Большая алия. Сборник рассказов о репатриации в Израиль

Их было здесь человек 15, самых стойких.

Лет десять назад, здесь возник целый караванный поселок.

В то время, тут можно было встретить евреев со всего мира.

Здесь были иммигранты из Аргентины, Штатов, Канады, Британии и конечно же, из бывшего СССР.

Они приезжали сюда со всего мира по зову еврейской души, прилежно штудировали иврит и старательно учили Тору, лишь с перерывами на еду и сон.

Однако остались лишь единицы- самые стойкие.

Кто-то не выдержал соблазнов городской жизни в крупных городах, кто-то начал учиться и из-за расстояний пересилились в Иерусалим и Тель-Авив и вспоминали теперь поселок лишь как романтический эпизод своей юности.

А кто-то просто не выдержал особенностей караванной жизни.

Зимой, когда дул сильный ветер, обитателям вагончиков казалось, что кто-то невидимый и могущественный, изо всех сил трясет их пристанища, в которых они жили.

Зимой здесь было холодно, а летом жарко.

Но тех, кто остался, это обстоятельство не смущало. Казалось, что они лишь числятся живущими в этих караванах, а сами живут какой-то особой, неведомой для окружающих жизнью.

В этой жизни для них все было логично и подчиненно совершенно ясной цели.

Да и жили они здесь в основном по субботам, и лишь в перерывах на молитвы. В остальные же дни, они с утра до ночи находились в ешиве-вагончике с книгами, где они учили Тору, Галаху, книгу поучений отцов и другие, священные для евреев книги под руководством кого-нибудь из раввинов.

Здесь же жила и Белла со своей матерью.

Если не считать всех этих различий, то жизнь обитателей Йоэля проходила примерно одинаково.

По субботам, женщины зажигали свечи и пока мужчины молились, хлопотали по дому, разумеется, в рамках того, что было дозволено Шаббатом.

Потом вся семья собиралась за столом, где глава семейства освящал молитвой вино и специальный шаббатний хлеб-халлу. Потом начиналась церемония омовения рук, а после, все члены семьи читали молитвы, делали по глотку освященного вина или виноградного сока, если это были дети, и приступали к трапезе.

Утром они всей семьей отправлялись в синагогу, где читали очередную главу Торы и молились. Затем возвращались домой, снова ели. Затем шли в синагогу для полуденной молитвы. А вернувшись после молитвы домой садились за трапезу, как предписывл обычай.

Для тех, кто жил в караванах, в специально выделенном вагончике, кто-нибудь из равов также освящал шаббат.

Часто жителей караванов приглашали на встречу шаббата в семьи поселенцев.

Согласно традиции, пригласить в гости на шаббат нуждающегося еврея считалось благом и поселенцы охотно следовали этой традиции, желая приобщиться блага.

В перерывах между едой и молитвами, ближе к вечеру на исходе субботы, жители Йоэля целыми семьями гуляли по просторам поселка.

Времена когда дети и взрослые беззаботно гуляли в шаббат по соседним холмам безвозвратно прошли.

Самые отчаянные из жителей поселка не решались теперь на подобные экскурсии даже в сопровождении автомата, который тоже уже не гарантировал полной безопасности.

Забор четко обозначил границу поселения.

Шаббат заканчивался молитвой, по окончании которой, молящиеся желали друг другу хорошей недели и расходились по домам, готовясь к будням.

Так же они проводили почти все праздники и так было до тех пор, пока правительство не приняло решение об эвакуации Йоэля и всех остальных поселений в секторе Газа.

Эта эвакуация знаменовала крах титанических усилий по утверждению еврейского присутствия в Газе и на Западном Берегу Иордана.

Несмотря на колоссальный энтузиазм поселенцев и огромные дотации, эти поселения со временем превратились в непосильное бремя как для экономики, так и для армии.

За время противостояния евреев и арабов, по обе стороны забора выросло новое поколение.

И за это же время, лагеря беженцев, жители которых в 1948 году бежали или были изгнаны из своих домов в Яффо, Лоде, Рамле, Хайфе, превратились в густонаселенные города, а поселения, призванные утвердить право евреев на эту землю, оказались со всех сторон окруженными арабскими деревнями. Повсюду – и справа и слева виднелись новые постройки в лагерях беженцев.

С территорией Израиля, Йоэль был связан теперь одной единственной дорогой, ездить по которой разрешалось только евреям.

Ничто не говорило о том, что дорога предназначенна только для евреев.

Лишь тщательно охраняемые блокпосты и ограждения с колючей проволокой вдоль шоссе говорили о том, что это не просто дорога.

Да еще то, что по дороге в обе стороны двигались машины только с израильскими номерами.

Арабы- жители территорий, ездили в объезд, через арабские деревни.

Дорога для евреев прошла по землям принадлежавшим до этого палестинцам.

Когда строили эту дорогу, работы тщательно охранялись.

Любые попытки воспрепятствовать строительству жестко подавлялись армией.

Жителей окрестных деревень и израильских анархистов солдаты разгоняли с помощью резиновых пуль и слезоточивого газа.

Если это не помогало, в ход шли дубинки, приклады и обутые в армейские ботинки ноги солдат.

Не раз и не два, под вечер или глубокой ночью в деревню врывались агенты общей службы безопасности ШАБАК при поддержке солдат и арестовывали наиболее активных участников протеста- благо, технический прогресс не стоял на месте и помимо осведомителей, скрытые камеры снимали на пленку всех.

Сила была на стороне евреев, но противостояние не прекращалось ни на один день и именно дорога стала линией фронта, разделявшей поселенцев-евреев и их соседей -арабов.

Молодежь из арабских деревень кидала камни в жителей поселка, проезжавших ежедневно по дороге в израильские города- главным образом, в Тель-Авив и Иерусалим, где они работали, делали покупки, или навещали родственников, а вечером или на следующий день возвращались обратно.

Несколько поселенцев были убиты на этой дороге, хотя практически все они были вооружены автоматами и стреляли не колеблясь.

Армия и полиция жестоко мстили за нападения на поселенцев. Они устраивали рейды в соседние арабские деревни, арестовывали подозрительных и для устрашения, разрушали дома тех, кто был причастен к нападениям на поселенцев.

Не оставались в долгу и сами поселенцы.

Ночью, а иногда и днем они вырубали и поджигали оливковые рощи, принадлежавшие жителям арабских деревень, нападали на палестинских фермеров, строили форпосты на землях, принадлежавшим арабам.

На месте уничтоженных маслин, поселенцы сажали виноград-символ еврейского присутствия.

Таким образом они пытались утвердится на этой земле.

Самым поразительным во всем этом было то, что уничтожали маслины и нападали на арабских крестьян те же люди, которые усердно, чуть ли не сутками напролет учили Тору и были уверены, что соблюдают все ее заповеди, в том числе- любовь к Земле и почитание ее плодов.

Поселенцев армия и полиция почти не трогали, в основном охраняя. Общественное мнение в Израиле тоже было в основном на стороне поселенцев.

Тем не менее, поселок все больше и больше напоминал осажденную крепость, а стычки между армией и палестинскими партизанами все чаще превращались в арену кровопролитных схваток.

И уже ни вылазки поселенцев, ни репрессии армии не могли изменить сложившейся ситуации.

И стремительно, из форпоста охраняющего границы Израиля, как их поначалу называли, поселки типа Йоэля, оказались в ситуации, когда их самих нужно было охранять.

Демографическую ситуацию поселенцам также не удалось изменить.

Кольцо арабских городов и деревень вокруг Йоэля и ему подобных поселков неумолимо сжималось.

И когда с минаретов вокруг Йоэля муэдзины звали правоверных на молитву, казалось что вот-вот от этой мощной волны рухнут стены домов в поселке и едва ли кому-нибудь в этот момент пришла бы в голову мысль, попробовать перекричать молитву прославляющую Аллаха.

А поскольку Йоэль и остальные поселения в секторе не имели уже никакой ни тактической, ни стратегической ценности и были лишь обузой для армии, решено было передать их режиму автономии, который справлялся с заботой об интересах Израиля гораздо лучше, нежели поселенцы.

Так по-видимому размышляли в правительстве.

Поселенцы же смотрели на предстоящую эвакуацию по разному.

Одни были готовы принять решение правительства. Другие, особенно молодежь, воспринимали ее как катастрофу.

Больше всех переживали по поводу предстоящей ликвидации поселения обитатели караванов.

Они жили без сомнений в правильности своего выбора и известие об эвакуации поселения поначалу восприняли лишь как еще одну проверку на прочность.

Слухи о выселении циркулировали уже давно, еще со времен Осло.

Но они пережили Рабина, выстояли под давлением всего мира,

выстоят и на этот раз. И и эта земля вокруг Йоэля, рано или поздно также будет принадлежать евреям. Несмотря ни на что. Так написано в Торе. Они верили в это.

Старались жить так же как и прежде, как будто и нет предстоящей ликвидации поселения и сами поселенцы.

Но тот, в кого они верили и на кого больше всего надеялись, беззастенчиво предал их. И вот уже план эвакуации их поселка утвержден.

Крупные компенсации, выделенные правительством, были призваны сделать поселенцев более сговорчивыми.

В свое время, их привлекли сюда не только заповеди Торы, но и высокие стандарты жизни за небольшую цену.

Виллы и просторные квартиры в элитных домах стоили здесь несравнимо дешевле, нежели в самом Израиле.

Теперь им предлагалось сменить эти уже обжитые виллы и квартиры на элитное жилье в центре Израиля, либо переселится в еврейские анклавы Западного Берега.

Начался торг между руководством поселений и правительством по поводу условий и размера компенсаций.

Между тем, правительство определило поселенцам срок для добровольной эвакуации.

Все это время, Белла ездила по всему Израилю собирая подписи и организовывая демонстрации в поддержку поселенцев. Ее скромного пособия как раз хватало на эти поездки по всей стране.

Она пыталась говорить с солдатами, пытаясь убедить их в том, что еврей не выселяет еврея.

Она добивалась встречи с премьером и ездила на встречи с парламентариями, пытаясь повернуть историю если не вспять, то хотя бы в более благоприятное для поселенцев русло.

Слушая ее, они все – и солдаты и парламентарии и сами поселенцы снисходительно улыбались.

Их всех смешил ее русский акцент и те ошибки, которые она делала в ивритских словах.

Их смешили ее нелепая, широкополая шляпа и пестрое платье, никак не гармонировавшее с ее скорбным выражением лица. Их смешила ее наивная, детская вера в справедливость и такая же детская манера с которой она отстаивала свои убеждения.

А она в свою очередь не понимала безразличия людей.

Ведь мир рушился, а люди были совершенно глухи и безразличны к этому и она не понимала, как такое может быть.

Ей было совершенно невдомек, что у людей могут быть еще и другие проблемы.

Об ипотеке она знала лишь по информации сохнута и министерства иммиграции, а о многом она и вовсе не знала. Ей было не до того.

Например о том, что целые семьи выбрасывают из квартир за долги, выкидывая вместе с ними и их жалкие пожитки. И что таких семей в Израиле уже больше чем поселенцев.

Не догадывалась она и о том, что и те кто выкидывал и те, кого выкидывали, в подавляющем большинстве случаев были евреями.

Неведомо ей было и то, что каждый пятый житель страны не может свести концы с концами каждый месяц, или проще говоря, живет за чертой бедности.

Не видела она и нищеты царящей в арабских деревнях и лагерях беженцев вокруг.

Она просто не думала об этом, потому что весь мир теперь делился для нее на евреев и гоев.

И поэтому, уничтожение маслин, она воспринимала как защиту земли, которая здесь вся дана евреям от Господа, а рейды против палестинцев-как защиту евреев от арабского террора..

Для нее теперь все было просто и логично и весь мир делился на тех, кто хотел этот мир сохранить и на тех, кто хотел его разрушить.

Ей было невдомек, что для тех за кого она боролась сейчас и с кем себя отождествляла, она и такие как она были чем-то между просто евреями и неевреями.

И поэтому она не слышала даже молитвы, прославляющей могущество и силу Аллаха, которая усиливалась с каждым днем по мере того, как росло колличество минаретов вокруг и каждый день обрушивалась на поселок подобно гигантской волне.

Она не замечала даже того, что для рава Ашера и Йоханана, деливших весь мир на хороших евреев, живущих в поселке и соблюдающих Тору, просто евреев и не евреев, она была чем-то между евреями и неевреями.

Чего-то она не видела, чего-то не понимала, а что-то, не хотела ни видеть, ни понимать.

Главным для нее было не допустить ликвидации еврейского анклава в Газе, Потому что за ним неумолимо последует новая Катастрофа.

Накануне эвакуации, поселок был похож на осажденный город, накануне сдачи врагу.

Большинство вилл и домов опустели, их обитатели давно уже перевезли свои вещи в другие поселения, которые пока еще не эвакуировали, либо перебрались в Израиль.

Теплицы теперь смотрелись как-то сиротливо, но часть домов и караваны превратились в готовящиеся к осаде укрепления.

Сюда съехалась молодежь поселенческого движения со всего Западного Берега. Вместе с местными, они готовились держаться до конца.

Оборона поселка состояла из двух линий.

Первая- внизу, возле домов. Здесь расположились юноши в вязанных кипах и девушки в длинных платьях. Все они теперь были не в белых рубашках и кофтах а оранжевых майках, символизировавших их готовность стоять до конца.

Они уселись на землю возле домов и категорически отказывались уходить с занятых позиций.

На крышах домов и вилл расположились самые отчаянные из защитников поселка.

Здесь же на крыше совета они разместили огромные плакаты с призывом к армии не выполнять приказы.

Готовясь отбивать попытки солдат насильственно выгнать их из поселка, они затащили на крышу доски, колючую проволоку и арматуру, дабы сделать свою позицию более неприступной для атакующих.

Офицеры прибывших в поселок частей армии и полиции призывали поселенцев соблюдать закон и освободить занятые помещения.

Но после неоднократных попыток увещевания поселенцев, армия и полиция решились на штурм.

Сразу к домам, солдатам прорваться не удалось.

Поселенцы как раки клешнями сцепившись за руки легли на землю у входа в дома и солдатам приходилось тащить их как брвна в сторону.

Но как только солдаты оттаскивали их, они тут же возвращались, пытаясь востановить разорванную цепь.

Ситуация накалялась и в ход пошли кулаки с обеих сторон, приклады, дубинки и доски.

Наиболее воинственных поселенцев заталкивали в специально подготовленные автобусы.

Белла и другие прозелиты тоже были в цепи. Поначалу она пыталась увещевать солдат. Но те лишь снисходительно ухмылялись. Тогда она вместе с другими иммигрантами присоединилась к живой цепи возле домов. Ее несколько раз оттаскивали в сторону и кидали на землю.

Но каждый раз, она то хромая, то вовсе на четвереньках возвращалась в цепь.

В пылу борьбы, солдаты растоптали ее шляпу, на ее лбу появилась огромная ссадина и сильно болели ушибленные бедро и колено.

Но превозмагая боль, она каждый раз возвращалась в строй.

Наконец солдатам удалось прорваться к домам.

Тогда находившиеся на крыше поселенцы подожгли все что имелось в их распоряжении.

Солдатам пришлось отступить и тода в дело вступили пожарники с водометами.

Под прикрытием мощных потоков воды, солдаты поднялись наконец на крышу несмотря на отчаянное сопротивление обороняющихся и стащили оттуда оставшихся защитников поселка.

К вечеру, полицейские и пограничная стража очистили поселок от всего живого, вывезя всех поселенцев.

Прошло несколько недель. Большинство домов в Йоэле были разрушены бульдозерами, а территория поселка перешла под контроль армии и готовилась к передаче властям Автономии.

И тут над несколькими уцелевшими караванами где жила Белла с матерью, вдруг взметнулся желтый флаг с шестиконечной звездой а перед караванами была установлена огромная табличка с надписью на иврите- Йоэль.

В караванах заняли оборону десятка полтора человек. Все они были иммигрантами.

Возглавляла их Белла. Мать она оставила в общежитии для переселенных из Гуш Катифа, возле Петах Тиквы и во главе самых отчаянных вернулась на место, где еще совсем недавно был Йоэль…

Солдаты пришли в бывший караванный поселок, чтобы арестовать нарушителей режима закрытой военной зоны.

Приблизившись к караванам, офицер потребоавл, чтобы его обитатели немедленно вышли. Джипы пограничной стражи уже ждали нарушителей.

Навстречу ему вышла Белла и с порога на ломанном иврите объявила офицеру, что они останутся здесь.

Офицер перешел на русский и стал говорить о том, что ждет их в случае неподчинения приказу.

Йоэль вдруг заговорил по русски.

«Русские…» она запнулась, «евреи», поправилась она, «не сдаются. Это наша земля и мы отсюда не уйдем».

«У вас ровно 15 минут, чтобы покинуть территорию». сухо сказал по-русскии офицер-парень лет 25 от силы. «Потом у вас начнутся большие неприятности».

Когда время истекло, солдаты по команде офицера начали штурм караванов.

Но русские хорошо подготовились к обороне.

Они приготовили доски и все, что могло гореть, успели выдолбить перед караванами неглубокий ров и как только солдаты приблизились к холму, на которых стояли караваны, ров по всему периметру вспыхныл огнем.

Солдаты ругаясь отступили.

Тем временем, обороняющиеся забрались на крыши бараков затаскивая наверх доски и арматуру, готовясь к решающей схватке.

Через полчаса появились пожарные машины, оснащенные специальными водометами. Тем временем, в обороняющихся полетели гранаты со слезоточивым газом.

Пока обороняющиеся кашляли и чихали, выплевывая едкий дым, солдаты преодолели искуственный ров. От караванов их отделял теперь всего один бросок.

И в этот момент на пороге каравана снова появилась Белла, красная от слезоточивого газа, с канистрой бензина в руке.

Секунда, и облив себя горючим она достала зажигалку.

Солдаты были уже почти возле нее. Тот же самый офицер поднял руку и что-то крикнул Белле, пытаясь остановить ее. Солдаты как по команде замерли и в это время Белла чиркнув зажигалкой превратилась в живой факел.

И солдаты и поселенцы одновременно бросились к ней, пытаясь сбить пламя.

Кто-то дал команду включить водометы и мощная струя воды обрушилась и на солдат и на оборонявшихся иммигрантов.

Пытаясь спасти женщину, они все на миг смешались в единую массу, перемешивая русский и иврит.

Ее сумели довезти до больницы.

Каким-то чудом она была еще жива.

Она продержалась еще три дня.

За это время, территория Йоэля была передана властям автономии.

Главы совета поселились на виллах в Реховоте.

Иммигрантов и прозелитов поселили в общежитии возле Беер-шевы.

Часть из бывших поселенцев переселились на Западный Берег.

Но Белла об этом уже не узнала. Перед смертью, она несколько раз пыталась что-то сказать. Но из-за тяжелых ожогов, все ее усилия выразить самое главное- то, что так беспокоило ее, остались тщетны. Никто так и не понял, что же она хотела сказать.