в началке. У меня он и будет учиться… Ну…

– Кем ты себя ощущаешь?

– Сама не знаю. Хуже чем в том анекдоте… Утром встаю с петухами, верчусь на кухне, как белка в колесе. Бегу из дома, как лань. Цепляюсь за трамвай, как обезьяна. Еду в нём, как селёдка в бочке. На работе запряжена, как лошадь, и то рычу, как тигрюха, то мяукаю, как кошка, то лаю, как собака. Потом в очереди ползу, как улитка, к прилавку тянусь, как жирафа, хватаю, что есть, как акула, и волоку домой, как муравей. Дома ещё вкалываю, как вол, и падаю, как сноп. А муж мне: подвинься, корова!.. Прямо ро?ги стонут…[144 - Роги стонут – рок-группа «Роллинг Стоунз» (Rolling Stones).] Ну… Сын со свекровью. При моих копейках… Еду домой, в Гнилушу, за картошкой да за луком. Сегодня к часу надо уже быть в школе.

– Круто, да хорошо! – одобрительно давнул ей локоток Пендюрин. – Тебе только за двадцать. Но тебе уже есть ради кого крутиться. Сын! А я вдвое старше… На подскоке к пятидесяти… Как мне глубоко кажется, четыре раза был женат… И снова холост… И нигде ни одного моего киндерсюрприза. Один, кругом один…

– У Ленина с Крупской тоже вон не было детей.

– Слабое утешение… Наверное, там, – он поднял палец, – есть Он. Злым детей не даёт.

– Разве ты злой?

– Позлей кремлюка.

– И с чего ты злой?

– От безысходности.

– Это что-то новое!

– Кому новое, а кому и старое… Петля на шее мотается…

Она посмотрела на него.

– Никакой петли я не вижу.

Долго они молчали.

Пендюрин безучастно смотрел на дорогу, что монотонно сливалась под машину.

Лика тоже нашла себе занятие. Смотрела по сторонам и читала все агитки – плакаты, лозунги, призывы. Они были понатыканы на фанерных щитах вдоль всей трассы.

Учение Маркса всесильно, потому что оно верно!

– А почему оно верно? – спросила Лика, показывая на плакат.

– Потому что всесильно! – хохотнул Пендюрин. – У кого сила, тот и правду хапнул!

– Оп-ца-ца-а… Кто силён, тот и прав?.. Владлен Карлович! А что это за такая честь в твоём районе какому-то Славе? Вот еду… По обочине на каждом шагу лозунги: «Слава КПСС!», «Слава КПСС!». Кто этот Слава с невыговариваемой фамилией?

– Ах, химоза, химоза… Это не мужик какой-то… Это здравица родной коммунистической партии Советского Союза! Нелишне и знать.

– Теперь знаю. Какой изумизм!.. Я как-то хотела всерьёз заняться политической учёбой. Пошла в книжный. Хотела купить «Детскую болезнь «левизны» в коммунизме». А мне говорят: нам не завезли брошюрки по педиатрии. Ну а, говорю, «Шаг вперёд, два шага назад» есть? «И по физкультуре у нас ничего нету». – «А «Что делать?» – «Поспрашивайте в других магазинах». Никуда я больше не сунулась. На том и засох мой политликбез.

– А вот мы его, едрён батон, и размочим! И он у нас закудрявится да расцветёт! Я ещё из тебя капээсэсную членшу сотворю. В два огляда!

– Что это значит?