А раньше ей подстроили… Написала она на конверте адрес матери. Оставила на столе.
Кто-то сунул в конверт фотографию голого мужика и отправил по почте.
Вечером я в типографии. У цензора.
В приоткрытую дверь заглянул ответственный секретарь Володя Павленко:
– Иди сюда… Дай… Ёбщество, – кивает на шатавшихся за спиной готовеньких Шакалиниса и Михневича, – просит. Высокое ёбщество отбывает на пивэй. А то приняли лишь по стакашику белого медведя. Маловато. Финансируй.
Я вышел в коридор и говорю Павленке:
– Почему ты барбарисишь?
Ухмыляется в усы:
– Это сложный философский вопрос. «Вино будит разум, чтобы уложить его спать поудобней». И давай без критики.
– «Если не можешь быть выше критики – пригнись».
И поворачиваюсь к Шакалинису:
– Юр! Я ж вчера тебе давал. Принёс долг?
– Т-Толя!.. Ты же знаешь, «если деньги портят человека, то тогда долги явно облагораживают». Я благородно и железно нёс тебе твой родной дуб! Но налётчики перехватили… Поужинали…
Через десять минут троица с гоготом играла горниста в коридоре, заедая мутное вино неочищенной ливерной колбасой и ломтём позапрошлогоднего хлеба, валялся на подоконнике.
Я купил кефира, хлеба и домой.
Нюрка пишет заявление. Просит прописать меня у себя и улыбается:
– Живи. Ты хороший. А без тебя скучно. Я б могла милиционера Гришку привести. Думаешь, я нравлюсь только милиционеру? Меня сам начальник обнимал! Вот! Коты эти мужики… Валенки и шубу не брала. Плохие. Выберу красивые. А то милиционер не придёт… Я б ему дала, да боюсь. Слаба. Голова кружится. Поживи до лета, а там я с ним на травку пойду.
26 декабря
Бабка-партизанка
Жизнь даётся один раз, а удаётся ещё реже.
Б.Крутиер
Вечер. Стираю.
Стук в дверь.
– Кто?
– Открывай!
Ха! Бабка-партизанка из брянских лесов приползла!
Через порожек только перевалилась и ну сразу жаловаться:
– А у меня, голубчик Анатолик, беда. В тюрьму собираюсь…
– На экскурсию?
– Сидеть!.. Да. Оба пачпорта отобрали. И теперь велят готовиться к тюрьме. Я прописалась в Брянске. Письмом прошу переслать пензию в Брянск. А мне отвечают: деньги посланы на новую квартиру. Я в собес. Там и отобрали оба пачпорта. Сама себя продала. Проболталась про оба пачпорта. «Лучше бы это вылетело из головы, чем сорвалось с языка».
– «Угрызения совести следов зубов не оставляют».
– Надо было молчать про оба пачпорта.
– Конечно! «Строить воздушные замки хочется в две смены».
– Год дадут. И не чешись, где не чесалось… Дело дальшь побегить. В милицию! В верховный орган! Теперь я всё… Пропала… А ты живи. Я буду добиваться, чтоб тебя у Нюрки прописали. Будет кому заступиться. Не то она меня растопчет, как слон больного старого таракана.
– Так как у вас оказалось два паспорта?
– Всё из-за Нюрки. Эта турка взяла мой пачпорт из-под подушки. Я четыре месяца не могла получить пензию. Голодная. Написала заявление. Через месяц дали новый пачпорт. Тут и старый отыскался под койкой… Я совсемушко пропала. Год просижу, а она меня выпишет. Эх… Я ж в Брянске прописалась… Тут бы по другому пачпорту значилась. А то… Сидеть… Как же я буду сидеть в тюрьме цельный год без пачпорта? То было два пачпорта, а то ни одного! Совсемко обнищала. И сиди ещё им за так… Цельный год! Это ж… Ну цельный годушко! Это какая ига на меня пала?
«Умом Россию не понять… А может, проблема в уме?»
27 декабря
До самой смертушки буду жить!
Ночь Нюрка дежурила.
С утра отсыпалась.
Проснулась в полдень и увидела бабку:
– О чернонёбая припёрлась! Когда ты сдохнешь?
– Никовда! Во зло тебе до самой смертушки буду жить, жить, жить! И всё!! И всё!!!
– Прибью!
– Я сама тебя убью чем попадя. Посудимся за квартиру…
– Аферистка!
– Вишь, Анатолик, как выражается? Культурная. Все мужики её!
– Я с ними ничего…
– Подзаборная шмара.
